Он хорошо скрывал свою натуру, но был самодовольным и тщеславным. Однако до какой степени – она не понимала до того самого раза (первого и последнего), когда согласилась поехать к нему домой.
Они целовались в прихожей, одна его рука лежала на нее ягодицах, другая уже тянула молнию вниз, однако она сумела оторваться от него, чтобы спросить, где ванная комната. Женские секреты, пояснила она, надеясь, что ее слова сойдут за милое кокетство, но опасаясь, не слишком ли пафосно это прозвучало. Улыбнувшись, он показал ей, куда пройти, и сказал, что будет в гостиной и приготовит что-нибудь выпить.
Ванная комната, как и вся квартира, и ее хозяин, была элегантной и дорогой. Насадка на душ была диаметром с тарелку, пол из натурального мрамора, хромированные краны, большой зеркальный шкафчик над раковиной. Закончив свои дела, она, движимая исключительно жгучим любопытством, заглянула в шкафчик. Она не признавалась себе, что ищет свидетельства присутствия другой женщины, но облегченно вздохнула, когда ничего такого не нашла. Зато она обнаружила настоящую пещеру Аладдина, полную мужской косметикой. Увлажнители, салфетки, бальзамы, скрабы, средства для химического пилинга, сыворотки для лица, кремы-депиляторы, матирующие сыворотки, угольный очищающий гель для умывания и нечто под названием «Гидроэнергетическая система “Анти-усталость”». Целая полка сверкала стальными инструментами, которым позавидовал бы любой хирург: ножницами, пинцетами, кусачками, триммерами для ногтей, приспособлениями для удаления угрей, бритвами (безопасными и одноразовыми). А на самом верху стояло нечто вроде головы робота с проводами и батареей – она вполне могла бы стать частью костюма на Хэллоуин. Должно быть, Робин надевал эту маску ночью. Хорошо бы, если не каждую ночь – Ханна подумала, что если проснется и увидит это, то разбудит криком всех соседей.
Тут она плавно перешла к мысли о том, что скоро окажется в его постели, и вышла из ванной, чтобы продолжить с того места, где они остановились. Через десять минут они уже сидели на диване. Она запустила пальцы в его волосы, ее губы впились в его, он запустил руку ей под платье и провел по задней поверхности бедра. Она положила колено на его бедро, и его рука оказалась под ее коленом раньше, чем она осознала, куда направляются его пальцы и что они там нащупают. Вспышка страха ослепила ее в тот самый момент, когда он возмущенно вскрикнул.
– Что это, черт возьми? – резко спросил он, отшатываясь.
Покраснев от смущения, она отодвинулась на другой край дивана и опустила подол.
– Сухая кожа – пробормотала она. – Спасибо, что напомнил.
Волнение перед первым свиданием после долгого перерыва вызвало неприятный побочный эффект: псориаз обострился. «Дермалекс» помогал держать болезнь под контролем, но скрыть шелушащуюся кожу, которой Роб уже коснулся, было невозможно. Кожа зудела, но это было ничто, по сравнению со жгучим унижением.
– Это не просто сухая кожа, – обвиняюще бросил он, глядя на серебристую чешуйку, лежавшую между ними на диване. Глядя на свою руку, он сдавленно пробормотал:
– Обожемой! – и рванул в ванную комнату, где немедленно полилась вода.
– Знаешь ли, это не заразно! – крикнула Ханна. Чувство унижения сменилось гневом. – Боже, Роб, что с тобой не так?
– Со мной?! – донеслось из соседней комнаты. – А как насчет тебя? Что это, Ханна? Ты больна… Чем?!
Она собрала свои вещи и направилась к выходу, но, оказавшись возле открытой двери в ванную комнату, замедлила шаг. Стоя у раковины, Роб лихорадочно скреб руку.
– Это псориаз, понял? – бросила она. – У меня чертов псориаз. Успокоился теперь?
Застонав, он принялся еще энергичнее тереть кожу.
– Почему ты не сказала, что больна этой гадостью? – потребовал он ответа. – Как ты могла так обмануть меня?
Очарование и интеллигентность исчезли из его голоса. Он вопил, как обыкновенный пьяный придурок, вывалившийся из клуба на улицу.
– Обмануть тебя?! – в груди Ханны взорвалась бомба, начиненная гневом и унижением. В душе вспыхнула ярость. Болезнь, в ее случае не слишком тяжелая, превратила ее жизнь в кошмар. Особенно плохо было в школе. Хуже всего – на уроках физкультуры. Ее изощренно травили, давали обидные прозвища. Чаще всего ее называли «Коростой». Сыпали на голову кукурузные хлопья, в тарелку подбрасывали карандашные стружки. Распускали слухи, что ее болезнь распространяется половым путем, и она заразилась, потому что была шлюхой. В Сети в выражениях вообще никто не стеснялся. Ханна думала, что все это осталось в далеком детстве, но перед ней опять возникло лицо мелкой жестокости, на сей раз в чуть более благопристойном виде. Ярость разгоралась все жарче, распространяясь от пупка, воспламеняя все чрево. Она обливалась потом.
– Ты не знаешь, что такое уродство! – взорвалась она. – Не знаешь, как живется человеку, когда с него сыплются эти чешуйки! Впрочем, надеюсь, ты заразишься. Надеюсь, что всякий раз, глядя на себя в зеркало, ты будешь думать о том, как ты уродлив. Надеюсь, ты будешь замечать каждое пятнышко и веснушку, и это будет сводить тебя с ума, и ты начнешь срезать их со своей кожи!
Пылавший в ней огонь волной взметнулся до самой макушки, опустился в ступни, а потом выплеснулся наружу и ударил в Роба. Ханна стояла опустошенная, ошеломленная, не в силах даже дышать. Она не стала ждать реакции Роба и выскочила из квартиры. Теперь стыд снова стал сильнее гнева.
С тех пор она не видела Роба и ничего о нем не слышала. Допив вино, она заставила себя отправиться в постель и долго лежала без сна, гадая, не стоит ли он на улице в темноте, не следит ли за ее домом. Глядя на снимки в телефоне, она видела его изуродованное лицо, освещенное светом уличного фонаря. Неужели он исполнил ее пожелание? Бабушка рассказывала о том, на что способны женщины в ее семье, но Ханна, конечно же, ей не верила. Смешно даже думать, что она прокляла Роба.
Она снова стала перелистывать фотографии, перечитывать комментарии и свои ответы, поеживаясь от самодовольного тона, каким она хвасталась приятельницам. Поглядите на меня! Видите? Я пользуюсь успехом!
Роб был тщеславным, помешанным на своей внешности, но разве она сама не поощряла его? Но все, что теперь она могла сделать для него – дать ему возможность объясниться.
На следующее утро она позвонила на работу, сказала, что заболела, и стала ждать. Она даже не осознавала, с каким напряжением ждет, пока не раздался неуверенный стук во входную дверь. Но от этого тихого и робкого стука ее буквально подбросило на месте, как от удара током. Сквозь матовое стекло в двери она видела расплывчатый силуэт. Роб топтался на крыльце. Она замерла, коснувшись дверной ручки. Она могла не открывать, могла прикинуться, что ее нет дома, и надеяться, что все откровения, которые он принес с собой, сгинут вместе с ним. Но она должна была узнать, что произошло. Должна узнать, нет ли в том, что с ним случилось, ее вины. Ханна открыла дверь.
Роб стоял подняв капюшон, не пряча увечья, которые было прекрасно видно при ясном утреннем свете. Напротив, судя по тому, как он держался, было очевидно, что он не собирался ничего скрывать от нее. Боже, что стало с его лицом! Его щеки и лоб… Редкие клочки кожи между пучками открытых мышц и сухожилий… Желтые и красные прожилки, участки обнаженной кости… Все это было реальностью, а не плодом ее воображения. Век не было: обнаженные глазные яблоки были обращены к ней. Ханна была поражена тем, что он не ослеп. Его губы (ее затрясло, когда она вспомнила их прикосновение) напоминали резиновые жгуты, вместо носа образовалась дыра, окруженная обломками хрящей. Изуродовано было не только лицо, кожа за воротом грязного, покрытого пятнами поло… Неужели все его тело стало таким?
Теперь понятно, почему прошлой ночью его голос звучал так глухо и гнусаво. Роб был похож на примитивную модель человека на выставке «Мир Тела», вылепленный корявыми пальцами любителя при помощи даже не скальпеля, а крышки от ржавой консервной банки.
С такими травмами он должен был лежать в реанимации, но он стоял перед ней. Его губы растянулись – очевидно, это должно было означать улыбку. Увидев обычно скрытое от глаз движение мышц, в результате которого возникала эта улыбка, Ханна едва не захлопнула дверь.
– Привет, – проговорил он.
– Роб-Робин, – едва сумела выдавить она.
– Понимаю тебя, – он указал рукой на свое тело. На руках у него были хирургические перчатки лавандового цвета. Должно быть, его руки находились в таком же ужасном состоянии. Она попыталась забыть ласковые прикосновения этих пальцев. – Боюсь даже представить, на что я похож.
Ханну перекосило.
– Спасибо, что разрешила мне снова прийти, – продолжил он. – Не осудил бы тебя, если бы ты велела мне убираться.
Это было уж слишком. Ханна подумала, что Роб явно не в своем уме. Дверь по-прежнему оставалась на цепочке.
– Но что… – она осеклась, судорожно сглотнула, начала снова. – Роб, что ты с собой сделал?
– Что я сделал? Ничего, теперь я это знаю. Это твои слова, Ханна, заставили меня так поступить с собой.
– Ну, нет, – Она решительно тряхнула головой и начала закрывать дверь. – Моей вины тут нет.
– Конечно, нет! Я хочу сказать тебе совсем другое! Прошу тебя! – Она попыталась захлопнуть дверь, но он успел сунуть ногу в щель. Она все равно попыталась закрыть дверь, он скривился от боли, но промолчал.
– Я вызову полицию, – предупредила она.
– Ханна, – взмолился он, и тон, которым он произнес ее имя, обнажил его больше, чем отсутствующая кожа. – Ты была права! Ты имела полное право сказать мне то, что сказала! Когда ты ушла, я долго и строго рассматривал себя. И видел одно только уродство. В каждой родинке, в каждой поре кожи, в каждой морщинке. Я видел только их, они были повсюду, и я понял, что должен срезать их с себя, и сделал это. Я поступил так, потому что ты приказала мне! Я не мог остановиться. Я резал и резал, пока совсем не избавился от них. Прошу, ты должна понять. Ты должна