— В полвосьмого.
Плюс-минус полчаса, подумал Хендрикс. Значит, Митчеллу придется сообщить во Фрипорт о своих планах предыдущим вечером, и если он не выйдет на связь с диспетчером на следующее утро, там решат, что он передумал и задержался еще на несколько дней.
— А как насчет таможни и иммиграционной службы?
— Нет проблем, мистер. Заплатите деньги днем раньше. Если наутро контора будет еще закрыта, подсунете квитанции им под дверь.
— Спасибо.
Итак, таймер следует установить на три утра в понедельник, а барометрический ключ — на 4000 футов. Фрипорт так и не узнает, что Митчелл вылетел. В гостинице, а также в таможенной и иммиграционной службах решат, что он улетел, потому что утром его не обнаружат, а в момент аварии почти все будут еще сладко спать. Никто не хватится его до четырех часов — времени предполагаемого прибытия самолета в Лисберг, — а тогда будет уже слишком поздно. Лишь бы суметь добраться до самолета на пути туда.
На следующее утро в шесть он позвонил оператору летной базы в Чарлстоне.
— Наверное, полечу через ваш аэродром на той неделе. Есть куда поставить самолет?
— Конечно. Отбуксируем вас за ангары.
— Спасибо.
Он запер дом и поехал в Далласский аэропорт. В «Зевсе» был уже записан номер платного телефона, находящегося в тамошнем зале ожидания; звонок последовал вовремя.
— Таймер надо установить на три ноль-ноль утра понедельника, барометрический ключ — на четыре тысячи футов. — Разговор был конструктивным. — Устройство положить в тайник в Чарлстоне в четверг. Место укажу позже. Связь как обычно.
— Принято.
Хендрикс покинул Даллас, приехал в Национальный и вылетел девятичасовым рейсом в Чарлстон.
Когда Митчелл закончил первую половину своего отчета, день уже клонился к вечеру, и в Дирксен-билдинг было тихо. Прекрасный вечер, подумал он, и дела идут прекрасно: отчет будет готов в срок, и Донахью скоро выдвинет свою кандидатуру. Следующим летом в эту же пору они будут на партийном съезде, а еще через два месяца вступят в борьбу за Белый дом. На следующее утро он появился на Холме в семь пятнадцать. Включил компьютер и узнал прогноз погоды, затем связался с летной базой и зарегистрировал время своего полета. Первая секретарша пришла в восемь, все остальные — около девяти. В половине первого она принесла ему сандвичи и кофе; он поблагодарил ее, не прерывая работы над отчетом.
Когда он закончил, было уже без двадцати три; он убрал материалы в папку, покинул Холм и выехал в Лисберг. Регистрация вылета заняла двадцать минут. Пятьюдесятью минутами позже, чем предполагал, Митчелл поднялся в воздух и набрал дозволенную высоту. Спустя три с половиной часа он совершил мягкую посадку в Чарлстоне, зарегистрировал прибытие, посмотрел, как «стрелу» заправили и отбуксировали на запасное поле за ангарами, потом взял в аренду автомобиль и поехал в «Холидей-инн», находящуюся неподалеку от аэродрома. К вечеру стало холодать, и он отправился в старый район Чарлстона еще колониальных времен; в гостиницу он вернулся после одиннадцати, чувствуя, что понемногу расслабляется. Он поставил будильник на семь часов и мгновенно уснул.
Бретлоу позвонил Хендриксу в полночь. Устройство на месте, сказал Хендрикс. Были проблемы? — спросил Бретлоу. Нет, ответил Хендрикс. Разве что небольшое затруднение.
Этим утром он встал в шесть. Митчелл не отметился у диспетчера предыдущим вечером, а ежечасные прогнозы погоды по компьютерной сети начинали передавать с семи, так что можно было полагать, что Митчелл не станет отмечаться до тех пор. В пять минут восьмого он включил компьютер и ввел номер информационной службы летной базы. На экране появилась просьба ввести номер авиационных прав, и он набрал митчелловский. Планы полетов хранились под номерами аэропланов, а не под номерами авиационных прав или фамилиями пилотов, поэтому он указал и хвостовой номер митчелловской «стрелы». Пока никаких планов на «Ноябрь 98487» не зарегистрировано, сообщил ему компьютер. И только в начале десятого, сделав очередную попытку, Хендрикс убедился, что его труд не был напрасным.
В кабинете царила тишина; пепельница была полна сигаретных окурков, над столом висел дым, а справа от Бретлоу стоял стакан с «Джеком Дэниэлсом». Так как же, черт возьми, Митчелл узнал о «Небулусе», подумал он, как ему стало известно о «Ромулусе» и «Экскалибуре»?
Если возник прокол в одном месте, он потянет за собой и другие неприятности, подумал он. Поэтому он и разделался с Бенини, как только тот начал представлять собой реальную угрозу, поэтому были так быстро устранены Росси и Манзони.
Но почему он тянул с Митчеллом?
Не из-за неуверенности. Логика, диктующая необходимость заняться Митчеллом, была столь же железной, как и та, что заставила его убрать Росси и Манзони. Он промедлил потому, что эта логика могла завести его дальше — он уже догадывался, куда.
Он допил виски и позвонил своему шоферу.
С Рикардо Сантори Хазлам встретился за завтраком; юрист пришел раньше и уже сидел за столиком у окна — как всегда, безупречно одетый, с портфелем, который он положил на соседний стул. Они обменялись рукопожатием и заказали апельсиновый сок, кофе и омлет.
— Насчет клиента ничего нового?
Хазлам покачал головой, потом откинулся на спинку стула, чтобы официантка могла налить им кофе.
— Вас интересовали снимки трупов, найденных за последние восемь дней. — Сантори открыл портфель, достал оттуда папку и передал Хазламу.
Не очень-то это годится к столу, подумал Хазлам, но все же раскрыл папку. Большинство трупов не было изуродовано, и ни один из убитых не был Паоло Бенини.
— Это все?
— Другие не подходят под заданные вами параметры. Сегодня проверю еще.
— А как насчет того, которого застрелили?
— Это было к северу отсюда, а вы велели ограничиться Калабрией.
— Я знаю, но взглянуть все-таки стоит.
Потому что эти снимки ничего ему не дали. Он вернул папку Сантори и подумал, долго ли еще ему придется оставаться в Милане.
Встреча на следующее утро должна была состояться в девять. Вечером, за ночь до этого, позвонил Сантори.
— Только что получил снимок убитого под Миланом.
— И?..
— Это Паоло.
О Господи, подумал Хазлам, что же будет с Франческой. Он перешел к столу у стены на случай, если придется что-нибудь записать.
— Полиция знает, кто это? — Если да, то они скажут прессе, и репортеры набросятся на родных жертвы, как стервятники.
— Нет, — ответил Сантори. — Я раздобыл фото и информацию по неофициальному каналу.
— А отчет патологоанатома у вас есть?
— Есть и отчет, и заключение экспертов по поводу примененного оружия.
— Когда я смогу увидеть тело?
— Завтра утром в семь, до официального открытия морга. Заеду за вами в полседьмого.
Ночь тянулась долго — хотя и не так долго, как следующая будет тянуться для Франчески. Наутро, когда приехал юрист, Хазлам уже ждал его на улице. Вот так он и проводит жизнь, подумалось ему: в ожидании тех, кто отвезет его к очередному мертвецу.
Морг располагался у здания больницы. Сантори оставил машину на стоянке для персонала, и они вошли внутрь. Даже сейчас, ранним утром, здесь пахло больницей и раздавались характерные для больницы звуки. Они зашли в приемную. Там их ждал дежурный: он выдал каждому по белому халату и паре хирургических перчаток и повел их дальше.
Покойницкая сияла чистотой; вдоль стены стояли специальные холодильники. Дежурный потянул ручки второго справа в третьем ряду, и носилки бесшумно скользнули наружу. Труп был в белом нейлоновом мешке. Дежурный расстегнул молнию и распахнул мешок.
Паоло Бенини — Хазлам узнал его. Во лбу, почти посередине, темнела дырка от пули. Он чуть повернул голову мертвеца. Входное отверстие чистое, выходное рваное — осколки кости и волосы смешались в кровавую массу.
Работа профессионала с военной подготовкой. Единичное поражение в голову — термин всплыл в его сознании чересчур легко. Если дистанция не слишком велика, тренированный стрелок обязательно станет целить в голову и, едва спустив курок, будет уже уверен, что жертва мертва. Даже проверять не надо. А иногда для проверки и времени не бывает.
Они вышли из покойницкой, вернулись в приемную и сняли халаты с перчатками.
— Спасибо. — Хазлам пожал санитару руку и вышел из комнаты. Сантори задержался. Бустарелла,[15] понял Хазлам: чистенькие хрустящие банкноты в чистом хрустящем конверте. Двадцать минут спустя они сидели в буфете на Центральном вокзале, попивая кофе: черный, с щедрой добавкой коньяка.
— Что собираетесь делать? — Юрист махнул официанту, чтобы тот принес еще два кофе с коньяком.
— Сказать родным. Пускай сами оповещают карабинеров и проходят все необходимые процедуры. А нам с вами лучше держаться в стороне.
— Что случилось? — Сантори знал, что переходит границы, но не смог удержаться.
Кто-то вмешался, мог бы ответить Хазлам. Бенини запороли переговоры, потом кто-то влез в дело со стороны, выкупил Паоло — возможно, за хорошие деньги, еще и похитив предварительно наблюдателя, — и убил его.
— Кто знает? — вместо этого сказал он. Они допили кофе и поднялись уходить.
— Хорошая работа, Рикардо. Спасибо, что сделали все так тихо.
— За это мне платят.
— Все равно спасибо.
Он вернулся в гостиницу, прошел в свой номер, позвонил родственникам Паоло и договорился о встрече со всеми сразу. Он мог реагировать на случившееся двумя способами: либо позволить гневу заглушить все остальные чувства, от чего не было бы никакого проку, либо замкнуться, чему его и учили. Он положил на стол отчеты патологоанатома и экспертов и погрузился в работу.
Похищение Бенини, хвост за Паскале и прослушивание квартиры. Убийство американцев в Бонне тогда же, когда произошло похищение, — начали вырисовываться первые связи. Смерть Паоло и одновременно с этим смерть террористов, повинных в боннской трагедии.