От неожиданности Аня замерла как вкопанная и вытаращила глаза. Вокруг, насколько хватало ее зрения, прямо на земле сидели сотни торговок и возле каждой из них сплошной стеной были выставлены подносы со всевозможной снедью. Аня сначала даже усомнилась в съедобности увиденного, настолько причудливые формы и цвета имели здесь некоторые фрукты и овощи. Ну прям новогодние игрушки, и все тут. Одним словом – экзотика. В воздухе стоял терпкий аромат каких-то пряностей, Аня сумела различить только запах корицы и улыбнулась воспоминаниям из детства. Яблочный пирог с корицей, фирменное блюдо ее мамы.
– Пойдем! – Сергей взял ее за руку и потянул за собой. – Ты чего застыла?
– Как в сказке про Али-Бабу, – засмеялась Аня и двинулась вслед за парнем, не сводя глаз со стройных рядов.
Все торговки как одна были в черных платках, неопределенного возраста, в самых простых одеждах и шлепках на босу ногу, они выглядели немного жалкими и, если честно, страшноватыми.
– Ой, Сережа, ты только посмотри! – Анжи удивленно взвизгнула и притормозила возле одного подноса. На нем были выложены белые, напоминающие почищенную картошку не то фрукты, не то овощи. А рядом кучей возлежала всевозможная зелень, с длинными, оливкового цвета, корнями; с сочными белесыми стеблями и, наконец, удивительно похожие на пластмассу, салатные листы, наполненные стройным рядком маленьких шариков. – Неужели это можно есть?
– Один раз все съесть можно, – улыбнулся Сережа, и Аня еще раз полюбовалась его улыбкой, такой открытой и теплой она казалась.
Парень снова потянул ее за руку, и они, миновав быстрым шагом двух мужчин, выбирающих диковинные плоды, нечто среднее между редисом и баклажаном, покинули площадь. На рынке было слишком много людей: молодые женщины с детьми всех возрастов, старухи в разноцветных юбках и мужчины в чалмах или странных белых шапочках на голове. На некоторых мужчинах тоже были длинные юбки в красно-синюю клетку.
Сергей поймал «тук-тук» и, подсадив Аню, бросил вознице:
– Поехали!
А затем прижал к себе напуганную, улыбающуюся девушку и поцеловал ее в щечку:
– Не дрейфь! Со мной не пропадешь!
Часть 2
Глава 1
– Прекрати! – Олеся поморщилась и вытащила пока еще пустую сумку на середину комнаты. – Послезавтра я улетаю, и хватит об этом!
Федечка сидел на диване с красным лицом и нервно теребил край рубахи.
– Дура!
– Дура, – спокойно согласилась Олеся и подошла к аквариуму. – Рыбу-то хоть корми, она живая и не виновата в том, что мы поссорились.
– Мы не сорились! – заорал Федечка, брызгая слюной. – Это на тебя просто нашла бабья блажь! Бабья дурь! Называй как хочешь! И ты готова рисковать жизнью, чтобы мне что-то доказать!
Олеся молча сняла свою икону со стены, задумчиво стерла пыль сначала с лика святого, потом с барашка.
– Я не могу так больше, мне необходимо побыть одной. Прости. – И положила икону на дно сумки.
– Не можешь? А чего ты не можешь? – Вконец взбешенный Федечка вскочил на ноги. – Чего тебе не хватает? Денег? Может, тебе есть нечего? Может, я бью тебя? Да ты скажи спасибо, что я вообще на тебе женился. Вон другие наигрались и бросили!
Олеся вздрогнула, как от пощечины, и подняла на мужа глаза:
– Это удар ниже пояса. Ты же ничего не знаешь.
– И знать не хочу! – Федор бегал вокруг жены, нелепо поднимая ноги в домашних тапках. – Дура, дура, дура, трижды дура. Куда ты собралась? Зачем?
Олеся молча выложила вещи из шкафа на пол и начала задумчиво их перебирать.
– Чего ты молчишь? Чего ты вечно молчишь? Честное слово, ты недоделанная какая-то! – Федечка присел рядом и схватил ее за руки.
– Мне больно! – Олеся попыталась освободиться. – И прекрати этот визг, пожалуйста.
– Больно? Да что ты знаешь о боли? Ты изнеженная, избалованная дура! – Он некрасиво дернулся. – Да катись ты в свои тропики, может, хоть там чему-нибудь научишься!
Олеся зло выдернула руки и, подняв с пола джинсы, кинула их в сумку.
Федор выбежал в коридор, продолжая громко сопеть, затем он нервно накинул куртку и заглянул в комнату:
– Я ухожу. И, возможно, навсегда. Мне не нужна жена-истеричка, способная подставить под удар все, что у нас было, повинуясь всего лишь минутному порыву! Да что там! Идя на поводу бабьей дури!
И оглушительно шарахнув дверью, вылетел вон.
– А я все равно поеду, – прошептала Олеся в пустой комнате и закрыла сумку.
Глава 2
Вульгарного вида женщина в дорогущей кожаной куртке, кожаных брюках и кожаной кепке улыбалась ему, наверное, уже час. Воронин сразу же поставил диагноз: «провинция». Ну, действительно, кто так ходит? Только обеспеченная провинция.
– Спички есть? – ожидаемо грубым голосом поинтересовалась дама и нагнулась к нему близко-близко. – А то я свои дома оставила.
От нее пахло сладкими духами, мятной жвачкой и сигаретным дымом.
Воронин молча протянул зажигалку, потом откинулся в кресле и закрыл глаза. Поезд мчался на всей скорости, изредка распугивая лесную живность резким сигналом. Наступил июнь, тепло и солнечно, зеленая листва мелькала за окном, воздух был пропитан свежестью, и только Воронин чувствовал себя все хуже и хуже. В полном резонансе с природой.
– Вы домой едете? – хриплая дама прикурила вторую сигарету от первой.
– Нет, – буркнул Воронин, хотя он наврал.
Конечно, домой, домой к отцу, куда ж ему еще ехать за помощью? После подброшенного водительского удостоверения стало совершенно очевидно, что его собираются шантажировать, а это значит, что в городе нельзя оставаться ни дня. Воронин быстро собрал сумки и, так ничего и не объяснив рыдающей Марине, рванул сюда, в город своего детства.
– Отдыхать? – никак не успокаивалась дама.
– Слушайте, – Воронин был сплошным комком нервов, – я очень устал, я женат, я люблю жену, успокойтесь, а? – почти попросил он, снова откидываясь назад и закрывая глаза.
– Скотина, – процедила «кожаная» женщина и резко встала с места.
Воронин открыл правый глаз и успел заметить, что и сумочка у нее была тоже кожаная. И черного цвета.
Скрипнула дверь в купе, и Воронин, к великому его счастью, остался один.
В родной город он приехал уже поздно ночью и, не дожидаясь маршрутки, поймал такси.
– Мяготина, сто сорок пять, – бросил он таксисту и закурил. После того ужасного случая с Белкой он курил почти беспрерывно.
На четвертый этаж пятиэтажного дома едва поднялся, страдая отдышкой и нехваткой воздуха.
– Пора завязывать, – решил Воронин, прислоняясь лбом к закрытой двери родительской квартиры.
Он переводил дыхание, собираясь с мыслями, ему предстоял серьезный разговор.
Воронин поморщился, нажал на звонок.
– Кто там? – моментально отреагировал Герман Степаныч.
– Свои, – выдохнул Воронин и поставил сумку на пол.
Оказывается, все это время он так и держал ее в руке.
Дверь распахнулась, и Воронин шагнул вперед, в такой знакомый и родной до боли коридор, где еще пятнадцать лет назад стоял его велик:
– Привет! Я приехал!
Мать всплеснула руками и повисла у него на шее.
– А почему не предупредил? Мы бы тебя встретили! – верещала она, обнимая сына. – У нас и поесть-то ничего не приготовлено.
Воронин вяло приобнял ее за плечи и обратился к отцу, улыбающемуся неподалеку:
– Пап, мне надо скрыться на пару месяцев, у меня серьезные проблемы.
Мать громко ойкнула и замолчала, а Герман Степаныч, наоборот, взял сына за руку и повел на кухню:
– Рассказывай, все, что смогу, сделаю. Ты же дома, сынок!
Глава 3
Сергей и Аня поселились в небольшой частной гостинице на окраине Бангкока и почти двое суток не вылезали из постели. К вечеру третьего дня, когда запасы провизии закончились, Сергей, проклиная все на свете, отправился на рынок.
А Аня осталась одна. Она некоторое время бесцельно бродила по номеру, затем приняла душ и уселась в кресле поудобнее. На душе у нее было тяжело.
Как там говорят? «Однажды обжегшись на молоке, дуют на воду?» А если – не однажды? Тогда на что дуть?
Аня сидела как привидение, белое и неподвижное, вспоминая свое прошлое. Она так часто совершала в своей жизни ошибки, что порой ей казалось, ошибка – это и есть ее жизнь.
И не сказать, что люди попадались ей плохие, нет. Похоже, что в ней самой было что-то не так. Да, впервые влюбившись еще почти в детстве, мучаясь и сгорая от страсти, она позволила этим отношениям так глубоко врезаться в душу, что та кровоточила до сих пор. Правда, теперь все реже и реже, но зато Аня хорошенько запомнила, как это больно – любить. И постаралась уже в сознательном возрасте построить новый брак по расчету. Нет, не из-за денег, скорее, из уважения и надежности. Но очень скоро жизнь перестала радовать, один день сменял другой, и Аня уже перестала их различать, настолько они были похожи в своей серости. И тогда возникла новая мысль: «Плевать, что так! Лишь бы не было хуже!»
Идея сама по себе далеко не нова, да и глупой ее назвать тоже нельзя. И опять-таки появилось «но». Жизнь так коротка, что не имеет смысла существовать в болоте, в трясине, даже не позволяя себе мечтать о счастье. Многие женщины на этом этапе заводят себе ручных собачек, коллекцию золотых украшений или парочку любовников, кому что нравится больше, лишь бы забить пустоту души.
Скорее всего, и Аня пошла бы этим проторенным путем, еще годик подергавшись «в предсмертных судорогах», а потом окончательно махнув на себя рукой. В конце-то концов, с Ия можно было жить. Он ее не бил, не попрекал (почти) куском хлеба, а на молодую жену можно было бы просто «забить». Но тут появился Сергей. Безобидная авантюра переросла в чувство, во что-то глубокое и пугающее девушку. Память услужливо ей подсовывала самые больные моменты прошлой любви, как бы предостерегая: куда ты лезешь, дурочка? Разве ты не помнишь, как больно любить? Захотела еще раз, по-живому?