— Ну, как откуда? Из воды. Вон, аккурат, на тот спуск, что у меня из окна видать. На руках подтянулся, ногу закинул и вылез. Тяжело небось было, да и вода холодная. Так что он как вылез, так бегом и припустил.
— Так. Стоп. А теперь еще раз все сначала. И подробно. И, кстати, может, мы к вам в комнату пройдем, вы мне все в окно покажете? — сообразил предложить Жора, до этого топтавшийся в темной прихожей.
— Не прибрано у меня, — с сомнением проговорил мужик в трениках, — ну, да ладно, идем уж.
В комнате было действительно не прибрано. Хотя прибирать тут было особо и нечего. Старый полированный шкаф, пустой сервант, стол, два расшатанных стула, изрядно потертый диван, череда бутылок вдоль стены. В основном поллитровок, вот собственно, и все. Этот скромный антураж безошибочно сообщал даже такому еще молодому и неопытному оперу, как Жора Тарасов, о своем владельце, что тот был разведен и пьющ.
— Ну, вот тут я курил, — чуть смутившись, пояснил хозяин комнаты, подводя Жору к окну.
Стекла были пыльные, мутные, давно не мытые, оставалось только удивляться, как в них что-то удалось рассмотреть, да еще и ночью.
— Вы вот сюда встаньте и во-от туда глядите. — Поставил Жору справа от окна хозяин комнаты. — Видите спуск? Вот аккурат там он и вылез. Потом по ступеням поднялся, куртку до самого ворота застегнул и резво так побежал по набережной.
— А куда побежал, к Медному всаднику или к мосту Лейтенанта Шмидта?
— К мосту. Я его и видел-то минуты две, не больше.
— Хорошо, опишите этого купальщика. Во что был одет, как выглядел?
— Да я ж не разглядывал, да и темно было.
«Ну да, а еще и стекла грязные», — согласился про себя Жора.
— Ну, хорошо, вот роста он, например, какого был?
— Ну, так сразу и не скажешь, — озабоченно нахмурился хозяин комнаты, — ну, пожалуй, с меня.
— Значит, высокий. Комплекция какая? Худой, толстый?
— Да нет. Нормальный. Как ты, наверное.
— Значит, средней, — записывал, пристроившись на краю стола, Жора. — Одет был в куртку?
— Да.
— Куртка какая? Короткая? — припоминал рассказ свидетеля Жора.
— Да.
— Светлая, темная, может, цвет разглядели?
— Да какой там цвет. Мокрая она была. Но, пожалуй, что темная. А брюки и вовсе не разобрать, они у него к ногам прилипли, — тужился вспомнить подробности хозяин комнаты.
— Хорошо, а какая прическа была? Волосы какие? Светлые, темные, длинные, короткие?
— Ну, пожалуй, что средние, такие вот как у вас примерно. А светлые или темные и не разобрал.
«Очень полные и конкретные сведения», — отметил про себя с досадой Жора.
— А больше вы никого на набережной не заметили? Может, машину видели или прохожих?
— Да ну, откуда? Ночь же была.
— А, кстати, в котором часу это было, ну, хотя бы примерно?
— Примерно? Примерно в начале четвертого. Я, когда встал покурить, на часы глянул, да впотьмах точно не разобрал, но три было уже точно.
«Вот и весь результат девятичасовой беготни по городу», — кисло размышлял Жора, топая к остановке.
Но вот капитана Бирюкова его информация отчего-то очень обрадовала.
Теща покойного Полушевича была маленькой, сухонькой, с очень прямой спиной, вытянутой жилистой шеей и гладко зачесанными волосами. В ней безошибочно угадывалась бывшая балерина.
— По поводу Геннадия? Да, разумеется. Проходите. Прошу в мою комнату, — с королевским величием распорядилась Мария Ивановна.
Глаза у Марии Ивановны были такие большие и светлые, как у дочери, только лучистости в них не наблюдалось, скорее уже на дне их угли тлели.
— Вот, всю жизнь прожила в коммунальной квартире, а на старости лет, спасибо зятю, в отдельные хоромы перебралась. — Взмахивая сухонькой ручкой, объяснила Мария Ивановна, но сказана эта фраза была таким тоном, словно Мария Ивановна претерпела обратные изменения. — Конечно, мы в комнате живем вместе с внучкой, но все же своя кухня и туалет с ванной свои, — вздохнула дама так, словно в душе тосковала по местам общего коммунального пользования.
— Я вижу, вы не очень довольны переездом? — решился начать разговор Сергей Владимирович.
— Ну, что вы, — преувеличенно бодро ответила Мария Ивановна. — Хотя, признаться откровенно, я бы предпочла оказаться в отдельной однокомнатной квартире, чем на жилплощади зятя.
— Он что же, обижал вас? — проявил заботу капитан.
— Нет. Но жить мне с ними не нравилось.
— Это почему же? Родные люди, если вдруг заболел, есть кому стакан воды подать, внучка опять же рядом, — развивал тему капитан.
— Внучка — это, конечно, хорошо. Но вся эта меркантильная суета, эти говяжьи вырезки, шляпки, тряпки… Я всю жизнь служила искусству. И вдруг филиал гастронома, — презрительно фыркнула Мария Ивановна.
— Значит, зять вас раздражал своей хозяйственностью. Своей приземленностью?
— Ах, если бы знали, какие молодые люди ухаживали за Светланой! А она выбрала этого галантерейщика.
— И что, много кавалеров было?
— Хватало, — слегка обиделась кажущимся недоверием капитана Мария Ивановна. — И из театра молодые люди, и из училища. И со старого дома ребята. За ней даже известный тенор ухаживал. Он, конечно, постарше Светы был, но очень приятный, интеллигентный мужчина. К тому уже заслуженный. А она выбрала Гену.
— А что же, он разве плохим мужем был или зятем? Я слышал, он вам шубу ко дню рождения подарил, на курорты семью каждый год вывозил и вам путевки доставал.
— Вот именно. Доставал. Он только и делал, что все время что-то доставал. А разве этот скарб, — Мария Ивановна указала рукой на дефицитную финскую стенку, стоящую в комнате, — может сделать человека счастливым?
— Но мне показалось, что ваша дочь была вполне счастлива с мужем, разве не так?
— Да, Светлана сама просто не понимала, что задыхается в этой удушливой рыночной среде.
— И вам, что же, совсем не жалко вашего зятя? Все же он был отцом вашей внучки и, насколько я понял, хорошим отцом. — Мария Ивановна капитану Бирюкову нравилась все меньше.
Злобная, капризная старуха. К тому же избалованная. Шуба ей не та. Да если бы он наскреб теще на шубу, та бы от счастья разрыдалась, да только нет у капитана таких средств. Да и жена Лена не меньше бы обрадовалась, купи он ей дубленку австрийскую. Да где взять и дубленку, и деньги?
— Жалко, конечно. Человек все ж погиб, — равнодушно проговорила Мария Ивановна.
— Теперь Светлане тяжело будет одной внучку поднимать, — внимательно наблюдая за Марией Ивановной, посочувствовал капитан.
— Ничего, я помогу. Да и потом, она еще молодая, может снова замуж выйти.
— С ребенком? — словно сомневаясь, проговорил капитан.
— Ничего, если мужчина любит, и с ребенком возьмет, — не усомнилась Мария Ивановна.
— А что, у Светы уже и жених есть?
— Нет, но некоторые из ее прежних кавалеров так до сих пор и не женились, может, у них на этот раз сладится.
Ах вот как. Не успели еще Геннадия Олеговича схоронить, а уже нашлись кандидаты на его место. Очень интересно. Причем сама Светлана Егоровна об этом, кажется, и не догадывается.
— И что же, хорошие люди, из театра? Или из бывшего двора?
— Поживем — увидим, сейчас чего загадывать, — вдруг недовольно поджала губы Мария Ивановна, давая понять, что разговор на эту тему окончен.
— Ну да, ну да, — покладисто покивал Сергей Владимирович, решив, что этот вопрос он прояснит чуть позже. — А я, собственно, вот по какому вопросу. Говорят, у вас есть шкатулка старинная, которая, по легенде, принадлежала самой Пиковой даме, ну, той, что послужила прототипом пушкинской героини.
— Да, шкатулка есть. Она досталась мне от Светиного отца. Собственно, он завещал ее Светлане, но поскольку мы живем вместе, да и вообще… Светин отец принадлежал к старинному дворянскому роду, разумеется, после революции все это скрывалось, но, передавая мне шкатулку, незадолго до смерти, он рассказал мне всю правду. Потому что знал, что не доживет до рождения дочери. Он даже не знал, кто у него родится, мальчик или девочка.
— Понятно. Но в шкатулке, по нашим сведениям, хранится старинный перстень, который, по легенде, помогает в карточной игре. И именно этот перстень и эта легенда сподвигли вашего зятя попытать счастья в картах.
— Первый раз слышу, что Геннадий интересовался нашей семейной историей. Он никогда не спрашивал меня ни о шкатулке, ни о перстне. Сомневаюсь даже, что он знал о его существовании. Его интересовал только день сегодняшний, а не старинные небылицы.
— Ну, а внучке своей вы это предание рассказывали?
— Ирочке? Не припомню. Но вполне возможно. Она у нас плохо ест, так вот, чтобы накормить ее, чего только не придумаешь, каких только сказок не расскажешь. Может, и про шкатулку что-то говорила, — как-то очень легко, беззаботно согласилась Мария Ивановна.
Теща Полушевича Сергею Владимировичу откровенно не нравилась, но представить себе, что она глухой ночью сбрасывает зятя в Неву, да еще и борется с ним, было по меньшей мере нелепо. Это как минимум.
Но внутреннее чутье подсказывало капитану, что с тещей дело нечисто. Может, она на зятя бывшего воздыхателя Светланы Полушевич натравила? Надо будет внимательно изучить круг бывших поклонников Светланы Егоровны.
А с тещей Полушевичу не повезло. Вздорная, неблагодарная особа. Может, в молодости звездой балета была? Да нет, не похоже, скорее непризнанным дарованием.
Саня Шубин стоял, прислонившись к теплому стволу высокого старого тополя, с сигаретой в руке и не спеша наблюдал за черным ходом гастронома, того самого, в котором трудился покойный Полушевич. Гастроном был большой, пять или шесть отделов, располагался на Измайловском проспекте.