– Рост?
– Довольно высокий.
Следователь бросил на стол три фотографии, среди которых был Смирнов. Осужденный, внимательно посмотрев на снимки, уверенно указал на него:
– Вот он и изъял мои вещи.
Допросив осужденного, следователь выехал в архив, где смог найти уголовное дело Шепелева. На первых же страницах он нашел протокол изъятия, составленный инспектором уголовного розыска Смирновым Э. С., где среди прочих вещей, был изъят нож с номером Б-1368.
Для Смирнова это было катастрофой. Если бы он не внял советам дежурного офицера и в состоянии прострации не вложил бы в руку убитого нумерованный нож, был шанс на спасение от длительного заключения. Он мог рассчитывать на более мягкое наказание, предусматривающее убийство в состоянии аффекта, или, как гласит статья 104 Уголовного кодекса Советской России, умышленное убийство, совершенное в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного насилием или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего… А теперь о каком аффекте можно было говорить, если он умышленно пытался скрыть более тяжкое преступление?
После допроса и предъявления обличающих улик следователь арестовал Смирнова, водворив его в камеру дежурной части для последующего этапирования в изолятор. Когда следователь покинул здание милиции, Щукин приказал привести к нему арестованного. Как только Смирнова завели в кабинет, руководитель в сердцах воскликнул:
– Добился своего?! Я же тебя предупреждал!
Побледневший и осунувшийся арестованный угрюмо молчал.
– Почему ты от меня скрыл, что нож твой? – спросил его Щукин. – Уж если сунул этот чертов нож, то почему нумерованный?
– Кто знал-то, – пожал плечами Смирнов. – Я был в таком состоянии, что мало соображал. Дежурный Совенко подсказал, а я как робот… Николай Орестович, подумайте сами, если бы я был в адекватном состоянии, разве я вложил бы нож с номером трупу? В столе у меня валяется с десяток ножей, все без номера, а я выбрал именно его.
– Какой-то злой рок, – сокрушенно вздохнул начальник угрозыска. – Действительно, ты, с твоим опытом, никогда бы такого не допустил, если бы действовал осознанно.
– Я и говорю. Если бы не Совенко, я бы никогда не додумался до этого.
– Совенко? – переспросил Щукин. – Его допросили?
– Нет.
– Дай-ка я сейчас его вызову.
С этими словами Щукин набрал номер дежурного и приказал:
– Срочно найди мне Совенко, пусть зайдет ко мне.
Положив трубку, он обратился к Смирнову:
– Эдуард, с этим ножом ты усугубил свое положение. Если бы честно все рассказал, могли бы вменить сто четвертую. А сейчас тебе кто поверит-то? Все будут думать, что ты действовал осознанно, никакого аффекта не было, пытался укрыть более тяжкое преступление.
– Я все это понимаю, – вздохнул арестованный. – Назад ничего уже нельзя вернуть.
Во время этого разговора в кабинет зашел Совенко:
– Вызывали?
– Да, проходи, – пригласил его Щукин. – Расскажи-ка, что ты насоветовал Эдуарду, когда первый прибежал на место преступления?
– Ничего не советовал, – развел руками милиционер. – А что я мог советовать?
– А чтобы сунуть в руку убитому нож.
– Ничего подобного я ему не советовал, – отрицательно покачал головой офицер, кивнув в сторону арестованного.
– Но было же такое! – воскликнул Смирнов. – Как ты это мог забыть?!
– Не было такого, – упрямо повторил дежурный.
– А когда ты зашел в кабинет, возле трупа не заметил ножа? – спросил его Щукин.
– Нет, не было, – мотнул он головой. – Он был без ножа.
– А тебя по этому поводу допрашивали?
– Завтра допросят в прокуратуре. Сегодня вручили повестку.
– Ладно, иди уж, – приказал ему Щукин. – А мог бы помочь своему коллеге.
Совенко непонимающе посмотрел на Щукина:
– А чем я смогу ему помочь?
– Подтвердить, что Эдуард еще по горячке говорил тебе о том, что потерпевший смертельно оскорбил его, ты видел, в каком состоянии находился он, плохо соображал и по твоему совету неосознанно вложил нож в руку трупа. Надо тянуть на убийство в состоянии аффекта.
– Ничего подобного не было, – сквозь зубы проговорил дежурный. – Завтра я это подтвержу на допросе у следователя прокуратуры.
– Все, иди отсюда! – со злостью бросил руководитель. – Вот так рождаются предатели.
– Вот видишь, какой он! – воскликнул Щукин, когда за Совенко закрылась дверь. – Не дай бог, случись война, он первым пойдет прислуживать врагам!
– Да ладно, его понять можно, – махнул рукой Смирнов. – Боится, что привлекут за укрывательство. Он будет стоять на своем, обратное я не смогу доказать.
– Ладно, держись, все будет хорошо, – на прощание напутствовал Щукин. – Чем смогу, помогу, пусть родные обращаются.
17
Мила, узнав, что муж находится в следственном изоляторе, упала на диван и полдня проплакала. Вечером пришла мама, которая уже знала о нагрянувшей беде. Она села рядом на диване и, гладя волосы Милы, говорила слова утешения:
– Ты слишком не убивайся. Эдуарда подержат, подержат, да и выпустят, ведь он защищал честь своей любимой девушки, а за это судят не так строго. Жизнь продолжается, тебе надо защитить диплом, заниматься воспитанием дочери. Людочка, доченька моя, все образуется, надо надеяться и верить.
Мила привстала с дивана, обняла маму и сквозь слезы проронила:
– Эдика посадят, и надолго. Я это чувствую.
К тому времени, когда начался суд над Смирновым, Мила защитила диплом и осталась работать при университете. Наступали девяностые, народ был озабочен добыванием хлеба насущного, поэтому суд над каким-то милиционером не привлек сколь-либо серьезного внимания.
Перед судом адвокат поговорил со своим подзащитным:
– А может быть, нам говорить, что потерпевший выхватил нож со стола, куда ты его ранее положил по опрометчивости?
– Этот вариант не пойдет, – отказался Смирнов. – Есть один свидетель, который утверждает, что ножа возле трупа не было.
– Совенко?
– Да, он.
– Что за урод такой! – в сердцах воскликнул адвокат. – Его надо самого привлекать к ответственности за укрывательство. Если тебя осудят за умышленное убийство, я добьюсь того, чтобы он пошел следом.
– Вряд ли, – махнул рукой Смирнов. – Следователь сделал его железным свидетелем обвинения, суд тоже будет придерживаться этой линии.
Суд длился полмесяца и закончился вердиктом: признать Смирнова Э. С. виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 103 УК РСФСР, и назначить ему наказание в виде десяти лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима.
Для Милы это был удар. Своим чутьем, которое ее никогда не подводило, она поняла, что лишилась человека, с которым познала первую настоящую любовь. Она знала, что прежней счастливой жизни рядом с любимым мужчиной уже никогда не будет, вердикт приговора поделил ее жизнь на «до» и «после». Казалось, что она потеряла интерес к жизни: безучастно ходила на работу, вечером брала дочку из детсада, ужинала и ложилась спать, чтобы завтра повторить в точности то же самое. В промежутках этой монотонной жизни она носила продуктовые и вещевые передачи своему мужу в тюрьму.
В понедельник перед ноябрьскими праздниками ей позвонили:
– Людмила Алексеевна?
– Да.
– Вас беспокоит бывший начальник Эдуарда Николай Орестович Щукин. Слышали про такого?
– Да, Эдик много о вас рассказывал.
– Людмила Алексеевна, Эдуарда на днях этапируют на зону в Иркутскую область. Я был в изоляторе и встретился с ним. Он очень сильно просит организовать с вами свидание. Как вы на это смотрите?
– Ой, конечно! – воскликнула она. – А это возможно?!
– Я договорюсь с оперчастью тюрьмы, организуем.
– А когда?
– Я вас предупрежу. Скорее всего, в ближайшие выходные.
Впереди была почти неделя – пять или шесть дней до долгожданной встречи. Эти дни Мила жила грезами о предстоящем свидании. Она купила для мужа толстый нательный костюм импортного производства, носки, бритву, щетку и всякую мелочь, запаслась продуктами. Хотя Смирнов и не курил, она прикупила и папиросы, зная, что курево наравне с чаем в тюрьме приравнивается к свободно конвертируемой валюте.
В конце недели она сходила в салон красоты, хотя это было излишним – она была и так блистательна.
В субботу утром позвонил Щукин и предупредил Милу, что завтра с утра он заедет за ней, чтобы поехать в изолятор. В эту ночь она спала плохо. Она с нетерпением ждала наступления утра, вновь и вновь представляя, как произойдет свидание с любимым человеком, которое, может быть, окажется последним, прощальным аккордом их совместного сосуществования. Десять лет для нее казались целой вечностью, она даже не бралась думать, что может произойти за это время, сможет ли она дождаться мужа, переживет ли любимый годины заточения вдали от нее.
Под утро она не заметила, как уснула. Ей снился сон. Д’Артаньян приставляет к ее груди шпагу и произносит речь:
– Миледи, ты убила всех моих друзей. Так умри же сама, исчадие ада, дочь сатаны!
– Не-е-ет, не я их убивала!
С криком отчаяния она резко села на кровати. Все ее тело было покрыто холодным потом.
18
Утром, когда она спустилась вниз, начальник угрозыска, увидев ее через стекло автомашины, толкнул водителя в бок:
– Теперь я понимаю Эдуарда. За такую и постреляться не зазорно.
Посадив ее в машину, Щукин поинтересовался:
– Ничего не забыли?
– Вроде бы нет, – пожала она плечами.
– Тогда трогай, – приказал он водителю и обратился к Миле: – Людмила Алексеевна, кто надоумил Эдуарда идти в судьи?
– Он сам решил. Я сомневалась, а он был непреклонен.
– Правильно сомневались. Если бы не это его решение стать судьей, про него никто бы и не вспомнил… Эх, я же предлагал ему вернуться обратно в уголовный розыск!
– Вот видите, как получилось, – покачала она головой. – Сам же нашел себе проблему на ровном месте.