Протхолла, казалось, тревожили раздававшиеся время от времени отдаленные крики, но Морэм не обращал на них внимания. Пока все занимались своими делами, Лорд подошел к костру и опустился на колени рядом с Вариолем и Тамарантой. Он наклонился над своими родителями, в одежде, запятнанной кровью.
— Говорю вам, что это часть плана Фаула. Черт побери! Вы слушаете меня?
Морэм внезапно встал и пристально посмотрел прямо в лицо Кавинанту. Он вел себя так, словно был готов обрушить проклятья на голову Кавинанта. Но в глазах его блестели слезы, а в голосе слышались рыдания, когда он сказал:
— Они мертвы. Вариоль и Тамаранта — мои родители, мое тело и душа. Кавинант увидел на их морщинистой коже испарину смерти.
— Не может быть! — воскликнул один из воинов. — Я видел — оружие ни разу не коснулось их. Стражи Крови никого к ним не подпустили.
Протхолл поспешно подошел, чтобы осмотреть двух Лордов. Он прикоснулся к ним, потом поник и вздохнул:
— И тем не менее.
Оба — Вариоль и Тамаранта — улыбались.
Воины, услышав печальную весть, прекратили работу. Дозор молча склонил головы в знак уважения к Морэму и его умершим близким. Морэм поднял Вариоля и Тамаранту, взяв их на руки. Их ветхие кости, и без того легкие, теперь стали и вовсе невесомыми, словно утратили тяжесть смертности. Щеки Морэма были мокрыми от слез, но плечи — напряжены, чтобы удерживать родителей.
Сознание Кавинанта было затуманено. Он блуждал в этом тумане, и его слова словно ветром уносило прочь.
— Вы хотите сказать, что мы… Что я… За пару трупов?
Морэм не подал вида, что слышал эти слова. Но по лицу Протхолла, словно спазм, прошла ухмылка, а Кеан сделал шаг к Неверящему, сжал его локоть и прошептал на ухо:
— Если ты скажешь еще хоть слово, я раздроблю тебе руку.
— Не прикасайся ко мне! — огрызнулся Кавинант. Но в голосе его слышалось бессилие. Он подчинился, чувствуя, как его поглощает туман. Члены отряда приступили к исполнению ритуала. Отдав свой посох одному их воинов, Высокий Лорд Протхолл взял посохи умерших Лордов и положил их на вытянутые руки, словно предлагая кому-то. А Морэм повернулся к ослепительно горевшему дереву, удерживая Вариоля и Тамаранту в вертикальном положении. Вокруг стало тихо. Потом он начал петь. В этой песне словно слышались вздохи реки, и голос его звучал едва ли громче, чем течение воды между спокойными берегами:
Смерть косит мира красоту,
И связывает в снопы урожай,
Чтобы скорее идти собирать новый.
Будь спокойно, сердце,
Храни мир.
Живое лучше, чем разлагающееся,
Но я слышу клинок, который
Лишает живое жизни.
Будь спокойно, сердце,
Храни мир.
Смерти приход прокладывает дорогу
Новой жизни, и дает время для жизни.
Питай ненависть к умертвлению
И к убийству, а не к смерти.
Будь спокойно, сердце,
Не надо причитаний.
Храни мир и горе,
И будь спокойно.
Когда он закончил, плечи его поникли, словно он не в силах был больше удерживать ношу, не проронив хотя бы одну слезу по умершим.
— Ах, Создатель! — крикнул он голосом, полным тоски. — Как мне воздать им честь? Я поражен в самое сердце и обессилел от работы, которую должен делать. Ты должен воздать им честь — ибо они воздали ее тебе. Ранихин Хайнерил, стоящая у кромки света костра, заржала, словно зарыдала от горя. Огромная черная кобыла встала на дыбы и ударила воздух передними копытами, потом повернулась и галопом помчалась на восток. Морэм снова забормотал:
Будь спокойно, сердце,
Не надо причитаний.
Храни мир и горе,
И будь спокойно.
Затем он осторожно положил Вариоля на траву и обеими руками поднял Тамаранту. Хрипло крикнув «хай!», он поместил ее в раскол горящего дерева. И прежде чем пламя охватило ее морщинистое тело, он поднял Вариоля и положил рядом с ней, снова крикнув «хай!». Улыбки на их лицах были видны еще мгновение, прежде чем их скрыл ослепительный свет. «Мертвые, — мысленно простонал Кавинант. — А тот Страж Крови был убит ради них. О, Морэм!»
В охватившем его смятении он не мог отличить горя от гнева.
С высохшими глазами Морэм повернулся к отряду, и его взгляд, казалось, остановился на Кавинанте.
— Друзья мои, пусть ваши сердца будут спокойны, — сказал он. — Храните мир, несмотря на горе. Вариоля и Тамаранты больше нет. Кто виноват в этом? Они знали время своей смерти. Они прочитали приговор в пепле настволья Парящее и были рады служить нам своим последним сном.
Они предпочли сосредоточить силу атаки на себе, чтобы мы могли жить. Кто скажет, что поход, предпринятый ими, не был великим? Помните клятву и храните мир.
Дозор одновременно отдал прощальный салют, широко раскинув руки, словно открыв свои сердца мертвым. Потом Кеан крикнул «хай!» и повел воинов назад к их работе — они должны были собрать пещерников и похоронить жителей настволья.
После того, как воины Дозора снова приступили к работе, Высокий Лорд Протхолл сказал Морэму:
— Посох Лорда Вариоля. От отца к сыну. Возьми его. Если мы останемся в живых после этого похода и увидим время мира, ты будешь владеть им. Он был посохом Высокого Лорда.
Морэм с поклоном принял его.
Протхолл в нерешительности повернулся к Кавинанту.
— Ты воспользовался посохом Лорда Тамаранты. Возьми его, чтобы использовать снова. Со временем ты убедишься, что он с большей готовностью будет защищать твое кольцо, чем посох, подаренный тебе хайербрендом. Лиллианрилл действует иначе, чем Лорды, а ты — Юр-Лорд, Томас Кавинант. Вспомнив о красном пламени, которое вырывалось из этого куска дерева чтобы убивать и убивать, Кавинант сказал:
— Сожгите его.
Во взгляде Морэма сверкнула угроза. Но Протхолл слегка пожал плечами, взял посох Лорда Тамаранты и положил его в расщепленное дерево. Мгновение металлические наконечники посоха сияли, словно сделанные из драгоценных камней. Потом Морэм воскликнул:
— Прочь от дерева!
Все быстро отошли от пылающего ствола.
Раздался треск посоха, похожий на треск разрывающихся веревок.
Голубое пламя появилось в расщелине, и сгоревшее дерево упало на землю, рассыпавшись на части, словно его сердцевина была убита окончательно. Обломки продолжали гореть яростным пламенем. Кавинант услышал, как Биринайр сердито пробурчал: «Дело рук Неверящего» — как если бы это была клевета.
«Не трогайте меня!» — мысленно пробормотал Кавинант.
Он боялся думать. Вокруг него трепыхалась тьма, словно стегая его крыльями стервятников, сделанными из полночи. Ужасы пугали его. Он чувствовал себя в лапах какого-то вампира, не в силах был перенести кровавые пятна на своем кольце, не мог вынести то, чем стал сам. Он осматривался вокруг, словно стремился найти повод схватиться с кем-нибудь.
Неожиданно вернулся великан. Он появился в ночи, словно само убийство во плоти — воплощение насилия. С головы до ног он был покрыт пятнами крови, в том числе и своей собственной. Рана на лбу все еще кровоточила, а глубоко посаженные глаза казались пресыщенными и жалкими. Пальцы его были измазаны плотью пещерников. Пьеттен указал на великана, и его лицо исказила ухмылка, обнажившая зубы. Ллаура тотчас схватила его за руку и потащила к постели, которую приготовили для них воины.
Протхолл и Морэм заботливо двинулись к великану, но он прошел мимо них к огню. Он опустился на колени перед пламенем, словно пытаясь согреть свою душу, и его стон звучал так, словно скала раскалывалась на части.
Кавинанту показалось, что это удобный момент, и он приблизился к великану. Очевидная боль Морестранственника привела к тому, что его непонятная злая печаль достигла апогея, который требовал выражения. Он сам убил пять пещерников — пять! Его кольцо было обагрено кровью.
— Что ж, — произнес Кавинант сквозь зубы, — вероятно, это было забавно. Надеюсь, тебе понравилось.
С другой стороны лагеря раздалось угрожающее шипение Кеана.
Протхолл придвинулся к Кавинанту и тихо сказал:
— Не надо терзать его. Пожалуйста. Он великан. Это каамора — огонь печали. Разве мало горя было этой ночью?
— Я убил пять пещерников! — с безнадежной яростью выкрикнул Кавинант.
Но великан заговорил так, словно огонь привел его в состояние транса и словно он был не в состоянии слушать Кавинанта. Голос его звучал все сильнее, он стоял перед огнем на коленях, словно готовился петь погребальную песню.
— Ах, братья и сестры, слышите ли вы меня? Видите ли? Люди моего народа! Мы все пришли к этому, великаны, не я один. Я чувствую вас в себе, вашу волю в своей. Вы поступили бы точно так же, чувствовали бы то же самое, что и я, горевали бы вместе со мной. И вот результат. Камень и море! Мы унижены. Потерянный Дом и слабое семя сделали нас хуже, чем мы были.
Но сохранили ли мы веру даже теперь? Ах, вера! Мой народ, да стоило ли быть такими стойкими, если стойкость ведет к этому? Посмотрите на меня! Не находите ли вы меня восхитительным? Я испускаю зловоние ненависти и ненужной смерти.
От его слов веяло холодом. Запрокинув голову, он низким голосом запел.
Его пение продолжалось до тех пор, пока Кавинант не почувствовал, что вот-вот закричит. Ему хотелось толкнуть или пнуть великана, чтобы заставить его замолчать. Пальцы его чесались от поднимающейся ярости. «Остановись! — мысленно взмолился он. — Я не могу этого вынести». Минуту спустя Морестранственник наклонил голову и замолчал. В таком положении он находился долго, словно готовился к чему-то. Потом резко спросил:
— Каковы потери?
— Незначительные, — ответил Протхолл. — Нам повезло. Твоя доблесть сослужила нам хорошую службу.
— Кто? — с болью в голосе настаивал великан.
Протхолл со вздохом перечислил имена пятерых воинов, Стража Крови, Вариоля и Тамаранты.