— Гм. Еще есть подозреваемые? — кисло поинтересовался полковник.
— Есть. Вот Шубин сейчас доложит.
— Ну, давай, Шубин, слушаю.
— Я работал по «карточному клубу». Вот список его членов, подчеркнуты чертой подозреваемые. Они играли с Полушевичем, проиграли ему. Потом отыгрались, виделись с ним в вечер его гибели.
— Карен Заварян, скорняк, работает в ателье на Невском проспекте, у начальства на хорошем счету, общественник, передовик и прочее. Имеет очень музыкальное семейство. Коллегам по клубу врет, что он настройщик музыкальных инструментов. Это официальная сторона его личности, — усмехнулся Саня. — В свободное от работы и общественных нагрузок время строчит на дому шубы, шапки, занимается реставрацией. Обслуживает в основном работников Ленконцерта, филармонии, консерватории, этих со скидкой, туда планируют поступать его дети. Считается очень хорошим мастером, попасть к нему не просто, только по рекомендации, кого попало не берет, предпочитает народных или заслуженных артистов.
— Это все интересно, но скорее для ОБХСС. А к убийству он отношение имеет? — тормознул увлекшегося Саню полковник.
— Сложно сказать, — тут же утратил пыл Саня. — Мне удалось установить, что все разы, что Полушевич появлялся в клубе, перстень был у него на пальце, не заметить такое крупное украшение было невозможно. А за картами с ним сидели не дилетанты. Художник. Скульптор, эти по роду профессии хорошо разбираются в предметах искусства, перстень тоже своего рода произведение. Далее, старый дантист-протезист, золото вообще его хлеб насущный. Кстати, его он регулярно скупает с рук для протезов избранным клиентам. Потом скорняк, у этого жена на витрину ювелирного магазина похожа, причем вещи все больше старинные, дорогие, по-настоящему ценные, так что этот тоже не с Луны упал. Единственный олух среди них — это математик Воробьев, но у него проблемы с психикой на почве игры. Этакое легкое помешательство, и вообще он смахивает на великовозрастного дитятю. Как что, сразу «мама». В ювелирке не разбирается, но мог услышать чей-то комментарий о ценности перстня и попытаться ограбить Полушевича, чтобы иметь деньги для игры.
— Ну, с мотивами все более-менее ясно, а что с возможностями?
— Тут тоже все интересно. В вечер гибели Полушевича они разошлись рано, игра не клеилась. Мастерская этого скульптора, где собиралась компания, находится на набережной реки Пряжки, место малолюдное. Вечером там с транспортом вообще напряженно. До ближайшей остановки еще пешком топать и топать. Дантиста Гуревича подвозил на машине скорняк Заварян, он довез его до площади Труда. Высадил и сразу уехал.
— До площади Труда? — заинтересовался полковник.
— Именно. Можно предположить, что подавленный, безмашинный Полушевич пешком шел от мастерской в сторону Невы, тут его могли заметить и Гуревич, и Заварян, попробовать отобрать перстень, и в результате скинуть в воду.
— Воробьев шел пешком до Садовой улицы, если не врет, но приятели подтверждают, что он всегда отправляется домой таким маршрутом, даже зимой. Если никто не подвезет. В этот вечер его никто не подвозил. Потому что скульптор Борисов и художник Свистунов задержались минут на двадцать, обсуждали какой-то заказ скульптора, у обоих имеется личный транспорт. У художника подержанный «Запорожец», а скульптор себе недавно купил «Москвич-408». В общем, приятели попрощались и, вырулив на набережную Пряжки, разъехались в разные стороны. Никто не мешал каждому из них свернуть в сторону Невы, приметить Полушевича и утопить его. Алиби на момент убийства Полушевича нет ни у кого.
— Что же делать будем?
— Может, обыск у всех провести, у кого перстень, тот и убийца? — предложил молчавший до сих пор Жора.
— Долго искать придется, Жор. Перстень вещица мелкая, ее можно спрятать на работе, на даче, сдать в камеру хранения на вокзале, вручить на хранение приятелю, — не оценил его идею майор. — К тому же для получения санкции на обыск нужны серьезные основания, а у нас их нет. Ты лучше расскажи, как твоя встреча с Пифагором прошла?
— Нормально, — пожал плечами Жора. — Квартирка у него, конечно, класс. В комнате огромная хрустальная люстра, повсюду картины. Высоченные потолки, метров пять, может? А в парадной, вы представляете, на первом этаже, прямо посередине фонтан мраморный. Правда, он сейчас не работает. Но до революции точно работал. Здорово, да?
— Очень здорово, — насмешливо осадил его Саня. — Ты к делу переходи.
— Я и так по делу, — буркнул сердито Жора, как он успел уже разобраться, Шубин был совершенно равнодушен к прекрасному, эстетическое начало в нем было совершенно не развито. — Вот описание перстня, а вот рисунок, — достал он из кармана пиджака свернутую трубочкой школьную тетрадку. — Между прочим, этот Пифагор сказал, что дела мы не раскроем, если только это не будет угодно перстню. Он сказал, что проклятие, наложенное на перстень, работает самым непредсказуемым образом, и кого проклятое украшение решит погубить, а кого помилует — никогда не известно. Только в случае с игроком в карты можно твердо сказать, что он погибнет.
— А больше он тебе никаких сказочек не рассказал?
— Больше не рассказал, — огрызнулся Жора.
— Так, Шубин, Тарасов, угомонитесь, — цыкнул на них капитан. — Давайте лучше думать, что дальше делать. Иван Осипович прав, начальство с нас спросит, и очень скоро. Какие идеи?
С идеями у коллектива было напряженно. Пришлось вернуться к скрупулезной перепроверке алиби подозреваемых.
— Добрый день, а вы к кому? — приоткрыв на цепочке дверь, спросила Саню Шубина пожилая дама с высоко взбитой прической и ярко накрашенными губами.
— К вам, — галантно улыбнувшись, сообщил Саня. — Вы Ираида Семеновна Воробьева?
— Совершенно верно, — все еще строго и недоверчиво проговорила дама.
— Старший лейтенант Шубин, Ленинградский уголовный розыск. Разрешите войти.
— Уголовный розыск? — удивленно захлопала густо накрашенными ресницами дама, не спеша распахивать дверь. Но тут щелкнул замок соседской квартиры, и гражданка Воробьева поспешила пустить гостя в квартиру. — Итак, что вам угодно? — строго спросила Воробьева, недоброжелательно сверля Саню взглядом.
— Мне угодно поговорить о вашем сыне.
— Об Алике? Но при чем тут мой сын и уголовный розыск? Он преподаватель, кандидат наук! — Голос у Ираиды Семеновны то поднимался до неприятной писклявости, то опускался до хрипловатого баса.
— Надеюсь, ни при чем, но задать несколько вопросов я должен.
— Ну, что ж, проходите. Только снимите обувь, вот тапочки, — недовольно поджав губы, распорядилась Ираида Семеновна. — Слушаю вас, — устроившись в стареньком, покрытом пледом кресле, проговорила хозяйка.
На стене над головой Ираиды Семеновны висел большой черно-белый фотопортрет хозяйки, позволявший оценить, сколь хороша она некогда была. А она была действительно хороша.
Саня оторвал взгляд от портрета и, кашлянув для порядка, приступил к делу.
— Ираида Семеновна, ваш сын регулярно играет в карты в одной и той же компании, недавно один из игроков был убит, вам это известно?
— Убит? — всплеснула руками увядшая красавица. — Ужас какой! Я так и знала, так и знала! Карты! Ну зачем, зачем ученому, математику, талантливому человеку из хорошей семьи это плебейское, это вульгарное увлечение? — закатывая глаза, вопрошала она не то себя, не то Саню, не то кого-то повыше. — Ну, я понимаю, шахматы, Алик так хорошо в них играл, даже в турнирах участвовал, ну, я понимаю, шашки, кроссворды, да мало ли существует развлечений для интеллигентных людей? Но карты? Вы говорите, кого-то убили? — обратилась она к Сане, словно только что вспомнив о нем.
— Совершенно верно.
— Там была драка? Поножовщина? — Ираида Семеновна на глазах бледнела.
— Нет, что вы. Просто один из игроков утонул при невыясненных обстоятельствах. В Неве, — пояснил Саня.
— Ох, ну, что же вы сразу не сказали? — с укоризной заметила несчастная мать. — Как вы меня напугали! У меня же сердце! Вот что, пойдемте на кухню, мне надо что-то съесть. Что-то сладкое, чтобы заесть стресс. — Она с трудом выбралась из кресла, и они с Саней перебрались на небольшую, тесно заставленную кухню. — Сейчас я заварю чай. И еще у меня есть сливовая настойка, вам, наверное, нельзя?
— Ни в коем случае, — покачал головой Саня.
— Вот и хорошо. А я выпью, — довольно кивнула Ираида Семеновна. — А еще у меня есть мармелад и коробочка ассорти. — Чем дольше она хлопотала на кухне, тем лучше становилось ее настроение. — Ах, если бы вы знали, каким славным мальчиком был в детстве Алик. Такой славный, послушный мальчик. И в институте — отличник, умница. Его покойный папа очень им гордился. А потом вот это неподходящее увлечение. Может, надо было его женить? — Ставя чайник, размышляла вслух Ираида Семеновна. — Но мальчик еще слишком молод.
— Скажите, пожалуйста, — решился прервать Ираиду Семеновну Саня, — а в котором часу вернулся домой Александр Федорович двадцать седьмого апреля.
— Двадцать седьмого апреля? Дайте припомнить.
— В этот день он играл в карты, — пришел ей на помощь Саня.
— Ах да. Припоминаю. Точно не скажу, но определенно не позже двенадцати. Я не разрешаю мальчику возвращаться после полуночи. Во-первых, это неприлично, во-вторых, очень опасно, и транспорт уже не ходит.
— Значит, двадцать седьмого апреля он вернулся в двенадцать часов? — уточнил Саня.
— Ну, возможно, и раньше. В тот день у меня была мигрень, я приняла лекарство и пораньше легла. Денег у мальчика не было, поэтому я была относительно спокойна, — неторопливо рассказывала Ираида Семеновна, накрывая на стол. — Молодой человек, вы не поможете достать мне вон тот чайничек, с мелкими розочками. Это любимый чайник Аличкиного папы. Мы всегда завариваем в нем чай, когда гости. К сожалению, теперь это бывает нечасто.