— Я не знаю сам, — произнес он тихо. — Я не понимаю, что, для чего и для кого мы делаем. Знаю только одно — я люблю тебя и хочу, чтобы мы снова стали семьей, понимаешь?
Помолчав, Эллен ответила медленным кивком.
— Я знаю, — почти прошептала она, — я тоже люблю тебя. Только не знаю, что может случиться завтра.
— Ничего, — твердо ответил Марш. — Случай с Алексом и смерть Марти Льюис никак не связаны. То, что случилось с Алексом, — автокатастрофа. А Марти Льюис убили, и…
— Да, я понимаю… — медленно произнесла Эллен. — Но у меня все равно такое чувство, что здесь все же есть какая-то связь. Знаешь, иногда мне кажется, будто над нами… будто над нами висит проклятие.
— Ну, вот это уже глупости, — Марш нахмурился. — Никаких проклятий не бывает, Эллен. Это жизнь — такая, как она есть.
Нет, не такая, думала Эллен, одевшись и спускаясь вниз, чтобы приготовить завтрак. В жизни все обычно и просто: ты зарабатываешь деньги, растишь детей, принимаешь друзей… Но то, что сейчас происходит с Алексом, не назовешь обычным, как и то, что вот так, почти среди бела дня, убили старушку Марти, и то, что у нее самой из всех мыслей, похоже, осталась одна — сможет ли она выбраться живой изо всего этого…
Эллен взглянула на часы — минут через пять спустится Марш, еще через несколько минут к ним присоединится Алекс. Вот это, слава Богу, вполне обыденно — и об этом и следует думать. И вообще есть масса вещей, которые могут создать хотя бы видимость обычной, нормальной жизни… но к тому моменту, когда Марш и Алекс спустились в кухню, ни одной из них она так и не вспомнила. Налив мужу и сыну кофе, она подошла и поцеловала Алекса.
Казалось, он не заметил этого — и одновременно подступившие чувства досады и огорчения, словно щупальцами, сдавили ей горло.
Открыв банку апельсинового сока, она налила два стакана и поставила их перед мужем и Алексом. И только сейчас заметила — Алекс в серой майке и джинсах, в которых обычно ходит в школу, но на похороны Марти она приготовила ему темный костюм…
— Тебе придется пойти и переодеться, милый. В этом не ходят на похороны.
— Я и решил не ходить, — сказал Алекс и осушил залпом стакан сока.
Марш оторвал глаза от газеты.
— Нет, разумеется, ты пойдешь.
— Алекс, но… просто нужно пойти, — Эллен в растерянности смотрела на сына. — Марти была одной из моих лучших подруг, и вы с Кэйт всегда так дружили…
— Но это же глупо. Мать Кэйт я совсем не знал. Зачем тогда я должен идти на ее похороны? Для меня же это ничего не значит.
Слова, произнесенные сыном, казалось, лишили Эллен дара речи, она молча смахнула крошки со стола и последним усилием воли напомнила себе предупреждение Раймонда Торреса. Не сдаваться. Не давать волю чувствам. Помнить об одном — сам Алекс сейчас не способен чувствовать и поступать соответственно.
Надо что-то сказать ему… но что говорить сейчас, после такого…
Почему только сейчас приходит к ней полное осознание того, что отношения — и с Алексом в том числе — целиком и полностью основаны на чувствах: любви, гневе, жалости, на всех тех эмоциях, которые она всегда принимала как само собой разумеющееся, то, что всегда с ней… но у Алекса их больше не было. И вместе с ними исчезли те незаметные нити, что связывали его с миром. Что же теперь делать ей… Голос Марша прервал ее мысли. Обернувшись, она перехватила его гневный взгляд, направленный в сторону Алекса.
— А если мы хотим, чтобы ты пошел с нами — это значит для тебя что-нибудь? И если для нас это значит очень многое?
Скрестив руки на груди, Марш откинулся на стуле. Эллен поняла — больше он не произнесет ни слова, пока Алекс не ответит ему.
Алекс молча сидел за столом, обдумывая только что услышанное.
Значит, он снова совершил ошибку — как и с Лайзой вчера вечером. По выражению отцовского лица он понял, что тот рассердился на него, и ему предстояло понять, из-за чего именно.
Хотя, в принципе, он уже знал.
Он оскорбил чувства матери — вот почему отец на него рассердился.
Что такое чувства — он начал понемногу понимать, с той самой ночи, когда видел сон с миссис Льюис. Он до сих пор помнил чувства, которые испытывал во сне, хотя с тех пор ничего подобного с ним не случалось. Но, по крайней мере, у него теперь была память о чувствах. С этого можно начать.
— Простите меня, — тихо произнес он, зная, что именно это хочет услышать от него отец. — Мне кажется, я… я не подумал.
— Да уж, мне тоже кажется, — согласился отец. — А теперь я предлагаю тебе подняться, надеть костюм, и когда ты придешь с нами на похороны, ты будешь вести себя так, что ни у кого не возникнет сомнений в твоих лучших чувствах к покойной миссис Льюис. Понял меня?
— Да, сэр, — кивнув, Алекс встал из-за стола и вышел из кухни. Поднимаясь по лестнице, он услышал в кухне громкие голоса — родители о чем то спорили. И хотя слов он не мог разобрать, он знал, о чем — вернее, о ком — они спорят.
О нем, о том, каким он стал после этой аварии.
Об этом — он знал — теперь говорили многие. Алекс не раз замечал, что когда он входил в комнату, находившиеся в ней люди тотчас замолкали.
Одни начинали пристально вглядываться в него, другие поспешно отворачивались.
Разумеется, это его не трогало. Сейчас его заботило лишь одно — сон, который он видел той ночью, и чувства, испытанные им. Он размышлял — если чувства оживают в нем во сне, значит, могут рано или поздно проснуться и наяву. И когда это произойдет — он снова станет таким же, как все.
Если только он действительно не убил эту женщину.
Может, еще и поэтому ему стоит сходить на похороны. Если он увидит тело, то, может быть, вспомнит, действительно он убил ее или нет.
Сразу же за воротами небольшого кладбища Алекс понял — то, что было в Сан-Франциско, у старой миссии, произойдет сегодня снова.
Он хорошо помнил место, где сейчас находился, но выглядело оно, как и то, другое, совсем не так, как подсказывала ему память.
Стены обветшали и местами осыпались, трава — мягкая, зеленая, за которой специально ухаживали священники и их служки — уступила место твердой растрескавшейся земле, лишь кое-где покрытой редкими колючими кустиками.
И памятники были совсем другими. Их стало гораздо больше — и почти все они, как и стены, обветшали так, что почти невозможно было разобрать начертанные на них имена и даты. Он помнил цветы на могилах, но их тоже больше не было.
Алекс обвел взглядом лица стоявших вокруг него. Раньше он их никогда не видел.
Это были чужие лица. Этих людей не должно быть здесь.
И вдруг снова, как и в тот раз, мгновенная боль пронзила голову и те же голоса зашептали вкрадчиво:
«Ladrones… asesinos…»
Алексу вдруг неудержимо захотелось повернуться и бежать прочь. От этой боли, от голосов и от этих воспоминаний…
Он почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо, сделал попытку вырваться, но чужие пальцы лишь сжались плотнее, и другой голос, извне, пробился сквозь те, что шептали по-испански.
— Алекс! — позвал отец. — Алекс, что с тобой?
Мотнув головой, Алекс открыл глаза. Прямо перед ним — встревоженное лицо матери. Рядом с ней — он узнал — Лайза Кокрэн. Чуть поодаль ее родители. А дальше — Кэйт Льюис, за ее спиной виднеется убранный цветами гроб, Валери Бенсон, у самой стены застыла чета Эвансов.
— Алекс! — снова услышал он голос отца.
— Нет, нет, ничего, па, — прошептал он в ответ. — Со мной все в порядке.
— Ты уверен?
Алекс кивнул.
— Я просто… мне показалось, я опять вспомнил что-то… Но это уже прошло.
Пальцы отца на плече ослабли, и Алекс снова обвел взглядом кладбище.
Голоса в мозгу умолкли, и кладбище снова обрело свой нормальный вид.
Почему он вдруг подумал о каких-то священниках?
Он взглянул на здание сельского клуба, бывшее некогда католической миссией, и подумал: когда в последний раз могли здесь видеть священника? Наверняка к тому времени, как он родился, исчезли даже воспоминания о них.
Тогда почему он вспомнил, что за кладбищем ухаживали священники?
И почему вначале ему показались чужими лица тех, кого он хорошо знал?
В памяти снова всплыли слова, которые минуту назад голоса нашептывали ему прямо в уши:
«Убийцы… грабители…»
Эти же слова он слышал в том сне. Значит, он просто вспомнил свое вчерашнее сновидение. Но что-то в самой глубине мозга подсказывало — нет, не просто. Эти слова имели какой-то смысл, имел смысл и его сон, и вообще во всем этом было нечто большее, чем просто сны и странные воспоминания.
Все это было явью — но почему, он не мог понять. Он просто не мог думать об этом. Стоявшие вокруг — он чувствовал — все время смотрят на него, поэтому придется сосредоточиться на том, чтобы вести себя так, будто ничего не случилось…
Алекс уперся взглядом в гроб, стоявший на краю свежевыкопанной могилы.
Внезапно почти над ухом он услышал голос отца:
— Что, черт возьми, этому сукиному сыну здесь нужно?!
Проследив за взглядом отца, Алекс увидел в нескольких ярдах от них, у стены, доктора Раймонда Торреса.
Он кивнул ему, Торрес кивнул в ответ.
Он наблюдает за мной, понял вдруг Алекс. Он пришел вовсе не на похороны. Он пришел, чтобы следить за мной.
Где-то глубоко в мозгу, у самых границ сознания, словно шевельнулось что-то. Этого ощущения Алекс прежде не знал.
Это произошло так быстро, что Алекс не успел почти ничего понять. Но в следующую секунду он уже знал, в чем дело. Чувства вновь оживали в нем — по крайней мере, одно, но сильное чувство.
Страх.
— Ну, как дела, Алекс? — Раймонд Торрес протянул руку юноше. Зная, что от него ожидают именно этого, Алекс пожал ее. Похороны завершились около часа назад, и большинство присутствовавших там собрались сейчас во внутреннем дворике дома Валери Бенсон, тихо переговаривались, наперебой — так же тихо — старались утешить Кэйт. Алекс сидел один, чуть в отдалении, глядя в небольшой пруд с водопадиком, где плавали золотые рыбки. Там Торрес и нашел его.