В двери я вошла слегка успокоенной. Если что-то случится, друзья выручат меня.
Внутри оказались крошечная прихожая и еще одна дверь, за ней – темная зала. Начальник охраны освещал мне путь соляным светильником, поэтому ни обстановки, ни гобеленов, которые угадывались на стенах, я не рассмотрела. Мы прошли сквозь залу, потом по коридору, поднялись по лестнице, остановились у приоткрытой двери.
– Сюда, граф, – стражник толкнул створку, – вас ждут в библиотеке.
Я вдохнула так глубоко, что заболело в груди, и шагнула из коридорной полутьмы в желтый свет комнаты.
– Ты опять надрался, Цветочек?
Меченый красавчик Гэбриел Ван Харт сидел за письменным столом.
Я выдохнула. Света было много, очень много. Может, потому, что на столешнице перед лордом Ван Хартом лежала развернутая карта.
– Я желаю видеть канцлера!
– Отец нездоров, расскажи мне, по какому делу желаешь его видеть. Я передам.
Я еще раз выдохнула, казалось, вместе с воздухом из меня вышли и остатки моей решимости, и тот пыл, с которым я стремилась к встрече с канцлером ван Хартом. Туше, Шерези. На этот раз ты проиграл.
В ухе лорда Ван Харта, той жалкой замены, которую предоставили мне обстоятельства, блестела серьга – адамантовая звезда ее величества. Значит, все у них с королевой произошло, все случилось, и ты, Бастиан, уже не являешься единственным настоящим миньоном Авроры.
Во рту было горько и противно, в голове – пусто, на душе – безрадостно.
– Ты мог бы присесть, – Гэбриел кивнул в направлении кресла, – или, вежливо поклонившись, удалиться. Ван Сол отведет тебя в солярий. Если желаешь, я предложу тебе некие снадобье от похмелья.
– А что, от болезни канцлера у тебя снадобий не нашлось? – Я решительно опустилась в кресло и, выставив вперед колено, оперлась на него.
– Я занят, Басти, – холодно ответил канцлеров сынок. – Или говори, зачем пришел, или проваливай. Чего ты хочешь?
Сатисфакции? Интрига твоего нового родителя поставила под удар моих друзей, я требую справедливости? И как ты себе представляешь справедливость, Шерези? Хороший вопрос. Дуэль? Смерть? Бесчестие поганого старикашки? На дуэль не вызывают через третьих лиц, бесчестие светит только мне, пьяному дворянчику, который не может толком даже сформулировать свои претензии.
Гэбриел вдруг улыбнулся, не холодно, как обычно, а весело и открыто:
– Должен тебе сообщить, Цветочек, что твоя привычка выбалтывать в пьяном виде потаенные мысли меня умиляет.
– Святые бубенчики! – Я закрыла рот ладонями.
– Ты прав, твои претензии сейчас выглядят нелепо и ни к чему не приведут. Но…
Он замолк, метнув в меня хитрый взгляд.
– Но что? – переспросила я с горячностью, вызвавшей еще одну улыбку.
– Но тебе повезло, что отец нездоров.
– Он болен настолько серьезно, что это доставит мне удовольствие?
– Зная тебя, могу с уверенностью заявить, что даже если лорд Адэр отойдет в чертоги Спящего до рассвета, тебя это не обрадует. А порадует, например… – он выдержал еще одну паузу, – денежная компенсация ваших с друзьями страданий.
– Дворянская честь не продается, – сказала я с сомнением, ощутив бедром свернутый в кармане счет от портных.
– Никто и не говорит о чести, – от движения головы Гэбриела серьга в его ухе нестерпимо блеснула, – по крайней мере, о дворянской. Я знаю, что лорд Виклунд влез в долги, покупая для своего красного крыла снаряжение, а лорд Доре приобрел новые инструменты. У меня, как у лорда-распорядителя миньонского экзамена, оказались копии предоставленных им счетов.
Я об этом не знала – ни о копиях, ни о долгах, но со значением кивнула.
– Ты тоже кому-то должен?
– Портным. – Я достала документ из кармана и расправила его на столе поверх карты.
– Они будут оплачены уже сегодня.
Это было бы очень кстати. Фаханово кстати. Ведь иначе мне пришлось бы просить Мармадюка или прорываться к королеве через кордоны фрейлин… Ой. Кажется, я опять говорила вслух. Потому что поскучневший Гэбриел Ван Харт сказал:
– Но если ты желаешь обратиться к лорду-шуту для решения своей проблемы – пожалуйста. Уверен, что твой счет он оплатит с удовольствием, не уверен, правда, что затруднения Виклунда и Доре вызовут хоть какой-то его интерес.
Я была уверена, что нет, три раза нет – и Оливер, и Станислас, и я не снискали бы шутейшего покровительства. У Мармадюка другие проблемы, более глобальные. Но уверенность свою я не озвучила. По крайней мере, очень на это надеялась.
– Спасибо, – просто сказала я Гэбриелу, подсовывая ему свой счет, – и передавай привет родителю, и пожелание скорейшего выздоровления, и…
Я говорила все это, уже поднявшись и кланяясь, при этом еще и пятясь к двери:
– …и прими мои искренние поздравления.
– С чем?
– С вот этим! – Я прикоснулась к своей серьге и подмигнула собеседнику с мужским, немного похабным одобрением, которое, я уверена, он ожидал бы от графа Шерези, и выбежала за дверь.
– Ван Харт жив? – встревоженно спросил меня Виклунд, когда я сбежала по ступенькам крыльца.
– Которого из ван Хартов ты имеешь в виду?
– Обоих? Ты дрался? Ты потребовал сатисфакции?
– Я ее получил. – Я обернулась к ван Солу. – Дэни, нам нужно возвращаться в солярий, мы переделаем заключительный танец, мне в голову пришла чудная мысль…
– Цветочек? – Друзья столпились, окружив меня со всех сторон.
– Я согласился на деньги, – со вздохом объяснила я. – Ван Харты берут на себя оплату всех наших расходов, связанных с миньонским экзаменом.
– А это хорошая новость, – пропела мандолина Станисласа.
– Не нанесло ли это ущерб дворянской чести? – спросил Патрик.
– Твоей-то точно нет, – слегка сварливо ответил ван Сол, – с каких пор перенять долг считается оскорбительным?
– С тех, когда дворян используют в своих интригах, не считаясь с их желаниями?
– Ах, Уолес, – ответил мой помощник с умудренностью старца, – ты слишком юн, не по годам, а по опыту. Поверь, здесь, во дворце, все всех используют и у тебя только два выхода – либо стать настолько сильным, чтоб тебя использовать не могли, либо научиться лавировать, извлекая из чужих интриг максимальную пользу. Цветочек сегодня ее извлек. Чем ты пригрозил Адэру?
– Я его не видел, со мной беседовал его сын.
– А, – ван Сол махнул рукой, – тогда понятно. Гэб трясется над тобой, как несушка над яйцом…
– Ага, – подтренькнула мандолина.
Мы уже шли по дорожке к воротам, я резко остановилась:
– Я чего-то не знаю? Кто над кем трясется?
– Гэбриел ван Харт покровительствует графу Шерези, – немного удивленно сказал ван Сол, – это всем известно и уже даже не вызывает удивления. Он помогает ему найти лучшее помещение для репетиций, пользует снадобьями для сведения синяков, находит музыкантов и столяров, собирается просить для него руки благонравной Дидиан… Кстати, Цветочек, ты бы десять раз подумал, прежде чем соглашаться. Дидиан, конечно, ослепительная красотка и моя сестра, но ее характер…
– Каких еще музыкантов? – Я топнула ногой. – Станислас! Разве не ты прислал мне своих ребят?
– Я, – с готовностью кивнул менестрель, – сразу после того, как Гэбриел ван Харт поделился со мной размышлениями, как сделать твой балет еще лучше. Я думал, ты говорил с ним о своих планах, потому что Гэб рассказал мне фабулу, с тем чтоб я подобрал мелодии, к ней подходящие.
– И столяры? – Я обернулась к Виклунду.
– Он действительно умеет всем распоряжаться, – кивнул Оливер, – твой Гэб.
Погодите, погодите. Когда я успела все рассказать? Я лихорадочно вспоминала все наши с ван Хартом немногочисленные беседы. Фабула пришла мне в голову в госпиталии… Тысяча! Мокрых! Фаханов! Я болтала во сне! Болтала, когда ночевала с Гэбриелом в этом фахановом госпиталии. А он слушал и мотал на ус. А я… А он…
Я зарычала от стыда, от стыда, пришедшего на смену острому, как ножевой порез, удовольствию. Он сводил мои синяки и защищал от покушения. А теперь запускает руку в мошну батюшки, чтоб расплатиться с моими долгами, и помогает моим друзьям. Моим, не своим. Я что-то для него значу, для меченого красавчика Гэбриела.
Я отвернулась и побежала к воротам. Мне требовалось побыть в одиночестве. И, разумеется, мне этого не позволили. Потому что сначала стража потребовала пропуска, потом меня нагнал Патрик, которого требовалось проводить в казарму, потом ван Сол прилип как репей, потому что требовалось возвращаться в солярий. А мне не хотелось. У меня в спальне появилась свободная кровать, и мне очень хотелось ее занять, чтоб проспать часов восемь без просыпу. Интересно, а куда переселился Гэбриел? К отцу, потому что последний нездоров, или к ее величеству, потому что… А вот об этом я думать себе запретила. Ревность в положении графа Шерези – абсолютно неуместная и пустая штука. Он, Шерези, не может ревновать ее величество, потому что кто она, а кто он. И не может ревновать Гэбриела ван Харта, потому что Шерези – это он, и только мужеложеских аллюзий нам сейчас недостает для полного комплекта. Деревенская девчонка Басти ревновала бы просто до зеленых фаханчиков. Ей захотелось бы вцепиться в рыжие кудри некой разлучницы и отхлестать некоего изменщика по обнаженным ягодицам. Хорошо, что деревенской девчонки Басти сейчас не было, а граф Шерези был, и был он собран и деловит. Он собирался работать ночи напролет с тем, чтоб его балет стал самым эпичным событием Ардеры на долгие годы.
Поэтому я пошла в солярий с ван Солом, а еще потому, что Патрик желал поговорить, грустно улыбаясь, а я знала это его выражение лица. Он хотел предостеречь меня от доверия ван Харту, как когда-то уговаривал не доверять ван Хорну. И он был прав, мой прекрасный друг, и тогда, и, наверное, сейчас.
И следующие несколько дней промелькнули в мгновение ока. Моя матушка всегда отмечала эту особенность течения времени для человека увлеченного. Я в казарме даже не ночевала, не забывая забегать к Патрику, но визиты мои проходили под присмотром хлопочущего ван Сола и длились не более четверти часа. Лорд Уолес явно шел на поправку, он где-то гулял в мое отсутствие, с кем-то общался: о первом свидетельствовали грязные башмаки под кроватью, о втором – пустые бутылки из-под вина. Горничные убирались ежедневно, но пустая посуда попадалась мне на глаза все время.