кла гостиную (великое путешествие длиной в пять шагов) и оказалась на кухне, где и заснула, дожидаясь, когда закипит чайник. Я выпила всего два бокала вина, но чувствовала усталость. Сочетание этих факторов помогло моему сознанию отключиться.
Вдруг что-то заставило меня повернуться и заглянуть в гостиную. Только что вскипевший чайник выпустил мне в лицо облачко пара, но по моему затылку побежал холодок.
В доме кто-то побывал.
Я была в этом уверена. Чувствовала это. Я придерживаюсь романтической веры (или милого заблуждения) в то, что человек всегда знает, что в его доме кто-то побывал. Вторжение оставляет ощутимый, физический след. Твое жилище – твой друг, и оно сообщит тебе о чужаке.
Дом – это стены, крыша, а также набор мебели и прочих предметов, оказавшихся вместе, главным образом, из соображений экономии, а не в результате глубокого внимания ко всем деталям своей жизни – и разница между тобой и любым другим человеком на планете заключается только в том, что закон разрешает тебе находиться в этом помещении.
И тем не менее, я знала.
Знала, что кто-то побывал в моем доме.
Но что если он до сих пор здесь?
В кухонной пристройке была боковая дверь в сад. Я могла отпереть ее и выскользнуть наружу. Впрочем, далеко мне не уйти, так как за высокими заборами (один из которых построен на остатках старинной стены) находятся соседские сады.
Эта идея не нравилась мне и по другим причинам.
Черт возьми, это мой дом, я не хочу бежать из него! Не говоря уже о том, что я чувствовала бы себя полной идиоткой, если бы меня застали при попытке перелезть в чужой сад только потому, что мне что-то там показалось. Именно такое дерьмо может навсегда погубить репутацию женщины.
Тем не менее я осторожно повернула ручку и обнаружила, что дверь не заперта.
Я знала, что передняя дверь была заперта – вернувшись домой, я отпирала ее. Окна в кухне были закрыты и заперты, и оттуда, где я стояла, было видно, что большое окно в гостиной тоже заперто.
Значит, посторонний мог проникнуть в дом только одним путем – через заднюю дверь, если утром я оставила ее незапертой.
Не зная ничего о тактике домушников, я все-таки предполагала, что, залезая в чужой дом, следует оставлять открытыми (или хотя бы не запертыми на засов) дверь или окно, через которое ты туда проник: для того, чтобы как можно быстрее сбежать, если хозяин вернется. Никто в такой ситуации не станет закрывать дверь.
Моя же была закрыта. Это позволяло надеяться, что злоумышленника уже нет в доме. Я немного успокоилась, на цыпочках прошла к лестнице, и стала прислушиваться. Слышно ничего не было, а я точно знала, что по деревянному полу верхних этажей невозможно пройти без оглушительного скрипа и треска – проклятые доски трещат по ночам, даже когда по ним никто не ходит. Особенно на третьем этаже.
– Эй, там, наверху!
Я затаила дыхание. Ничего. Абсолютная тишина.
И я с опаской начала обход: ванная и так называемся гостевая комната на первом этаже; спальня и гардеробная на следующем; и наконец, чердачок, куда вели целых пять ступенек. По словам предыдущего владельца, это помещение предназначалось для служанки. Для очень миниатюрной служанки.
Каморка была крошечной, и обычная женщина могла бы уснуть там, только свернувшись клубком. Встать во весь рост тоже было невозможно – подтверждение я получила накануне.
У меня наконец дошли руки разобрать несколько коробок с барахлом, купленным в благотворительных лавках, которые хранились наверху со дня моего приезда. Занимаясь этим, я случайно выпрямилась и ударилась лбом о старую пыльную балку. Удар был такой, что я рассекла кожу. Несколько капель крови упали на доски пола.
Я до сих пор вижу их след на полу, но в крошечной комнатке теперь царит порядок.
И в ней никого нет, как и во всех остальных комнатах.
Дом выглядел так же, как и утром, когда я покидала его – как логово двадцативосьмилетней работающей женщины, не совсем уж неряхи, но и не помешанной на чистоте. Все на месте, ничего не пропало, ничто не сдвинуто.
И никого.
Никого и не было, конечно. Ощущение, что в доме кто-то чужой, оказалось ошибкой.
Вот и все.
Я спустилась на первый этаж, раздумывая, чем заняться: включить телевизор (как я хотела сначала) или принять ванну и отправиться в постель, или сразу отправиться в постель с книжкой. Или с журналом. Я никак не могла выбрать.
А потом мне в голову пришло нечто другое.
Я покачала головой, подумала, что это глупость, но все равно устало отправилась на кухню. Заодно кое-что проверю. Снова включила чайник, чтобы выпить чаю перед сном (я решила, что уже поздно и можно не тратить полчаса на телевизор, a душ я приму утром, тем более, что сплю я одна).
И как только чайный пакетик очутился в чашке, я посмотрела на хлебницу.
Это был подарок матери в честь моего переезда в свой собственный дом. Хлебница была сделана в деревенском стиле и выглядела бы совершенно сказочно в сельской кухне рядом с кухонной плитой (которая есть у моей матери, и которую она хотела бы видеть и у меня в доме – как можно раньше, пожалуйста, и лучше в комплекте с умеренно нудным молодым человеком, который будет ездить отсюда на хорошо оплачиваемую работу в Сити, попутно стругая детей). В моем нынешнем жилище эта хлебница выглядит слишком большой.
На самом деле я не ем хлеба, во всяком случае, не часто, потому что меня от него пучит. Что-то наследственное, знаете ли. И поэтому я была уверена, что в хлебнице ничего нет, кроме крошек или окаменевшего круассана.
Тем не менее я решила заглянуть в нее.
Подняла крышку, почувствовала слабый запах старого хлеба. А потом взвизгнула и отпрыгнула.
Крышка хлебницы упала на стол с громким стуком. Не своим веря глазам, я заглянула внутрь, а потом осторожно протянула руку. Внутри хлебницы лежала записка:
«Очень красивая вещь. И ты тоже.»
Тут я должна вернуться в прошлое.
Несколько лет назад, летом после окончания колледжа, я отправилась в путешествие по Америке. Вообще-то, это нельзя было назвать путешествием. Я взяла напрокат автомобиль и большую часть пути останавливалась в мотелях, вместо того чтобы мужественно ехать автостопом, снимать койку в мерзких хостелах или ночевать в лесу, рискуя нарваться на психопата или убийцу, наткнуться на ядовитый плющ или подвергнуться нападению энцефалитных клещей – однако тогда я впервые совершенно самостоятельно жила целых два месяца, вот почему эта поездка вполне заслуживает называться путешествием.
Я провела пять дней у друзей моих родителей, утонченной пары – Брайана и Рэндалла. Они жили в штате Нью-Йорк, неподалеку от Адирондакских гор, в небольшом городке, название которого я забыла, окруженные приходившей в упадок роскошью. Во время этой приятной остановки я узнала, что Моцарт не так уж плох, что мою маму однажды тошнило два часа подряд после вечеринки с портвейном, и что творог можно сохранять свежим сколько угодно, добавляя в него свежий укроп. Факт.
В первую ночь в их доме я кое-что заметила. Рэндалл отправился наверх спать. Брайан, который был чуть больше похож на мужчину, еще посидел со мной, рассказывая о местных достопримечательностях, которые стоило посетить (по его словам, таких почти не было).
Мы пожелали друг другу доброй ночи на кухне. Рэндалл проверил, закрыта ли задняя дверь (но не запер ее), и на мгновение задержался перед небольшим деревянным ящичком, висевшим напротив двери, и постучал по нему.
На следующее утро я проснулась рано и сама заварила себе чай (Брайан и Рэндалл несколько лет жили в Оксфорде и стали ярыми англофилами; у них был умопомрачительный набор чаев), подошла к ящичку. Я хотела на него посмотреть.
Он был небольшой, дюйма два в глубину, девять в ширину и шесть в высоту. Крышка на петлях, на ней краской написано: «ЗАГЛЯНИ ВНУТРЬ!»
Я не считала, что имею право сделать это, да и особого желания не испытывала, но через пару дней, – еще дважды совершив в обществе Брайана ритуал отхода ко сну – я наконец спросила его об этом.
Закатив глаза, он пробормотал:
– Ужасная глупость! – и жестом пригласил меня подойти. – Видишь, что тут написано?
– «Загляни внутрь», – ответила я.
– И что предлагают тебе эти два слова?
– Ну… посмотреть, что внутри.
Он улыбнулся:
– Ну да. Действуй.
Я подняла крышку. Внутри лежал конверт. Я посмотрела на Брайана.
– Продолжай, – кивнул он.
Я достала не заклеенный конверт с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДРУГ». Из него я вынула веселенькую открытку и прочитала то, что на ней было написано:
Дорогой незваный гость,
приветствуем тебя в нашем доме. Мы давно называем этот дом нашим и очень его любим. Надеемся, то, что лежит во втором конверте, поможет тебе отправиться дальше по своим делам, не причинив ущерба нашему любимому дому. Будем очень признательны за это.
С нашими наилучшими пожеланиями,
Рэндалл & Брайан
Нахмурившись, я посмотрела на Брайана.
– Загляни во второй конверт, – предложил он.
Отложив открытку, я открыла конверт. Внутри, скрепленные большой скрепкой с улыбающейся мордочкой, лежали несколько купюр – всего двести шестьдесят долларов.
– Мы начали с сотни, – продолжил Брайан, – и каждый год добавляли двадцатку. Значит, прошло уже лет семь. Нет, восемь. Время бежит вперед, не правда ли? – он повел рукой, указывая на дом. – Никто не станет вламываться к нам через переднюю дверь. Она выходит на главную улицу, а в таких маленьких городах соседи всегда приглядывают за чужой собственностью. Можно, конечно, зайти сбоку, но бить окна сложно и шумно. Поэтому заднюю дверь мы никогда не запираем.
– Но зачем? Почему?
– Чтобы этот способ проникнуть в дом, оставался самым очевидным, дорогуша. На ремонт дверей после взлома придется потратить сотни долларов, не говоря уже о времени и неудобствах – и кто знает, что еще испортит или унесет вор? А сейчас кто угодно может открыть эту дверь, войти в дом, а как только окажется в кухне, сразу увидит ящичек. Мне кажется, устоять трудно. А ты что думаешь?