– Здравствуй, солнышко! – с улыбкой сказала Глайннис, посмотрев на меня из-под очков в перламутровой оправе. Лет двадцать назад такие были на пике моды. – Пожалуйста, проходи!
Она проводила меня в гостиную, больше похожую на капсулу времени, со старомодной мебелью, обитой нарядной цветистой тканью и убранной в прозрачные чехлы. Маленький диванчик неуклюже скрипнул подо мной, когда я опустилась на него и поставила сумку рядом. В комнатке царила атмосфера покинутости и одиночества, но вместе с тем спокойствия и безопасности.
– Спасибо, что согласились меня принять, госпожа Стрэтмор, – сказала я.
– Не стоит благодарности! Мне это все только в радость. Как ты, наверное, и сама уже догадалась, гости у меня бывают нечасто.
– И очень жаль, – сказала я, нисколько не покривив душой. – Знаете… когда я беру интервью, я обычно делаю пометки и записываю весь разговор. Вы не станете возражать? – Я достала из сумки блокнот в кожаном переплете и включила диктофон на телефоне.
Глайннис нахмурилась, обдумывая мое предложение. Волосы у нее были седые и курчавые, и кудряшки вздрагивали от малейшего движения.
– Что ж, ладно. Невелика важность, – сказала она.
А я бы так не сказала, учитывая, что в сети нет ровным счетом никакой информации о проклятии, а те скудные сведения, которые можно найти вне интернета, от меня кто-то старательно прячет.
Я замешкалась, не зная, стоит ли упоминать о том, что статью в прямом смысле слова изъяли из городского архива. Но решила подождать. Мне совсем не хотелось спугнуть собеседницу и положить нашему едва начавшемуся разговору конец.
– Ой! – воскликнула госпожа Стрэтмор с испугом. – Чуть не забыла! Я же печенье испекла!
Стоило ей упомянуть об этом, и я тут же почувствовала сладкий пряный запах, повисший в воздухе.
– Надеюсь, ты любишь овсяное печенье с изюмом! – сказала Глайннис, скользнув в невысокую дверь в кухню.
– Да это же мое самое любимое! – ответила я.
Не то чтобы это была чистая правда, но в этом случае я обманывала во благо.
– А чаю не хочешь? – крикнула госпожа Стрэтмор из кухни. – Есть мятный, а есть ромашковый!
– Мятный, пожалуйста!
– Сахар надо?
– Нет, спасибо, – ответила я.
Внутри закопошилось нетерпение. Глайннис Стрэтмор явно не думала об экономии моего времени.
Через пару мгновений она вернулась с серебряным подносом, на котором стояла тарелка с овсяным печеньем и небольшой чайный набор: чайник, две чашки с блюдцами и крошечные ложечки. Она опустила свою ношу на блестящий кофейный столик красного дерева, налила мне чаю и села в кресло напротив, скрестив руки на груди.
– Итак… – начала Глайннис, откусив приличный кусок печенья и не обратив никакого внимания на крошки, тут же засыпавшие ее свитер. – Помнится, ты хотела меня расспросить о проклятии Именин города.
– Все верно, – подтвердила я и приготовилась слушать, быстро убрав волосы за уши, поставив чай на столик и взяв вместо него блокнот. – Особенно меня интересуют детали. Так сказать, предыстория. В чем, собственно, суть этого самого проклятия?
На мгновение лицо госпожи Стрэтмор приняло задумчивое выражение.
– Уверена, ты знаешь куда больше, чем думаешь, – проговорила она. – Проклятие Именин города – это одна из жутких легенд, повествующих о возникновении Хорсшу-Бэя.
По моей спине побежали мурашки.
– Но, насколько я знаю, это не просто легенда.
Глайннис кивнула.
– Я к этому и клоню. В истории Хорсшу-Бэя немало кровавых страниц, – заметила она, мгновенно выведя меня из задумчивости. – Возможно, ты даже слышала какие-нибудь вариации одного из самых страшных событий, которые там произошли.
Я невольно задумалась. Перед глазами пронеслись пестрые сцены. Фейерверки в честь Дня независимости. Мэрские парады. Вечеринки в домах у друзей. Походы. Каждое такое событие не обходилось без перешептываний – что среди взрослых, что в детском кругу. Но я никак не могла припомнить ничего о проклятии Именин.
Я придвинула телефон поближе к Глайннис, а та тем временем продолжала:
– Начало у всех этих рассказов одинаковое. Именины города – это праздник, прославляющий его корни. Вот только укорениться здесь было непросто. Первую зиму в своей истории Хорсшу-Бэй перенес с большим трудом. Запасы провизии были скудными, смертность – высокой. Да еще беспощадные морозы. Но поселенцы каким-то чудом выжили и дотянули до весны.
Весна. Надежда. Пока что все звучит безобидно и даже оптимистично. Вот только откуда же у меня стойкое ощущение, что весна в этой истории будет напрочь лишена радости и беспечности?
– Планировался пышный праздник, а молодежь готовила представление на берегу с видом на великолепную бухту. Подготовка заняла несколько недель. Но в день самого спектакля все актеры… пропали.
– Пропали? – сглотнув, переспросила я.
Она кивнула.
– Именно так. И когда по прошествии времени никто так и не вернулся, объявили чрезвычайное положение. Следопыты обыскали все утесы и леса, но юные актеры исчезли без следа.
– Неужели вообще ничего и не нашли?
– Ни единого лоскутка одежды, ни одного отпечатка подошв.
К горлу подкатил ком. От всей этой истории веяло чем-то таким «роаноковским»[8]. Как такое возможно, чтобы целая группа людей исчезла, не оставив после себя никакого следа?
– Как нетрудно представить, за этим последовала настоящая истерия.
– Кто же любит нераскрытые преступления? – Уж точно не я.
– Вот-вот. Начали ходить слухи, что город проклят. Городские власти быстро отыскали виновного, чтобы только погасить народные волнения. Одного из жителей приговорили к казни, можно сказать, голословно, без единого доказательства. – Глайннис недовольно сощурилась. – Человек по природе своей суеверен, что тут поделать.
Без жертв никогда не обходится.
– А когда его вздергивали на дереве, все просто стояли и смотрели, как он умирает.
– Как звали этого человека? – затаив дыхание, спросила я.
Без жертв никогда не обходится, как и без проклятий. В этом ведь причина множества событий. В этом – движущая сила самой человеческой истории. Там, где есть победители, всегда будут и побежденные. Такова цена успеха.
– Этого никто не знает, – ответила госпожа Стрэтмор. – Разве что фанатичные любители истории придумывают все новые и новые теории. Но, судя по всему, это был кто-то из весьма состоятельной семьи. И чем ярче распалялся скандал, тем охотнее горожане верили в его виновность.
Она поставила чашечку на стол, и та громко звякнула. Я вздрогнула от неожиданности.
– У нас в городе любят истории о призраках, – заметила я, впрочем, не надеясь внести в наш разговор хоть немного светлых красок: Глайннис уже дала мне понять, что теперь, когда с чаем и печеньем покончено, а мы подобрались к самой сути истории, никаких поблажек уже не будет.
Во мне бурлили противоречивые чувства: с одной стороны, мне любопытно было дослушать рассказ госпожи Стрэтмор, а с другой, я отчаянно боролась с мыслями о том, что во всей этой истории и впрямь не обошлось без сверхъестественных сил и что проклятие вполне могло оказаться реальным.
– Но почему горожане заподозрили именно этого человека?
– Из-за одной девушки, – уточнила Глайннис.
Ну конечно. Девушка. Девушки – такой же неотъемлемый элемент в истории людских завоеваний, как и жертвы с проклятиями.
– По их версии виновный был влюблен в одну из актрис, но она отвергла его ухаживания. Тогда он убил ее и спрятал тело. А еще подстроил исчезновение всех остальных актеров.
Что ж, схема сложная и продуманная… Но как детектив я прекрасно знала: из-за мелочей люди порой совершают куда более страшные деяния.
И зачем вообще нужны проклятия, когда в жизни и без того порой встречаются истинные чудовища?
Я невольно содрогнулась. За окном гостиной пылало закатное солнце – яркое, беспощадное. А еще мне показалось, что с моего приезда в комнате заметно похолодало. Но даже если так, лицо Глайннис сохраняло невозмутимое, бесстрастное выражение.
– Ну а что было дальше, ты и сама знаешь, – сказала она, прицельно наводя меня на правильный ответ. – Если и нет, догадаться нетрудно. Ты же девочка умная. Я по глазам вижу.
– Праздник, – вырвалось у меня. – Его все равно провели.
– Да. А виновника повесили на центральной площади. Все высыпали на нее поглазеть на казнь. А через несколько дней состоялся и спектакль – только новый. Его и по сей день играют в честь Именин города.
Я посмотрела на Глайннис и выдержала ее пристальный взгляд.
– Какая жуткая история. Но я не верю в проклятия.
– Понимаю. Я и сама в них не верю. К тому же мы каждый год чтим память этих поселенцев, а значит, их репутация с годами ничуть не пострадала, вне зависимости от того, какими людьми они были, и что сотворили при жизни – а чего не сделали. Ими по-прежнему восхищаются.
Я выдохнула, невольно удивившись тому, что изо рта не вырвалось облачко пара. В домике и впрямь стало гораздо холоднее, теперь у меня не оставалось в этом никаких сомнений, хотя как это произошло – было решительно непонятно. Глайннис же сидела в комнате со мной с тех самых пор, как принесла поднос с чаем и печеньем.
Послышался громкий треск, и я подскочила от испуга.
– Что такое, солнышко? – спросила Глайннис, остановив на мне взгляд.
Я залилась краской и отодвинулась к самой спинке диванчика. Чехол подо мной противно скрипнул.
– Там… за окном… Был какой-то звук… – смущенно сказала я.
Дрю, держи себя в руках!
– Наверное, веточка какая-нибудь, – предположила госпожа Стрэтмор. – В лесу ветер часто зверствует. Но со временем к этим звукам привыкаешь.
Пожалуй, она была права. Но учитывая, что какой-нибудь день назад у меня на глазах взорвалась лампа и разбилось окно, я не могла оставить такие вещи без внимания. Уж простите мне мою нервозность.