Вообще-то, Алек хороший мальчик. В целом.
Ну, не совсем мальчик. Ему уже восемнадцать, но выглядит он моложе. Некоторые заброшенные подростки взрослеют быстрее, но Алек заброшен только в эмоциональном плане; все его желания немедленно исполняются, и он во многом остается ребенком, зависимым. Валери знала его матер, они вместе учились в средней школе. Они не были подругами ни тогда, ни после, когда у них появились дети, но Валери прекрасно помнит, что Лора Лейн была такой же зависимой.
Пустота, которую она придумала себе, выходя за Рейда «Реда» Говарда, очевидно, так ничем и не заполнилась к девятому дню рождения Алека. В тот самый день Лора собрала чемоданы и испарилась, оставив мальчика сиротой. Домоправительницы и домашние учителя сменяли друг друга, но долго никто не задерживался. Не потому, что Алек вел себя как-то особенно плохо, но он постоянно нуждался в одобрении и поддержке, а если не получал этого… Рейд рассказывал, что в детстве Алек был очень шумным ребенком, однако в подростковом возрасте он стало молчаливым, и его молчание стало по-настоящему пугающим. Его никто не выдерживал, нервы домоправительниц и учителей рвались в клочья – пока не появилась Валери.
Отец Алека мог отправить сына в любой университет, даже в Лигу Плюща, но предпочел оставить дома, и записал в небольшой малоизвестный университет в соседнем городке. В принципе, в этом нет ничего плохого, но Эдисон-У действительно очень незаметное заведение. О, да, в названии есть слово «университет», но на самом деле это всего лишь колледж. Кампус отличный, программы солидные, преподаватели приличные, пока никаких крупных скандалов, небольшие учебные группы, и в целом никаких проблем с наркотиками. Ученики там обычно не задерживались дольше года – именно столько длится курс подготовки к поступлению в университеты Сиракуз, Корнелла или Принстона. И конечно, здесь училось немало девушек из неблагополучных семей – по стипендии Лоры Лейн-Говард, учрежденной Рейдом после отъезда жены.
Алеку все это безразлично. Рейд подарил ему черный «Мерседес C300», и ему не приходится напрягаться, чтобы добраться до Эддисона. Кажется, он нигде больше и не хочет учиться. Мальчишка полностью лишен честолюбия.
Легкая дорога хороша, если в твоей жизни ничего не меняется, думает Валери. Но ей лучше, чем многим, известно, как изменчива жизнь. Она меняется, когда ты вовсе не ждешь перемен, или, если ждешь, руки в этот момент заняты чем-то другим. Однажды Алек обнаружит, что жизнь отвешивает ему пинки. И тогда ему захочется дать сдачи.
Лишенный материнской любви мальчишка, чей отец постоянно отсутствует, так отчаянно нуждается в привязанности и внимании, что лепит девиц на свое эго, как никотиновый пластырь.
Однако нельзя считать его за это плохим, думает она. Мальчик всего лишь идет проторенным путем, делает то, что ему знакомо и понятно. Она подозревает, что ему не нравится эхо пустоты, которая сопровождает жизнь большинства людей. Некоторые чувствуют ее и смиряются; другие стараются не замечать, убежать от нее. Иногда Валери кажется, что она слышит печальный колокольный звон пустоты Алека, в унисон с ее собственным – как раз тогда, когда ей кажется, что она уловила его ритм. Правда заключается в том, что этот мальчик привязывает ее к жизни, а ведь она даже не понимала, насколько он ей был нужен.
Валери наливает себе чашку кофе, глубоко вдыхает наполняющий кухню аромат, который кажется слишком сильным, чтобы исходить из такого маленького источника. Какое чудо, думает она: этот запах, ритуал приготовления, воздействие напитка на органы чувств. Странно, что такое горькое вещество может дарить столько удовольствия. Она садится и начинает разбирать письма, раскладывает их в стопки. Сначала открывает счета; она оплатит их с кредитной карты, которую дал Рейд. Отодвигает розовый конверт на угол стола, чтобы Алек заметил его вечером, когда придет домой.
Взглянув на розовый конверт, Валери мельком думает: кто на этот раз? Она всегда немного удивляется, когда мальчик смотрит на нее, как на какую-то колдунью, когда она говорит:
– И как же зовут новую девушку?
Ему-то кажется, что его поступки окутаны завесой тайны. Боже, милый, думает она, для такого симпатичного парня ты простоват. Она могла бы сказать ему, что его поведение очень предсказуемо, меняются только имена. Могла бы сказать, что по нему можно сверять часы. Однако не делает этого.
Поселившись у Говарда, Валери иногда встречалась с очередной отвергнутой девицей за кофе и пирожным – чтобы облегчить ее горе после неизбежного расставания. Алек утрачивал интерес к очередной пассии, а Валери выслушивала рыдания и обличительные тирады, кивала и объясняла несчастной, как обстоят дела.
По ее мнению, Алек ничего плохого не делает, однако он беззаботный и поверхностный. Кому такой нужен? Парни вроде него никогда не замечают, что тебе тоже что-то нужно, а если и замечают, все равно ничего не станут делать без выгоды для себя. Беззаботные парни становятся невнимательными мужьями. Если только жизнь в самом начале не преподаст им жестокий урок.
Конечно, не все парни такие, сказала бы Валери, но достаточно, чтобы сделать жизнь дерьмовой.
– Выбирай сама, – говорила она этим девицам. – Хочешь преподать ему этот жестокий урок? Вот что могу сразу сказать: он тебя выслушает, но начнет воспринимать как собственную мать. Поверь, ни один мужчина на свете не хочет спать со своей матерью. А с теми, которые хотят, ты сама не захочешь. Может, ты все-таки хочешь мужчину, который уже получил урок?
Ни разу, ни одна из этих девчонок не захотела преподать Алеку этот самый урок, хотя одна из них даже назвала Валери сводней. Нахохотавшись, та ответила:
– Какая же я сводня? Скорее наоборот, помогаю тебе уйти. Если бы я советовала остаться, бороться, биться головой об стену, чтобы заставить его полюбить тебя, разве это была бы хорошая услуга? Если бы я была сводней, я бы снова и снова приводила к нему девиц, уверенных, что уж им-то повезет. Но вы сами приходите к нему одна за другой, так же он может знать о последствиях? Женщина может уйти, надеясь, что он спохватится, поймет, что что-то пошло не так. – И покачав головой, добавила: – Однажды у тебя самой появятся дети, и тебе придется узнать, что именно мать должна объяснить сыну, что женщина далеко не безобидна.
Наконец поток девиц утомил Валери, и она сказала Алеку, чтобы тот перестал приводить их домой, пока не встретит ту, на которой захочет жениться. Впрочем, в глубине души она знала, что любые попытки заставить человека принимать более обдуманные решения, заранее обречены на провал.
Валери нравится думать, что ее дочери такие советы не потребовались бы. Валери любит нравится думать, что дочери хватило бы ума не вляпаться в это подростковое дерьмо. Валери нравится представлять себе свою жизнь в Мерси-Брук. Какой она была бы, если бы Лили не исчезла, хотя слово «нравится» тут не подходит. На самом деле ее состояние можно назвать мысленным самоистязанием. Она не рвет на себе волосы, не пьет, не курит, не принимает наркотики, ничего такого. Валери просто представляет себе прекрасную жизнь, которой никогда не будет.
Лили окончила бы среднюю школу, поступила бы в университет в Нью-Йорке или Бостоне. Захотела бы стать врачом, адвокатом, архитектором… Она могла бы выбрать все, что угодно.
Возможно она вернулась бы в Мерси-Брук, возможно, поселилась бы здесь, и Валери ходила бы к ней в гости. Возможно, с Чейзом. Возможно, Чейз не запил бы, если бы их дочь не исчезла. Возможно, тогда Валери не завела бы интрижку с владельцем аптеки. Возможно, что если бы они хоть что-то знали о том, что случилось с Лили, не случилось бы многого другого. Или, может быть, случилось бы все и сразу.
Валери трет рукой лицо, зевает. Она не высыпается, ее мучают сны – как всегда в это время года. Даже не глядя на календарь, она может узнать о приближении этого дня по физическим и психическим изменениям, которые происходят с ней. В этом году все осложняется охватившим ее чувством беспомощности. Все возможности хоть что-то узнать о Лили исчерпаны.
Вздохнув, она тянется за единственным конвертом, на котором написано ее имя. Снова разглядывает старомодный почерк, появившийся благодаря целительному воздействию линейки на костяшки пальцев. Валери собирается подцепить клапан конверта длинным ногтем и осторожно вскрыть, но тут раздается звонок.
Алек солгал про последнюю лекцию в университете и удивлен, что это сошло ему с рук. Валери знает его расписание как свои пять пальцев, однако в последние дни она выглядит усталой, а когда она устает, то становится рассеянной. Алек поворачивает налево, а не направо, чтобы проехать через окраину, а не через центр, – так больше шансов остаться незамеченным.
Валери с усталым безразличием дает имена его подружкам по названиям погодных явлений. Ураган Сьюзи. Буря Френч. Циклон Элен. И каждый раз он спрашивает, откуда ей известно, что он завел новую пассию, а она отвечает тем самым взглядом. Отчасти поэтому он и соврал ей вчера.
Алек останавливается перед домом Кэрри и по его телу пробегают мурашки. Дом просторный, но живет в нем гораздо больше народу, чем в его доме: мать и отец, три сестры, четыре брата и бабушка. Настоящая, полная семья. Которая, по словам Кэрри, сегодня должна находиться в другом месте. Дом не такой большой, как у Алека – денег у них меньше, чем у Рейда. Но Кэрри все-таки обходится без стипендии для девушек из неблагополучных семей.
Она живет в десяти минутах езды от дома, в двадцати от его дома, и достаточно далеко от главной дороги, так что он может не опасаться, что его здесь заметят. Они только начали встречаться, и он уже знает, что нельзя слишком рано предъявлять посторонним новую девушку, и не только потому, что Валери будет над ним смеяться.
– Это небольшой городок, Алек. Он будто застрял во времени, в очень конкретном его моменте со всеми его конкретными ожиданиями, – сказала она ему несколько недель назад за обедом. – Ты начинаешь встречаться с девушкой, вы вместе выходите на люди… Только не подумай, что я советую прятаться, как будто ты чего-то стыдишься, но делать это напоказ, перед всеми? Встречаться с ее родителями?.. Как только о вас узнают, вы ничем не сможете насладиться наедине. Все следят за всеми, и любая девушка, мечтающая о белом платье и кредитке, платить по которой придется не ей, видит в тебе нечто вроде призовой свиньи на ярмарке.