Аврора не слушала, в ушах стучала кровь, дышалось с трудом, она смотрела на красную звезду. Сердце кольнуло болью, королева покачнулась.
– Вам нехорошо? – Гэбриел подставил плечо, чтоб она не упала.
– Конечно ей нехорошо, – все так же жизнерадостно сказал шут, – потому что в отличие от тебя ее величество прекрасно помнит, чьим гербовым символом являлась пятиконечная звезда цвета глубокий пурпур.
– Я тоже об этом знаю, – ван Харт взял в свои руки ледяную ладонь королевы, – это знак Ригеля, прозванного безумным.
Сигнальные рожки сзывали служивый люд к ужину. Пажи, притворяющиеся миньонами, и прочие, притворяющиеся пажами, потянулись к дверям столовых и кухонных пристроек. Я наблюдала за этим, сидя на подоконнике в комнате Мармадюка.
– Может, кто-нибудь напомнит мне, почему мы ждем решения королевы именно здесь? – Виклунд дремал на постели лорда-шута, вопрос задавал лорд Доре, сидящий со мною рядом и болтающий ногами в ритм мандалинному бренчанию, коим слух наш услаждался вот уже много часов.
– Ты предпочел бы ожидать его в темнице, болван?
Я щелкнула Станисласа по лбу костяшкой согнутого указательного пальца.
– Дурилка доремарская, как вам только в голову бунтовать пришло?
Так как данная экзекуция проводилась за сегодня не в первый и даже не в сорок первый раз, менестрель даже не поморщился и не сбился с ритма.
– Мы не бунтовали, а принимали участие в благородном пари, – пропел он. – А теперь вы должны нам пятьдесят ящиков шерезийского вина.
– Всенепременно, – заверила я собеседника, – вы с тиририйским остолопом сначала достанете где-нибудь кругленькую сумму, виноделие, знаешь ли, дорогого стоит, затем засадите Шерези виноградниками, параллельно обустроив винодельни, и, дождавшись урожая…
– А Мари-Сюзет будет давить виноград!
– К тому времени старыми и морщинистыми ногами, – радостно кивнула я, – и это в случае, если доживет.
Я переругивалась с друзьями с самого утра. До этого спал Станислас, а ругалась я на Виклунда, а еще раньше – обзывала обоих, в словах особо не стесняясь. У меня отлегло от сердца после испытанного ужаса, поэтому и вела я себя, будто захмелевший с непривычки подросток. Лорды же сначала оправдывались в два голоса, а затем плюнули, молчаливо позволив мне болтать все подряд.
Дела наши обстояли, по моему скромному мнению, неплохо – не хорошо, но и не совсем ахово. Все началось еще ночью, Виклунда растолкал некий неузнанный паж, сообщил о том, что граф Шерези ждет казни в казематах госпиталия. Почему казни, Виклунд со сна не разобрался и, опять же со сна, сложить два и два и подумать о том, что в госпиталии казни могут ждать только госпитальные мыши, не удосужился. У него случилось что-то вроде приступа боевого безумия. Безумие оказалось заразительным. Разбуженный Доре за три минуты сочинил воодушевляющую боевую песнь, и они уже вдвоем (паж к тому времени растворился в ночи, как призрак) отправились будить своих миньонов.
– Ели бы ты, Цветочек, был прекрасной девственницей, осадой госпиталия дело бы не завершилось, – рассказывал доремарец, – люди готовы идти на бой куда угодно, дай им только хорошую цель и не давай времени подумать.
Я хихикнула про себя, потому что, если насчет прекрасности девы можно было бы и поспорить, остальные исходные у нас наличествовали.
Нам повезло, невероятно и не в первый раз. Единственное, в чем я сейчас была уверена – везти постоянно нам не будет, за широкой белой полосой обязательно следует черная, это закон жизни. И нам нужно быть готовыми к следующим испытаниям. И самое главное – кто подставил Виклунда и Доре? Кто был тот загадочный паж, который сообщил им фальшивую новость, и – что еще важнее – кто управлял им?
Мое рассеянное внимание привлекла процессия, шествующая через двор. Было там в преизбытке фрейлин, слуг и сановников. Во главе ее была королева наша Аврора в костюме пажа и некий знакомый мне уродец в костюме болвана. Ну, то есть Гэбриел ван Харт в обычной своей одежде, но с видом самым что ни есть болванским. Он так сладострастно пожирал глазами ее величество (мне особо сладострастия с такого расстояния видно не было, но я его почти ощущала) и так уверенно держал ее за руку, что сомнений не было.
– Как быстро меняется столичная мода, – пропел Станислас, – ты заметил, граф, что нынче вошли в обиход дамские маски?
– Что? – Я отвела взгляд от влюбленного дуралея: некоторые дамы из сопровождения действительно скрывали лица за украшенными канителью полумасками. – Ах да, болванская мода.
– Надеюсь, Гэбриел успокоит и обаяет наше величество, и она оставит сегодняшнее происшествие без последствий.
Я вздохнула:
– Ван Харт вряд ли озабочен нашим с тобой благополучием, дружище, разве что оно, это благополучие, послужит неким его личным целям. Он – хитрый равнодушный фахан, который не пошевелит мизинцем, если это ему не выгодно.
– Ты все еще зол на Гэбриела?
– Что значит зол? Я что – девчонка, которую обидел равнодушный поклонник? Я ничего не забыл, но не собираюсь дальше развивать эту тему.
– Тогда позволю себе предположить, что ты ревнуешь?
Я раздраженно передернула плечами:
– Скажу еще раз: я не девчонка! Я не ревную меченого уродца!
Мандолина зазвучала с удивлением:
– Я имел в виду, что ты ревнуешь ее величество. Судя по этой сцене, – Станислас кивнул в сторону двора, – наша королева очарована своим спутником.
– И что?
Он посмотрел на меня с грустью:
– Басти, она королева, а ты… всего лишь ты. В любом случае ты не мог бы оставаться в ее сердце в одиночестве. Даже если ее чувства к тебе глубоки, она не может себе позволить отдаться им полностью.
– Да что ты понимаешь в любви?
– Больше, чем ты, малыш…
В этот момент Аврора споткнулась (это на зеркально-то гладкой брусчатке!) и ван Харт подхватил ее за тоненький стан, склонившись лицом к лицу ее величества непозволительно близко.
Святые бубенчики! Я спрыгнула с подоконника, не в силах больше на это смотреть. К фаханам чужие шашни! Интересно, Ардера не собирается с кем-нибудь в ближайшее время воевать? А то я бы с большим удовольствием отправилась туда, с Виклундом, разумеется. И покрыла бы себя воинской славой и парочкой шрамов. Зачем мне шрамы и для чего именно они мне понадобились, я не додумала, подцепив ногой ближайшую скамеечку и запустив ее в дверь.
– Нападение? – взревел Виклунд, моментально проснувшись. – Держать входы! Цветочек, к окну!
Я развернулась на каблуках и, метнувшись к Оливеру, стукнула его по лбу согнутым крючком указательного пальца:
– Будешь знать, как бунтовать, остолоп тиририйский!
Злость моя, направленная в другое русло, перестала жечь изнутри.
Мармадюк освободил нас ближе к вечеру. Его лордейшество, конечно же, не верил ни одному моему слову, а друзей моих просто слушать не стал, сообщив, что на глупости времени у него нет.
– Полей цветок, Цветочек, – велел он, сгоняя меня с кровати, и пока я бегала в умывальню за водой, завалился на простыни, вытянув ноги.
– Виклунд, на плац! Там твои цыплята ползают по кругу, имитируя тренировочный бег. Доре, твои в музыкальном зале.
Поименованные лорды исчезли, будто их и не было вовсе.
– А мои? – Я, почтительно изогнувшись, окропляла коко-де-мер.
– А твои спят. – Шут зевнул, продемонстрировав мне как степень своей усталости, так и белизну зубов.
– А почему?
– Я им так велел…
Его шутейшество задремывал, прикрыв глаза, поэтому повторное «а почему?» я сказала погромче.
– Почему-почему, – Мармадюк бросил в меня перчаткой, – потому что я не смог придумать, чем им заняться в твое отсутствие, и велел первое, что пришло в голову. А они – послушные мальчики, тем более испуганные всем, что намеревались натворить сегодняшней ночью, поэтому…
– Что значит «в отсутствие»? – Я испуганно схватилась за левую сторону груди, делала я это в мужском облике нечасто, поэтому отсутствие привычных округлостей меня испугало еще больше. – Вы бросите меня в темницу? Или казните?
– Час, Шерези, дай мне час, а потом я сделаю все, что захочешь – казню, брошу, поцелую…
Его шутейшество, выдохнув последнюю длинную «ю», заснул.
– Погодите, мой лорд, – я присела на постель и встряхнула его за плечи, – что делать мне?
– Спать!
Мармадюк перехватил мои запястья и потянул к себе, через мгновение граф Шерези уже был прижат спиной к животу почтеннейшего лорда на манер детской игрушки. Я пискнула, охнула, все это, разумеется, мысленно, и расслабилась. Такое неодолимое желание сна вызывало во мне уважение. Что же вы делали всю ночь, милый шут, и почему сейчас не хотите отпускать меня от себя?
Я немножко подумала о том, когда это его шутейшество превратился в моих мыслях в «милого», затем повспоминала все причиненные им обиды, затем – для равновесия – его поддержку непутевого Шерези, и решила, что почему бы и нет – милый так милый, а с мужчинами и даже в обнимку я уже и так спала, то есть спал. «Разделим походный плащ, Шерези», – примерно так начинались совместные ночевки с болванским Гэбриелем. А уж подремать часик в одной кровати – и на ночевку не тянет.
Мармадюк размеренно сопел мне за ухо, было щекотно, но не противно. Интересно, где и с кем сейчас ван Харт? И как чувствует себя мой Патрик… и как…
Нобу с Алистер танцевали в туманных вихрях для своего господина. Их движения, полные волшебного изящества, были синхронны. Ритмичная музыка, нега, разлитая в ней, проникали в мою кровь, заставляя чаще биться сердце. Меня переполняло горячее желание. Не желание чего-то конкретного, а желание в самом животном смысле этого слова.
Тысяча! Мокрых! Фаханов!
Я открыла глаза. Черные глаза Мармадюка были очень близко, выражение его обычно подвижного лица казалось спокойным и задумчивым.
Я вертелась во сне. Точно! Ворочалась и поэтому развернулась к нему лицом, а он… Что он? Почему я до сих пор чувствую его руки, теперь на спине? Не мог отпустить буйного Шерези? А что я? Почему это дурацкое томление никуда не девается? Воздух между мной и моим лордом похож на фейский туман – тягуч и пахнет цветами. Да и воздуха этого немного, вершок, один вздох.