Старик поднял свой посох и трижды ударил его металлическим концом по каменному помосту. Голова его была высоко поднята, однако голос напоминал о его старости. Несмотря на осанку и бодрость духа, в интонации его голоса была ревматическая боль возраста, когда он сказал:
— Настало время вечерней службы Твердыни Лордов — древнего Ревлстона, созданного великанами воплощения всего того, во что мы верим. Добро пожаловать, сильные сердца и слабые, свет и тьма, кровь и кость, разум и душа, во имя добра и мира. Пусть мир будет снаружи и внутри нас. Это время посвящается служению земле.
Его компаньоны отозвались:
— Пусть будет исцеление и надежда, верность и покой для земли и для всех, кто служит земле, — это вы, стоящие перед нами, вы, прямые участники земной силы и Учения, мастера лиллианрилл и радхамаэрль, Хранители Учения и воины, и вы, стоящие над нами, вы, люди, которые ежедневно заботятся об очаге и урожае жизни, — и для вас, находящиеся среди нас великаны, Стражи Крови, чужеземцы, и для отсутствующих ранихинов, ранихийцев, жителей настволий и подкамений, всех братьев и сестер общей веры. Мы — Лорды Страны. Добро пожаловать в правде и справедливости. Затем во мгле святилища зазвучала песня Лордов. Огоньки хатфролов были крошечными в огромном, высоком, заполненном людьми святилище — крошечными, и несмотря на это отчетливыми и яркими, как неподдельное мужество. И в этом свете Лорды пели свой гимн:
Семь Заветов древнего Учения
Для защиты Страны, ее стен и дверей;
И один Высокий Лорд, чтобы
Блюсти закон и хранить в неприкосновенности
Суть силы земной.
Семь Заветов против зла —
Яд для смертоносных созданий Демонмглы,
И один Высокий Лорд, чтобы
Хранить посох, ограждающий Страну
От совращающего взгляда Фаула.
Семь Проклятий для отрицающих веру,
Для предателей Страны, людей и духов. И один храбрый Лорд, чтобы
Противостоять судьбе и беречь
Цветок красоты от черноты порчи…
Когда эхо их голосов затихло, Высокий Лорд Протхолл заговорил снова:
— Мы — новые хранители Страны — сторонники и верные слуги земной силы, поклявшиеся посвятить себя восстановлению Учения Кевина и излечению земли от всего, что бесплодно или неестественно, разрушительно, безосновательно или извращенно. Мы поклялись также посвятить себя в равном соотношении со всеми другими посвящениями и обещаниями, поклялись, несмотря ни на какие поползновения назойливого себялюбия, посвятить себя клятве Мира. Ибо спокойствие — это единственный залог того, что мы не оскверним Страну вновь.
Люди, стоящие перед помостом, хором отвечали:
— Мы не оскверним Страну, хотя усилие владения собой иссушает нас на лозе нашей жизни. Но мы не будем знать отдыха до тех пор, пока тень нашей прежней глупости не улетучится из сердца Страны, а тьма не зачахнет в цветении жизни.
И Протхолл продолжал:
— Но в служении Стране нет иссушения. Служение делает возможным возвышение, точно так же, как рабство усиливает унижение. Мы можем идти от знаний к знаниям, а затем к еще более высоким знаниям, если нас поддерживает мужество и сила и если мудрость не покидает нас, гонимая тенью. Мы — новые хранители Страны, сторонники и верные слуги земной силы.
Ибо мы отдыхать не будем
И не свернем с пути,
Не потеряем веру,
Не потерпим поражения —
И так будет до тех пор,
Пока серое не станет голубым,
А Рилл и Маэрль —
Столь же свежими и чистыми,
Как древний Ллураллин.
На это все собравшиеся ответили пением тех самых слов, строчка за строчкой, повторяя их за Высоким Лордом, и звук этого единого голоса отражался в святилище, словно его ритмическая интонация высвободила какую-то скрытую подземную страсть.
Пока длился этот могучий звук, Протхолл склонил голову в знак смирения.
Но когда пение прекратилось, он опять вскинул голову и широко раскинул руки, словно открывая грудь навстречу обвинению.
— Ах, друзья мои! — воскликнул он. — Посвятившие себя служению Стране, почему нам стало так трудно постигать Учение Кевина? Кто из нас сумел хотя бы приблизиться к уровню знаний наших предков? Мы держим в своих руках первый Завет — мы читаем манускрипт, слова которого большей частью нам понятны, — и все же мы не можем проникнуть в тайны. Какой-то недостаток в самих нас, какая-то перемена к худшему, какое-то ошибочное действие, какой-то основной компонент в наших намерениях мешает нам. Я не сомневаюсь, что цель наша чиста — это цель Высокого Лорда Кевина, а до него это было целью Лорика, Дэймлона и Хатфью — но мудрее, ибо мы никогда не поднимем руку на Страну в безумии отчаяния. Но тогда что? Где мы не правы, если не можем понять того, что нам дано?
На мгновение после того, как голос его умолк, в святилище воцарилось молчание, и пустота пульсировала, словно рыдала, будто в словах Лорда люди узнали самих себя, почувствовали беду, о которой он говорил, как свою собственную. Но затем послышался новый голос.
Сердцепенисто-солежаждущий Морестранственник бодро сказал:
— Мой Лорд, мы еще не дошли до конца. Действительно, задачей нашей жизни было понять и укрепить достижения наших предков. Но наши труды открывают двери в будущее. Наши дети и дети наших детей победят, потому что мы не потеряли своего сердца, потому что вера и мужество — это величайший дар, который мы можем вручить нашим потомкам. И Страна хранит тайны, о которых мы ничего не знаем, — тайны надежды, равно как и угрозы. Пусть ваши сердца не знают скорби, горбратья. Ваша вера сама по себе уже драгоценна, не смотря ни на что.
Но у вас нет времени! — мысленно стонал Кавинант. — Вера! Потомки!
Фаул собирается уничтожить вас!
Его мнение о Лордах теперь изменилось. Они не были какими-то высшими существами, вершителями судеб; они были такими же смертными, как и он сам, и им знакома была слабость. Фаул отнял бы у них все.
На мгновение он выпустил перила, за которые держался, словно собираясь выкрикнуть свое послание судьбы собравшимся людям. Но головокружение тотчас же разрушило его намерение, набросившись на него из пустоты. Пошатнувшись, он вновь ухватился за перила, потом качнулся назад и вцепился в плечо Баннора.
…Что максимальный срок оставшихся им Стране дней…
Ему придется объявить им их смертный приговор.
— Уведи меня отсюда, — хрипло проговорил он. — Я не могу вынести этого.
Баннор, поддерживая Кавинанта, повел его к выходу. Дверь тотчас же отворилась в ярко освещенный внешний коридор. Кавинант почти выпал из дверей. Не говоря ни слова, Баннор зажег свой факел от одного из горящих светильников на стене. Затем он взял Кавинанта под руку, чтобы поддержать его.
Кавинант отбросил его руку.
— Не прикасайся ко мне, — еле слышно проговорил он. — Разве ты не видишь, что я болен?
На бесстрастном лице Баннора не возникло ни тени какого-либо выражения. Спокойно повернувшись, он повел Кавинанта от святилища. Кавинант пошел за ним, согнувшись и держась за живот, словно его все еще мутило.
…Что максимальный срок…
Как мог он помочь им? Он не мог помочь даже самому себе. В состоянии замешательства и с тяжестью на сердце он кое-как доплелся до своей комнаты в башне, закрыв за собой дверь, словно исполнив приговор. Потом сжал ладонями виски, как будто его разум раскалывался надвое. Ничего этого на самом деле не происходит, — молча стонал он. — Каким образом они делают это со мной?
Повернувшись, он стал смотреть на ковер, словно тот мог дать ответ.
Но это лишь ухудшило его состояние.
— Проклятье! Берек! — стонал он. — Ты думаешь, это легко? Ты думаешь, обычного человеческого отчаяния достаточно или, что если чувствуешь себя достаточно паршиво, то нечто космическое или, по крайней мере, таинственное обязательно появится и спасет тебя?! Будь ты проклят! Он собирается уничтожить их! А ты просто еще один грязный гадкий прокаженный, и сам даже не знаешь об этом!
Его пальцы согнулись, как дикие когти, и он прыгнул вперед, царапая ковер, словно пытаясь соскрести черную ложь с камня мироздания. Тяжелая пряжа не поддавалась его наполовину покалеченным рукам, но ковер упал со стены. Распахнув дверь на балкон, он с усилием перекинул ковер через перила и швырнул его в багровую ночь. Тот начал падать, медленно кружась, точно опавший осенний лист.
Я не Берек!
Тяжело дыша, он вернулся в комнату, рывком опустив за собой деревянную штору, чтобы не видеть кровавого света. Скинув халат, он надел свою одежду, затем погасил свет и забрался в постель. Но прикосновение к коже мягких чистых простыней не утешило его.
Глава 14Совет Лордов
Проснулся он с тяжелой головой — словно на него давила какая-то темная грозовая туча, состоявшая из клокочущей тьмы и блеска белых молний. Кавинант механически начал готовиться к Совету — умылся, осмотрел себя, оделся в свою одежду и снова побрился. Когда Баннор принес ему поднос с едой, Кавинант приступил к завтраку с таким же воодушевлением, как если бы пища была приготовлена из грязи и камней. Затем он заткнул за пояс нож Этиаран, в левой руке зажал посох Барадакаса и сел лицом к двери в ожидании вызова.
Наконец вернулся Баннор и сказал, что время подошло. Еще несколько мгновений Кавинант сидел неподвижно, не сводя со Стража Крови своего полуневидящего взгляда и раздумывая, где ему взять мужество, чтобы идти дальше по дороге этого сна. Он чувствовал, что лицо его перекосилось, но не был уверен в этом.
Он прикоснулся к твердому металлу кольца, спрятанного на груди, чтобы подбодрить себя, и встал, преодолевая сопротивление самого себя. Пристально глядя в дверной проем, словно это был вход на эшафот, Кавинант приблизился к порогу и пошел вдоль стены. Следуя за повелительной спиной Баннора, он вышел из башни, пересек внутренний двор, затем вошел во внутреннюю крепость и начал петлять по запутанным и причудливо отделанным коридорам Ревлстона.