– Прямо здесь. И захватите третью чашку для себя, миссис Гудвайз. Я бы хотела с вами побеседовать.
– Хорошо, мэм.
Экономка вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь.
– Спустись вниз и сделай вид, когда она вернется, что ты только что пришел, – процедила сквозь зубы Мод, глядя на усмехавшегося Дэвида.
– А я ошибся в тебе, Мод, – сказал он, вставая и делая шаг к ней. – Ты отличная актриса.
Мод хотелось влепить Дэвиду пощечину, чтобы стереть с его лица эту ухмылку. Пусть он прекратит думать, что видит ее насквозь. Вместо этого, Мод схватила Дэвида за шею и поцеловала его в губы, однако тут же резко оттолкнула.
– Твоя бабушка права – ты сумасбродка, – хриплым от желания голосом произнес Дэвид.
– Иди вниз, – прошипела Мод.
Горничная Мэри споро накрыла маленький столик к чаю, расставив три чашки, молочник, сахарницу и тарелочки с конфетами и печеньем. Миссис Гудвайз сидела напротив картин и с удивлением их рассматривала.
Когда Мэри ушла, Мод спросила экономку:
– Вы их раньше не видели?
– Нет, мэм. Неужели такую красоту заперли в восточном крыле?
– Да, – кивнула Мод. – Я думала, мало ли, может, вы раньше видели эти картины где-то в доме? Не хотелось верить, что они стояли спрятанными больше двухсот лет.
– Нет, мэм. Если вы нашли их в закрытой части дома, то значит, все это время они там и простояли. Очень-очень давно никто не открывал то крыло…
Слова миссис Гудвайз прозвучали неоднозначно, и у Мод возникло подозрение, что все это время ей чего-то недоговаривали, скрывали от нее какую-то часть истории.
– Миссис Гудвайз, может, восточное крыло все-таки открывали? – Мод попыталась вытянуть из экономки правду.
– Нет-нет, миледи. А впрочем, вам лучше спросить лорда Карлайла.
– Так я и сделаю, – разочарованно протянула Мод.
Они уселись за чай. Дэвид, однако, почти все время вежливо молчал, предоставив Мод самой задавать экономке интересовавшие ее вопросы.
– Миссис Гудвайз, вы знаете что-нибудь об Эмбер Фрайерс? Она жила в Карлайл-Холле в 1805—1806 годах и, наверное, дольше.
– Нет, мадам, не знаю.
– Неужели ее имя вам ни о чем не говорит? Она была замужем за Фредериком Фрайерсом, который позже унаследовал титул и стал очередным графом Карлайлом.
Экономка пригубила чая из чашки, аккуратно поставила ее на блюдце и покачала головой.
– Я неплохо знаю историю рода, но не припомню ни одну леди Карлайл, которая бы носила имя Эмбер. Наверное, мне изменяет память, миледи, – с сожалением вздохнула миссис Гудвайз.
– Что ж, может, и так, – согласилась Мод. – Миссис Гудвайз, я нашла старые записи этой самой Эмбер, в которых упоминается дворецкий, мистер Гудвайз. Получается, это кто-то из ваших предков?
Морщинистое лицо экономки расцвело радостью.
– Так и есть, миледи. Гудвайзы служат в доме испокон веков. Сколько стоит Карлайл-Холл, столько мы здесь и работаем. Когда-то это считалось престижным – служить вот в таком доме. Это уже после Большой войны все изменилось. Многие решили поехать в города, найти себя на другом поприще.
– Но вы остались?
– Конечно, и мама моя, и позже я – мы остались верны традициям.
Мод ободряюще улыбнулась старой женщине. Ей приятно было осознавать, что миссис Гудвайз, как, кажется, и ее далекий предок, любила и этот дом, и людей, обитавших в нем. Как жаль, что миссис Гудвайз ничего не знает об Эмбер. Но у Мод еще оставались и другие источники информации. Во-первых, она обязательно расспросит Артура, когда тот вернется. Уж он-то, если и не вспомнит всех своих предков поименно, то обязательно подскажет Мод, где ей поискать информацию. А во-вторых, у нее по-прежнему был дневник Эмбер, в котором оставалось еще изрядно записей. Они наверняка смогут пролить свет на дальнейшую судьбу Эмбер и, может быть, даже раскроют тайну запертого восточного крыла и забытых в нем картин.
Вечером, забравшись в постель и включив лампу, Мод погрузилась в чтение: «Как тяжело было расставаться с Фредди после всех этих месяцев, что он провел со мной и маленьким Робертом…»
Глава 15. Эмбер
Карлайл-Холл, Корнуолл, 1807 год
1807 год выдался особенно сложным для Великобритании. После подписания Александром I и Наполеоном Тильзитского мира Британия оказалась в континентальной блокаде, к которой присоединилась и Россия, а значит, и она теперь стала врагом Империи. Мир сходил с ума, беспрерывно сея смерть и разрушения. Все это мало волновало Эмбер. Здесь, в Корнуолле, в их маленькой гавани, было относительно спокойно. Однако и тут шла война, не имеющая значения для мировых держав, но раскалывающая счастье и спокойствие Эмбер на мелкие осколки. Стоило только Фредерику уехать в самом конце июня, и, казалось бы, присмиревшая мисс Робертс взялась за старое: одаривала Эмбер презрительными взглядами, фыркала и кривилась при виде маленького Роберта, делала все наперекор распоряжениям Эмбер. Жить в Карлайл-Холле, когда домом распоряжалась эта мегера мисс Робертс, становилось для девушки невыносимым испытанием.
Всю зиму и весну Фредерик оставался с Эмбер и маленьким Робертом. И она уже думала, что не будет больше долгих отлучек в Лондон. Когда неделю назад муж объявил, что возвращается в столицу, Эмбер сначала не поверила.
– Надолго? – спросила она, даже не пытаясь скрыть разливавшегося внутри нее разочарования.
– Не знаю, дорогая. Ты же слышала новости об императоре Александре и Наполеоне? Они подписали договор, и теперь Россия встала на сторону этого корсиканца.
Эмбер непонимающе хлопала ресницами: зачем Фредди рассказывает ей о Наполеоне, какое отношение это имеет к ним?
– Дела Британии все хуже и хуже, – объяснил Фредерик. – Неизвестно, кто еще начнет вставлять нам палки в колеса. Отец приказывает мне вернуться в Лондон.
– Не понимаю, – покачала головой Эмбер, и каштановые кудри, собранные в свободную прическу, разметались по ее плечам, выбившись из нетугого узла. – Ты же не военный? Или ты собрался на войну, Фредди? – ахнула Эмбер, схватившись обеими руками за горло. – Скажи, что ты не пойдешь воевать!
– Не пойду, можешь не волноваться, – в голосе Фредерика слышалось явное раздражение, – но я обязан вернуться в Лондон. Так велит отец.
– А как же мы с Робертом? – спросила Эмбер, пытаясь поймать взгляд Фредерика, но он упорно отводил глаза в сторону. – Мы поедем с тобой?
Фредерик наконец посмотрел на Эмбер, и она отшатнулась – столько вспыхнуло злости в его серых глазах. Будто и не было всех этих счастливых семи месяцев полной идиллии.
– Я не понимаю твоего вопроса, дорогая, – холодно, выговаривая каждый слог, отчеканил Фредерик.
– Когда ты расскажешь обо мне и Роберте лорду и леди Карлайл? Разве они не должны знать, что у них есть наследник? И что ты женат? Уже очень давно женат, Фредди!
– Да что ты хочешь от меня? – взорвался Фредерик. – Чтобы сейчас я рассказал отцу, что женился на актрисе третьесортного театра и что она родила мне сына? Думаешь, его это обрадует?
Эмбер будто окатили ледяной водой. Она открывала и закрывала рот, пытаясь что-то сказать, но слова не шли. Из глаз сами собой хлынули слезы, и Фредерик тут же смягчился. Он притянул жену к себе и стал покрывать поцелуями ее лицо:
– Прости, моя дорогая. Я не хотел обидеть тебя. Ну прости, прости, прости.
Эмбер всхлипывала, не в силах остановиться.
– Пожалуйста, поверь: я ничего так сильно не желаю, как рассказать всему свету, что ты моя жена, что у нас растет такой замечательный малыш, – Фредерик приподнял лицо Эмбер за подбородок и осушил поцелуями ее слезы. – Но ты же знаешь, у моего отца очень слабое сердце. Теперь, когда мы сидим на уже взорвавшейся пороховой бочке из-за этой проклятой войны… Если сейчас я ошарашу родителей новостью о том, что женился без их ведома, боюсь, отец не переживет потрясения.
– Он так плох? – сквозь слезы прошептала Эмбер.
– Мать пишет, что очень плох, поэтому они и требуют моего незамедлительного возвращения в Лондон. Но я обещаю, как только отец поправится, я снова, сию же минуту, примчусь назад к тебе и маленькому Роберту.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Эмбер спрятала лицо на груди мужа, а он нежно гладил ее по волосам, приговаривая слова извинения.
После его отъезда Эмбер много времени проводила с сынишкой на пляже. Она ставила люльку в тени тента, который по ее просьбе распорядился натянуть мистер Гудвайз, и пока малыш спал, она писала. Эмбер могла часами всматриваться в морскую даль. Особенно в те дни, когда стояла солнечная погода, но море было неспокойным, разбивая о берег высокие волны. Этот звук, кажется, успокаивал Роберта, и он мог долго спать, пока Эмбер писала. Когда сын просыпался, она брала его на руки, кормила, а потом гуляла с ним вдоль берега. Если царил штиль, Эмбер усаживалась прямо на песок у самой кромки воды и позволяла теплому прибою щекотать ножки Роберта. Ему нравилась эта забава, и малыш заливисто смеялся.
Возвращаясь в дом, она непременно наталкивалась на злой взгляд мисс Робертс, которая не одобряла ни прогулок по берегу, ни, тем более, увлечения Эмбер живописью. Однако девушка была упряма, а полтора года жизни бок о бок со сварливой экономкой научили ее не принимать близко к сердцу слова и взгляды женщины.
Иногда Эмбер вспоминала мать и сестренок, и сердце ее больно ухало в груди. Она столько раз писала им, просила простить ее за побег и написать ей хотя бы строчку, чтобы Эмбер могла знать, что с ними все в порядке. Но миссис Томсон оставалась непреклонной, дочери не отвечала и никак не давала о себе знать. И Эмбер оставалось только смириться. Она ждала того дня, когда Фредерик наконец-то наберется смелости и расскажет лорду Карлайлу о существовании Эмбер, а теперь и Роберта тоже. Муж заберет их в Лондон, и тогда Эмбер отправится на Бэкстон-стрит навестить мать и сестер и вымолит себе прощение. Миссис Томсон обязательно ее простит, у нее доброе сердце, тем более, когда увидит Роберта, такого миленького, розовощекого, со светлыми кудрями, как у Фредди, и с ее, Эмбер, светло-карими, глазами.