Погода была хорошая, солнышко пригревало, в скверике, где сидел Жора, чирикали воробышки, подскакивая к самым его ногам и склевывая невидимые человеческому глазу крошки, чуть поодаль ворковали жирные голуби, распушив сизые перья, обхаживали своих подружек.
Голубей Жора не любил, были они неряшливые, наглые и однажды в детстве нагадили прямиком маленькому Жоре на макушку. Вспомнив старую обиду, Жора топнул сердито ногой, и вся птичья голосистая компания шумно вспорхнула с площадки на соседние кусты.
«Жаль, капитан старухе не понравился, а то бы приударил за ней, а она бы ему всю душу раскрыла», — усмехнулся Жора своей крамольной мысли.
— Вы позволите, молодой человек? У вас тут свободно? — раздался у Жоры над ухом старческий голос. Он тут же по инерции выпрямился, подобрал ноги, приняв приличную позу.
— Да, да. Пожалуйста.
— Вы извините, молодой человек, мы тут с товарищем поместимся? — добродушно улыбаясь, устраивался на скамейке морщинистый старичок в интеллигентной шляпе и пальто. — Ну что, Степан Афанасьевич, партеечку? — доставая из кармана компактную шахматную доску, бормотал старичок, обращаясь к своему другу.
Тот был поплотнее, покряжестей, в модной куртке с капюшоном и кепке.
— Не зябковато вы сегодня оделись, Степан Афанасьевич? — расставляя фигуры, заботливо поинтересовался первый старичок.
Жорка подвинулся на самый краешек скамьи. Томное его одиночество было безвозвратно нарушено. Может, к Полушевичам двинуть?
— Да вот Клавдия пристала. Надень новую куртку, да надень, зря, что ли, зять с дочкой подарили? — продолжали беседовать старики.
— Тогда, конечно. А вы слыхали, какая у Марии Ивановны беда с зятем? Утонул. В Неве утонул, вот ведь ужас-то, — завздыхал старичок в шляпе.
Жорка навострил уши.
— Слыхал. Пьяный небось был. Это где видано, чтобы нормальный человек в Неву свалился? И куда только милиция смотрит? — сердито буркнул в ответ старик в кепке.
— Не скажите. Геннадий-то у них положительный был. Как приехали в наш дом, ни разу его пьяным не видел.
— И что с того? Давно ли они к нам переехали? И много ли мы его видели? — не сдавался старик в кепке, Степан Афанасьевич, кажется. — Ходи, Денис Михалыч.
— Пожалуйте. Ну, самого Геннадия Олеговича я знал плохо, а вот с Марией Ивановной знаком, и не плохо. Милейшая дама, тонкая, интеллигентная, бывшая балерина, между прочим.
— Тоже мне, интеллигенция. Ногами дрыгала в каком-нибудь мюзик-холле, — презрительно фыркнул Степан Афанасьевич.
— И ничего подобного, — обиделся Денис Михайлович, — в театре танцевала. А вы, простите, глупости городите.
— А и танцевала, так и что с того? Зять-то у нее торговый работник был. Вона, в какую квартиру вчетвером въехали. Сразу видно, ворюга. И машина у него, и жена у него в шубах да дубленках австрийских разгуливает. У меня Клавдия, чтобы Люське такую купить, в «Пассаже» девять часов в очереди простояла. О!
— Да при чем тут дубленка? — не сдавался Денис Михайлович. — Разве человека по дубленке меряют? Вы меня просто удивляете, честное слово. Вон Витька Котиков из седьмой квартиры, вечно пьяный, мать бьет и пенсию отнимает. Вот это я понимаю бессовестный хулиган, как его только общественность терпит! А Геннадий Олегович всегда вежливый, внимательный, опрятный, всегда поздоровается, раза два сумку мне помог на этаж поднять.
— Потому и здоровался, и помогал, потому что боялся, что поймают и посадят!
— Чего боялся? Кого? Меня, что ли? Глупости вы говорите, Степан Афанасьевич, — сердито воскликнул Денис Михайлович, поднимаясь. — Не буду я с вами сегодня играть, — захлопнул свою доску и, сунув в карман, торопливо пошагал из сквера.
— Подумаешь! Фу ты ну ты! — буркнул ему вслед Степан Афанасьевич. — Переживем как-нибудь.
— А о ком это ваш приятель сейчас говорил, не о Полушевичах? — пододвигаясь поближе к желчному Степану Афанасьевичу, спросил Жора.
— Ну, а тебе чего?
— Да не, ничего. Просто мой брат когда-то со Светкой гулял. — Соврал, не моргнув глазом, Жора. — Да она за него не пошла. Генку выбрала.
— Да? — Подозрительно прищурился Степан Афанасьевич. — А кто у тебя брательник?
— Военный, на подлодке плавает. — Не растерялся Жора, вспомнив, что у Светланы Полушевич был какой-то моряк в прошлом.
— Ну да, что ей подводник, его небось на службу куда-нибудь на Север отправили, в Мурманск, или там еще куда подальше.
— Точно, в Мурманск. — Не стал спорить Жора. — А что это вы про Геннадия говорили, утонул он, что ли?
— Точно. Два дня назад. Говорят, в Неву упал и утоп. Видал? В Неву! Сколько на свете живу, отродясь такого не слыхал. Не иначе пьяный был.
— Наверное. Говорят, Мария Ивановна очень его недолюбливала. У нас очень все удивлялись, что они вдруг съехаться решили, — разошелся в своих фантазиях Жора.
— Да. Вот и Клавдия моя говорит, что Марья все время зятя своего пилила. Тот ее на машине до дома довезет, дверь, как принцессе, откроет, а та только фыркнет в ответ. Артистка, видишь ли! — В каждом слове Степана Афанасьевича сочился яд, Жоре даже самому захотелось последовать примеру интеллигентного Дениса Михайловича и ретироваться поскорее из сквера, да служебный долг не позволял.
— Не знаю, чем Мария Ивановна недовольна. Я так считаю, повезло Светке. Муж завотдела гастронома! Это ж весь дефицит тебе, считай, на дом приносят, хоть колбасу, хоть джинсы. — С искренней завистью проговорил Жорка, давно лелеявший мечту о настоящих американских джинсах.
— Вот-вот. Наша-то Люська за инженера вышла, а что с него толку? Оклад — копейки, если что купить надо, телевизор или, скажем, коньки ребенку. Тут же к нам бегут, взаймы брать. Взаймы это, конечно, хорошо, а отдавать чем? Так вот Клавдия то платьице внучке подарит, то лыжи, то покрывало им купит вьетнамское, то Люське костюм финский достанет, так и живем. А Светка одета, как картинка, и девчонка их, и Марья сама, в новых сапогах модных, да при шубе. Горя люди не видали, вот что я скажу, вот и фыркают.
— Ну да, — согласно покивал Жора. — А Марья Ивановна подружилась здесь хоть с кем-нибудь?
— Марья-то, да нет. Вот только с Денисом, ухаживает он за ней. Старый пень, а туда же. Жена у него лет пять назад померла. Сердце. Бобылем живет. А вообще ты не смотри, что он старый, — оживившись, повернулся к Жоре Степан Афанасьевич, — он в молодости знаешь кем был? Чемпионом! Чемпионом мира по плаванию, и даже в Олимпиаде участвовал! О, какие у нас в доме люди живут. Но это, конечно, в молодости, — вздохнул Степан Афанасьевич. — Перед пенсией он тренером работал, то ли сборную тренировал, то ли еще в каком-то важном месте. Секретное что-то, он рассказывать не любит, но пенсия у него большая, это я точно знаю, такую абы кому не дают, — вздохнул завистливо Степан Афанасьевич.
Жора припомнил интеллигентного Дениса Михайловича и пришел к выводу, что осанка у него, несмотря на возраст, спортивная. Спина прямая, плечи широкие, и вообще смотрелся он весьма представительно, со спины и не догадаешься, что старик.
— А сколько же ему лет?
— Шестьдесят три, кажись. А так и не скажешь, что значит спортсмен, — поднял вверх палец Степан Афанасьевич. — А ты чего так пенсионерами интересуешься, рано тебе еще о пенсии, — усмехнулся Жорин собеседник.
— Да я не пенсионерами, я чемпионом. Интересно же, не каждый день чемпиона мира на улице встретишь. А как его фамилия, я бы в библиотеку сходил, почитал о нем?
— Ну, это другое дело. Зайцев его фамилия. Денис Зайцев. А только вряд ли ему светит с Марьей-то. Она моей Клавдии как-то говорила, что в старом доме за ней тоже один солидный человек ухаживал, давно уже, и что вроде как замуж зовет, а она ломается. Цену себе набивает, — неодобрительно скривился Степан Афанасьевич. — Так-то вот. Ну, мне пора, режим, — поднимаясь со скамьи, крякнул Степан Афанасьевич. — Бывай, парень.
— И вам не болеть, — тихонько буркнул себе под нос Жора так, чтобы пенсионер не услыхал.
Эх, маху он дал, не разглядел как следует Зайцева этого.
«Но чемпион мира по плаванию — это вам не фунт изюма, хотя шестьдесят три года — возраст не малый. А Полушевич опять же утонул», — размышлял Жора, глядя зачарованно на арку дома, в которой скрылся его недавний собеседник.
«А чемпион ухаживает за тещей Полушевича, а теща ненавидела зятя», — Жора так усиленно работал мозгами, что даже вспотел.
Зайцев хоть и старый, но ростом, кажется, повыше Полушевича, тот на столе в морге вообще выглядел каким-то тщедушным, хотя тоже вроде спортом занимался.
Интересно, если Зайцева одеть в модную короткую куртку и брюки, можно его издали за молодого человека принять? Свидетель, которого Жора нашел, человека, выбравшегося из воды, разглядел плохо, только куртку, брюки и высокий рост. И то, что тот, выбравшись из воды, побежал вдоль набережной. Что ж, Зайцев, наверное, тоже мог бы побежать, не стометровку же он на время бежал, а та, для согрева.
«Надо идти докладывать капитану», — решил Жора, а смысла к старухе Марье Ивановне идти вообще нет. Разве что попробовать выяснить, кто за ней в старом доме ухаживал, чтобы уж полная картина была.
— Марию Ивановну Решетникову? Да, конечно, знаю. Столько лет в одной квартире прожили, — сидя напротив Жоры, рассказывала милая худенькая старушка, маленькая, седенькая. И очень уютная. — Мы с семьей, когда въехали в эту квартиру в конце пятидесятых, Марья уже здесь жила, Светланке тогда годика четыре было, наверное, и дед Егор еще жив был.
— Это отец Марии Ивановны?
— Да нет. Сосед просто. Родители ее в войну померли, и у деда Егора все умерли, вот они как-то и сроднились с Машей, одной семьей жили. Он ей со Светой помогал, садик, ясли и по хозяйству. И сейчас ребенка одной растить тяжело, а уж в те годы… Вот Егор ей и помогал.