«— Привет, Умберто. Что скажешь?
— Паоло еще жив?
— Конечно.
— У меня для него вопрос.»
В его бумагах тоже не было ничего интересного: все это надо знать, но все это не так уж и важно. Голоса на пленке сливались — итальянская речь сбивала Бретлоу с толку, а цифры в отчете грозили полностью поглотить его внимание.
«— Умберто.
— Да.
— Привез деньги?
— Да.
— Дай мне Марко.
— Как насчет ответа на мой вопрос?
— На какой вопрос?»
Мэгги зашла к нему и спросила, не хочет ли он кофе, поставила на стол кружку и напомнила, что пора идти на первое совещание. Он выключил магнитофон и запер кассету в стол. Совещание слегка затянулось, так что Майерскофа пришлось принять на десять минут позже намеченного срока, а встреча с ДЦР уже близилась.
— Бенини пока не вернулся, — сказал ему Майерскоф.
— Но наши дела в секрете?
— Да.
Может, он зря не сказал ЗДО о расследовании Митчелла, подумал Майерскоф, а может, и не зря.
— Что еще? — В голосе Бретлоу прозвучал достаточно ясный намек на то, что Майерскофу пора выкладывать свои тайны.
— Это вряд ли серьезно.
Однако… Бретлоу закурил новую сигарету.
— Один из сенатских подкомитетов затевает банковское расследование.
— За это им и платят.
— Но их внимание привлек Первый коммерческий Санта-Фе.
О дьявол, подумал Бретлоу. Сначала Зев, потом Бенини, а теперь еще и это. Ящики внутри ящиков, сказал он себе, абсолютная секретность. И все равно он был потрясен, хотя старался не показать виду.
— Откуда ты знаешь?
— Источник в секретариате.
— Но ты вне подозрений?
— Она передает мне все, так что на сей раз даже не знает, что именно для меня важно.
— А внутри есть твои люди?
— Я получаю сведения о работе всех комитетов и подкомитетов, так что никто не знает, чем я интересуюсь.
— Кто проводит расследование для этого подкомитета?
— Юрист по фамилии Митчелл.
— Как близко он подобрался к нам?
— Пока он только прощупывает почву.
Пора было идти на встречу с ДЦР.
— Следи за этим. — Он встал. — Значит, Подкомитет по банковскому делу.
— Да.
— Кто его председатель?
— Сенатор Донахью.
Встреча у директора Центрального разведуправления началась обычным порядком: сначала разговор наедине, затем более широкое совещание с ДЦР номер два и остальными четырьмя заместителями: толстый слой сливок в кофе и густой сигаретный дым над столом. Вторая часть беседы началась пятнадцать минут назад, и тут Бретлоу попросили ответить на звонок.
— Вы можете спуститься?
Мэгги Дубовски всегда говорила «спуститься», даже если кабинеты находились на одном этаже. Другие заместители спросили бы, зачем, напомнили бы своему секретарю, что беседуют с ДЦР.
— Иду.
Он извинился и вернулся к себе в кабинет.
— Только что поступило. Я сама принимала телефонограмму. — Она подала ему лист бумаги.
— Откуда, не сказали?
— Нет.
В послании было шесть слов. Он прочел их, стоя у ее стола, и понял, почему она вызвала его.
Дело было не в месте: Тайник «Занзибар».
И не в подписи: Петушкин.
А во времени: Девять вечера, местное.
Он снова вспомнил старые деньки в Управлении, когда использовался «Занзибар» — тайник в стене на юге города, а «Петушкин» было кодом, относящимся к источнику получаемых сведений. Однажды это имя появилось в рапорте, поэтому Мэгги Дубовски знала, что оно связано с Москвой, и сейчас позвала его сюда. Время было указано московское, а оно опережало здешнее на девять часов, так что забрать передачу следовало уже через три часа.
Он поблагодарил ее, зашел в свой кабинет и закрыл дверь.
Код «Петушкин» был знаком лишь ограниченному числу людей, только горстка из них знала о тайнике «Занзибар» и только членам «внутреннего круга» было известно его местонахождение. А всё вместе знали только трое: он сам, Маленко и Петушкин. Впрочем, Петушкин уже не мог быть автором передачи: Петушкин давным-давно умер, Петушкин встретился со своим Творцом в одном из тесных казематов Лубянки. Значит, Маленко сдержал обещание, но решил не рисковать и сделать все лично, не вмешивая в их отношения третьего человека. Если только это не было обманом, если Маленко не хочет, чтобы ему преподнесли агента ЦРУ на тарелочке — но этот риск существовал с самого начала.
Впрочем, до срока оставалось немногим больше двух часов, а Маленко рисковать не станет. В старые дни, может, и стал бы, но не теперь, когда новые правители России надели ему на шею петлю так же, как и всем остальным. Бретлоу поднял трубку и заказал Москву. Инструкции, которые он дал три минуты спустя, были краткими и точными, последняя — не менее важной, чем те, что относились к деталям забирания передачи. Письмо, о котором идет речь, предназначено только для его глаз, больше ни для чьих.
Что-то он упустил, подумал он, о чем-то забыл.
Утро тянулось долго. В двенадцать он отправился из Лэнгли на ленч в британском посольстве — старый коллега возвращался в Лондон, попастись на травке. Разговор за столом шел о магазинах и прочих пустяках: вспоминали смешные случаи из своей практики, но обе стороны старались не будить призраков прошлого. Что-то упущено — это чувство не покидало его; что-то надо было сделать. Он глянул на часы: четверть второго, то есть четверть десятого вечера в Москве. Отменять приказ, связанный с передачей, уже слишком поздно. Третий секретарь вежливо кашлянул за его спиной и сообщил, что ему звонят. Он поблагодарил его и вслед за дежурным направился в кабинет.
— Да. — Линия была безопасна для британцев, но не для него; вот и со стены на него уставилась королева Елизавета.
— Это Мэгги. Только что звонила ваша жена. Купила все, что нужно.
Значит, в Москве все прошло удачно.
— Спасибо за сообщение.
Когда он вернулся в Лэнгли, было уже полтретьего.
— Курьер вылетит через девяносто минут, — сказала ему Мэгги Дубовски. — Пересадка на военный самолет в Берлине. Прибытие в аэропорт «Эндрюс» завтра, в три часа утра по нашему времени. Транспорт уже заказан.
— Что бы я без тебя делал? — с благодарностью спросил он.
С Москвой все в порядке. Так почему неприятное чувство не отпускает?
День тянулся долго; его мысли все время возвращались к письму из Москвы. В шесть — полночь в Европе — он позвонил в Милан. Родственники вернули прежнего консультанта, сказал ему Хендрикс; он вернется в ближайшие сутки, потом они с семьей попытаются вновь войти в контакт с похитителями и продолжить переговоры.
Что-то по-прежнему было не так; но раз это не связано с Москвой, значит, связано с Миланом. Бретлоу положил трубку и попросил у Мэгги свежего кофе, потом закрыл дверь, отпер стол и вынул оттуда утреннюю кассету.
«— Умберто Бенини.
— Где Франческа?
— Ее здесь нет. Теперь переговоры веду я».
Дальше последовали подробности, ему не интересные. Бретлоу закурил следующую сигарету и подумал, что, должно быть, он зря волновался.
«— Умберто.
— Да.
— Привез деньги?
— Да.
— Дай мне Марко».
Его внимание начало ослабляться. Возможно, потому, что он не слишком хорошо понимал по-итальянски, а возможно, из-за того, что этот Умберто был таким надутым дурнем. А может быть, из-за того, что он ждал письма из Москвы.
«— Как насчет ответа на твой вопрос?
— На какой вопрос?»
Уже наступил вечер, солнце быстро клонилось к закату, а на небо наползали фиолетовые сумерки. Он пересек комнату, налил себе большую порцию «Джека Дэниэлса» и попытался снова сосредоточиться на пленке, потом запер ее в ящик и вынул папку. В полночь он перешел в помещение рядом с основным кабинетом и лег на кровать. В три сорок пять зазвонил телефон.
— Сообщение из аэропорта. Пакет следует к вам.
Через час, не больше, начнет светать. Он принял душ, затем включил кофеварку в комнате Мэгги. В эту утреннюю пору дороги свободны, и машина с курьером плюс сопровождение будут двигаться быстро. Он подошел к окну, чуть приподнял жалюзи и вгляделся в серые остатки мрака; представил себе огни едущих в ночи машин, курьера, спешащего домой.
Телефон зазвонил снова. Пакет доставлен, сообщил ему дежурный из службы безопасности. Сорок минут спустя курьера провели наверх. Он был молод — под тридцать лет, неофициальный костюм, никаких признаков усталости. Бретлоу кивком разрешил сопровождающему уйти и запер за ним дверь.
— Что у вас для меня?
Я знаю, кто вы, — он прочел это в том, как помедлил вошедший. Знаю, где я и в чьем кабинете. Но я получил четкий приказ: вверенное мне письмо может получить только ЗДО. И даже он не получит его, пока не докажет, что он действительно ЗДО.
— Хотите взглянуть на мое удостоверение?
— Да, сэр.
Бретлоу вынул из пиджака бумажник, достал оттуда удостоверение и протянул через стол.
— Благодарю вас, сэр. — Курьер отдал ему конверт — абсолютно белый, без всяких надписей, ничем не привлекающий внимания.
— Извините. — Бретлоу отошел в дальний угол комнаты, сел за стол для совещаний, отвернувшись от курьера, и вскрыл письмо. Внутри обнаружился еще один конверт, тоже белый, без всяких надписей, дважды запечатанный сургучом. Он вскрыл его и достал оттуда единственный листок бумаги, сложенный пополам. Бумага была простой, серовато-белой, тоже никак не помеченной снаружи, а текст мог быть напечатан на любой машинке в любом офисе. Он прочел имена и адреса, затем сунул бумагу обратно в конверт, вернулся к своему столу, положил конверт в правый верхний ящик, позвонил в службу безопасности, чтобы прислали сопровождающего, и протянул курьеру руку.
— Правильно сделали. — Обоим было понятно, что имеется в виду просьба показать удостоверение.
— Таков приказ.
— Кое-кто на вашем месте испугался бы.