Иногда на то, чтобы вернуться к Эвелине, уходило некоторое время – в зависимости от того, где она рождалась заново. Самым дальним местом была Австралия середины семидесятых годов – через семь лет после смерти. Ближайшее находилось в миле от того места, где она умерла три дня назад. Но иногда ситуация, в которой она возрождалась, делала немедленное возвращение затруднительным. Однажды ей пришлось вернуться к жизни в теле недавно умершей наркоманки. Оказавшись в вонючей и сырой, тесной и грязной ночлежке, среди бесцельно бродящих пустых душ, даже не знавших прежде эту женщину, она буквально ударилась о мучительную мольбу – так автомобиль врезается в стену. Воздух вышибло из груди и ее будто стиснули в грязном кулаке… Тогда-то она и познала истинную силу проклятия старика.
Однако теперешнее возвращение к жизни могло оказаться самым странным из всех.
Она чувствовала давление, холод, сковывающее объятие… Что-то настойчиво тыкалось ей в лицо. Открыв рот, чтобы сделать первый вдох в новом теле, Джоди в смятении ощутила, что он, скорее всего, окажется и последним. Вокруг было не совсем темно, но совершенно спокойно. Вот только окружал ее не воздух.
Что-то толкнуло ее в плечо, a когда она повернулась, чтобы посмотреть – медленными движениями отталкиваясь от воды, удерживавшей ее на глубине, – оно вновь толкнулось ей в лицо, осторожно, почти с любовью поворачивая ее набок.
В ее голове раздался звук, похожий на телефонный звонок. Она провела по телу рукой. Должно быть, это Эвелина. Я вернулась назад, и она звонит…
Она откашлялась, освобождая легкие от воды, разом выдохнув все, что могла, в том числе и остатки своего последнего дыхания.
Не моего, – подумала Джоди. – Чьего-то еще.
Дельфин вновь подтолкнул ее, подсунул нос под ее левую руку, и еще раз толкнул в сторону света. Джоди посмотрела наверх. Толстый слой воды, пронизанной светом, блестел и колыхался над головой. Этот свет мог находиться как в шести, так и в шестидесяти футах над ней. В последнем случае ее новая жизнь окажется самой короткой из всех, прожитых ею.
Все вокруг расплывалось. Она не паниковала, потому что еще мгновения назад была ничем, а теперь перед ней возникло нечто, и она наслаждалась этим чудом.
Дельфин вновь толкнул ее носом, это было почти больно. Джоди выскочила на поверхность и на нее сразу обрушились свежий воздух, солнечный жар, свет, слепивший глаза, которым и так все вокруг казалось размытым.
Она закашлялась, и еще раз. Ее вырвало морской водой. Она повернулась на спину и поплыла, чувствуя, что дельфин подныривает под нее, плавает вокруг. Она мысленно поблагодарила его – убаюканная лесковыми волнами, глядя в небо, слушая шум волн, плещущихся о берег неподалеку.
Я сама спрыгнула, меня столкнули, я заплыла слишком далеко, ищет ли меня кто-то на берегу, радовалась ли я жизни или отчаянно желала умереть?
Несколько минут она задавала себе эти вопросы, но найти ответ не торопилась. Она была жива. И пока только это имело значение.
– Сперва я решила, что оказалась где-то на Багамах. Солнце так грело, рядом плавал дельфин, все казалось таким… экзотичным. Но затем я наконец, выбралась на берег. На песке лежала небольшая, аккуратно сложенная стопка одежды. Небольшой пляж, футов сто из конца в конец, и никого вокруг. Я поняла, что об этом уголке знала только та женщина, которой я стала, и опечалилась. Она хотела убить себя именно здесь. Какая потеря. Я надела ее платье, по крутой тропке поднялась на утес и пошла прочь от берега. Потом я увидела дорожный знак и поняла, что нахожусь в Корнуолле.
– Ах-х, – Эвелина вздохнула.
Лет сорок назад они вместе провели выходные в Корнуолле. Джоди тогда обитала в теле худой однорукой женщины. Она ничего не знала о прежней владелице тела. И не пыталась узнать, потому что это сделало бы расставание с той жизнью еще более трудным. A она всегда рвала отношения. Не умела притворяться ни ради любимых, ни ради детей.
Именно это, повторяла она Эвелине, и было настоящим проклятием. Боль, которую ее воскресение вызывало у других людей. Она старалась уходить быстро, но не всегда получалось. Горюющие, печальные лица приходили к ней во сне. Слезы провожали ее из одной жизни в другую.
– Как только я увидела дату, сразу поспешила к тебе.
Они сидели в саду возле коттеджа Эвелины. Теперь он был не таким ухоженным: бордюры заросли травой, арки роз провисали под весом прекрасных цветов, кусты нуждались в подрезке. Сад одичал, и Эвелина сказала, что таким он ей нравится. Повсюду жужжали бесчисленные пчелы, и Джоди вспомнила деревню, собаку, глодавшую ее окровавленную руку, и безумную женщину, ожидавшую ее смерти.
В ветвях яблони резвились птицы. Порхали бабочки, радугами вспыхивавшие на солнце.
– Кажется… я нашла для тебя путь… спасения, – проговорила Эвелина. За все два дня после своего возвращения Джоди еще не слышала от нее такой длинной фразы. Эвелина стала очень старой, ей было почти сто лет, и тело начало постепенно сдавать. Тело, но не ум, остававшийся свежим и словно обновленный возвращением Джоди.
– Что это значит? – спросила Джоди, поежившись. В самом начале ее искушало желание избавиться от такой жизни любым способом. Но последние лет пятьдесят она очень редко об этом задумывалась.
– Я искала его, – проговорила Эвелина. – Всю свою жизнь. Все твои жизни. Должен быть способ. Тебе нужно просто вернуться туда и поискать. Его библиотека осталась там, в том старом доме…
– Нет, – сказала Джоди, и Эвелина замолчала, тяжело дыша, как будто только что вернулась после пробежки. Убедившись, что продолжения никто не ждет, она снова села в разложенное кресло.
– Отдышись, – предложила Джоди.
– Но я же могу… помочь тебе.
– Ты всегда помогала мне. Всегда. – В дальнем конце сада запел черный дрозд и, казалось, даже воздух восхищается переливами его песни. Джоди вдруг вспомнила, как Эвелина назвала его джазменом от природы. – А я не хочу ничего менять. Он думал, что проклял меня. Одно время мне так и казалось. И даже сейчас иногда… – она тряхнула головой, пытаясь прогнать из памяти скорбные лица и слезы незнакомых ей родственников.
Эвелина потянулась и пожала ее руку. Не сильно, но ощутимо.
– Ты хочешь отпустить меня? – спросила Эвелина.
– Я в любом случае отпущу тебя. – На глаза Джоди навернулись слезы. – Но я счастлива, что так долго знала тебя во всех моих жизнях. И я победила его проклятие. У меня было столько всего, что ему и не снилось. Стоит только представить все, что я видела и делала, все что пережила и испытала, хорошее и плохое. Все это прошло мимо него. Мои жизни затмили его короткое злобное существование.
– Но ты все время умираешь… Эта боль, эти страдания…
– Они неизбежны. В отличие от любви, – взяв руку Эвелины она поднесла ее к губам, а потом они сидели рядом, глядя, как ветер шевелит листву, разбрасывая по земле тени, прислушиваясь к гудению трудолюбивых пчел, занятых своим делом.
– Интересно, сколько пчел понадобится тебе, чтобы спасти мир, – проговорила Джоди.
– Глупышка, – отозвалась Эвелина, и рассмеялась.
Тим Леббон
Девица из ада[56]
Рододендрон заселяет территорию как вегетативным путем, так и семенами… Одно растение может в итоге занять несколько метров земли своими густо переплетенными непроницаемыми ветвями… [С]аженцы не способны укорениться под не пропускающим свет пологом.[57]
Середина ночи, светит луна. Дом кажется еще более ветхим, готовым рухнуть. Двор полон кирпичей и бастионов из мусора, постельных пружин, застывших во время взрыва; со сломанного навеса стекают ручьи газет; бутылки и банки сверкающими каплями сыплются из раскисших под дождем коробок; дряхлых холодильников и электроплиток здесь больше, чем смогла бы сжечь на своем веку самая древняя старуха.
Юная Агнесса стоит, переводя дыхание, в пятнистой тени этого славного дерева. Ярость, что привела ее сюда, стихла, закоченела. Весь этот бег отточил ее.
Лицу и рукам приятен холодный воздух. Брюки и низ рубашки пропитались тяжелой ледяной сыростью. Она опускает рюкзак на землю, достает из него пакет с землей и пеплом.
Тот, другой дом просторен и чист, сад в полном порядке, кусты у фасада обведены лунным светом, огород за домом словно покрыт инеем. В нем собака, которая бросится к ней, дружелюбно виляя хвостом, извиваясь всем телом. Подведет ее к буфету, будет пыхтеть и вилять, пока та станет искать хлеб и сыр. Будет стоять у нее за спиной, когда она начнет раскапывать груду пепла.
Она блокирует сторожа у ворот и проходит внутрь. Старуха – какой ужас, это ее собственная бабка! – будет на кухне, злоумышлять и действовать. Насекомое, зудящее в затылке Агнессы – это ее рук дело.
Агнесса начинает с едва заметной дорожки возле покосившейся лесенки на веранду. Она сыпет пепел на ощупь, ведет непрерывную линию. Работа тонкая, ведь нужно вести ее через пучки травы, торчащие среди мусора, по ощетинившимся пружинами матрасам, но она сделает все, что нужно. Трава обметает ее кроссовки, рукав скользит по краю железной духовки, ветер что-то нашептывает. Все они сговорились против нее. Они знают тайну.
А-ах, – вздыхает что-то еще. – Мне показалось, я слышала, как мышь крадется.
Кот на месте у окна. В лунном свете его голова похожа на человеческий череп. Единственным глазом, круглым и черным, он смотрит на нее сверху вниз.
Твое счастье, что я стар и ленив.
Животное провожает ее взглядом. Пепел и земля сыплются из ее пальцев.
Тебе повезло, что мне ничего не нужно. Но все интересно.
Она чувствует, как в ее ладонь впиваются зубы кота. Его глаз смотрит на нее, пасть ухмыляется. Кошачий смех, кошачье бормотание. Она идет по замусоренному саду и видит впереди дырку в кошачьем заду, морщинистую звезду под задранным вверх хвостом.