— Он получил вольную? — уточнил Аврелий, хорошо знавший, что многим рабам удавалось, преодолев немало трудностей, освободиться от рабства.
— Нет, он умер на кресте, — твердо ответил Прокул. — Когда рабы убегали от хозяев и восставали… им ведь нечего было терять, кроме цепей…
Капуя! Именно там сто лет назад началось восстание, охватившее весь полуостров и заставившее содрогнуться весь Рим. Да, бессмертный, непобедимый Рим дрожал тогда от страха, какого не знал прежде, сражаясь с пунийцами, македонцами, галлами!
— Твой дед присоединился к восстанию Спартака? — спросил Аврелий, назвав имя, которое рабам запрещалось даже произносить.
— Его распяли, — тихо, с волнением проговорил Прокул. — Вместе с шестью тысячами других. Тогда никто не остался в живых.
Сенатор знал, что даже высокая цена этих крепких, отлично тренированных людей, в основном гладиаторов, не спасла их от казни. Для вечного напоминания всем восставшим кресты с разлагавшимися на них трупами стояли по многу дней — чудовищные штандарты из человеческой плоти словно говорили миру: месть Рима безжалостна и неотвратима.
И в самом деле, разве можно сравнить опасность, создаваемую варварами на границах государства, с этим внутренним войском, коварным и смертельным, солдаты которого делили с римлянами крышу, готовили еду, сторожили по ночам? Чтобы уничтожить когорты Спартака, понадобились все легионы Помпея, Красса и Лукулла — самое большое воинское соединение, какое когда-либо Рим выводил на поле боя.
С тех пор, благодаря строжайшему надзору над рабами, восстаний не было. А если какой-то безумец все-таки осмеливался поднять руку на хозяина, то всех без единого исключения слуг в доме обрекали на смерть вместе с ним…
Да, столкнувшись с гладиатором из Фракии, Рим впервые испытал страх. И теперь старик напомнил сенатору об этом, и в глазах его светилась гордость, которую так и не смогли уничтожить. Гордость, которую пронесли в своей душе три поколения рабов. А Сильвий, сын рабыни, воспитанный на рассказах, передававшихся десятилетиями из уст в уста, стыдится отца, угнетателя, и мечтает дать свободу всем своим настоящим братьям…
— Ребенок родился здоровым?
— Да, но очень слабым. Родился раньше времени и не выжил бы, если б не забота хозяйки.
— Можешь гордиться своим дедом, — сказал Аврелий, вставая. — На его месте я поступил бы так же.
— То, что нормально для свободного человека, для нас — преступление, благородный сенатор, — тихо произнес Прокул. — У раба нет чести, нет гордости. Мы умрем, как и жили, — отбросами общества.
— Воля рока неведома даже самим богам. Мойры решают судьбу человека, они прядут нить его жизни не глядя. И когда наш краткий век подходит к концу, они обрывают ее. Ничья воля не движет ими, никакая забота о справедливости, только случай… — тихо, с волнением произнес Аврелий.
Старик уже не слушал его. Утомившись от работы и волнения, он заснул прямо на своих корзинах.
— Вот подарок, который я обещал тебе, — объявил хозяин Кастору, помогавшему ему одеться.
— Хозяин, не нужно беспокоиться, — тронутый вниманием Аврелия, заговорил александриец, но, увидев подарок, тут же изменил тон. — И это вознаграждение за мои труды! — воскликнул он, взмахнув фаллосом-талисманом.
— Что? А где благодарность? Ты же сам говорил, что это старинный и очень редкий киммерийский амулет, — усмехнулся Аврелий, довольный, что хотя бы раз ему удалось провести хитрого грека. — Если хочешь, можешь спокойно продать его какому-нибудь суеверному рабу.
— Увы, безвременная смерть Секунда подорвала всю мою торговлю, — пожаловался секретарь. — Может, попробовать продать Деметрию? У рыбовода уже целая коллекция… Эй, а ты помнишь, что этот вольноотпущенник после смерти хозяина получит в наследство кучу сестерциев? Кстати, я разузнал, как он попал в милость к Плавцию. Много лет назад эта толстуха, его жена, была женщиной довольно привлекательной. Гней был еще крепок в то время и, как известно, слыл большим сластолюбцем. И вот Деметрий — поистине преданный слуга, наш знаток мурен — притворился, будто ничего не видит, и за это получил свободу и весьма привилегированное положение.
— Деметрий — крепкий мужчина, и никто лучше его не знает садки, — заключил Аврелий. — Он легко мог столкнуть Аттика с края, заманив его туда под каким-нибудь предлогом. Если бы жертвой оказался Гней, я сразу заподозрил бы его. И все же предназначенное ему ранее наследство осталось без изменений после смерти сыновей Гнея, — рассуждал он, хмуря брови. Потом покачал головой: — Ничего не получается, Кастор. Сколько ни ломаю голову, так и не могу найти убедительный мотив для убийства Плавциев!
— Да ведь он у тебя под носом лежит, господин! — возразил александриец. — Жена, изменяющая мужу, обманутый муж и неудобный свидетель любовной связи. Может, ты не решаешься обвинить Елену, пока бегаешь за ее дочерью… — усмехнулся он.
— Не говори глупости! — приказал сенатор.
Кастор пожал плечами:
— Да я, собственно, ничего дурного не хочу сказать. Просто кое-что вижу. Ты старательно побрился, долго выбирал одежду, надел самую нарядную хламиду из своего гардероба и уже полчаса не можешь выбрать подходящую пряжку. Все это бесспорное доказательство того, что ты идешь на свидание.
Патриций, задетый за живое, рассердился:
— Немного сдержанности тебе не помешало бы, Кастор. Что скажешь об этой яшме?
— Скромно.
— Булавка с гелиотропом слишком броская, и с изумрудом тоже. Наверное, лучше пряжку с ониксом… Но куда она делась?
— Боюсь, ты оставил ее в Риме, патрон, — смущенно покашлял секретарь.
— Но я же надевал ее позавчера!
— Тогда найдется рано или поздно. Только не смотри на меня так, не брал я твою пряжку, клянусь Гермесом.
— Вот именно — богом воров!
— Твои необоснованные подозрения задевают мои чувства, господин. В последнее время ты так неосторожен, так рассеян… И потом, ты же прекрасно знаешь, что нельзя доверять слугам.
— Особенно одному из них!
— Пусть тут же сразит меня своими молниями Юпитер Всемогущий, если я взял эту пряжку, пусть Аид низвергнет меня в Тартар, пусть Венера покроет мое тело бородавками, пусть Марс…
«Даже если бы он поклялся именем своей любимой Ксении, я бы не поверил ему», — подумал Аврелий, выходя в перистиль, чтобы встретиться с Невией.
Девушка ожидала его с улыбкой на устах:
— Так кто же победил?
— Ах ты, маленькая любительница совать нос куда не следует, откуда ты знаешь? — удивился патриций.
— Не так уж трудно догадаться: вы оба вышли из терм совершенно измученные! — хитро улыбнулась девушка.
— Из чего ты можешь сделать вывод: игра закончилась вничью, — подтвердил Аврелий и улегся на траве, освещенной последними лучами осеннего солнца.
— Знаешь, — заговорила дочь Елены от первого брака, — в детстве одна гадалка предрекла мне, что я выйду замуж за богатого человека очень знатных кровей. И я все время думаю: как было бы замечательно жить в Риме, среди всех его чудес. А ты о чем-нибудь мечтаешь, сенатор? Или жизнь уже дала тебе все, что ты хотел, и теперь ты изнываешь от скуки?
— Нет, — ответил Аврелий. — Я, слава богам, очень редко скучаю. Милостью богов мир полон замечательных людей.
— Вроде моей матери? — поинтересовалась Невия. — Разве ты не понимаешь, что она всего лишь продажная женщина?
— Почему ты позволяешь себе судить ее? Изображаешь из себя женщину без предрассудков, а на самом деле всего лишь маленькая моралистка! — заметил сенатор.
— Ты не ответил мне! — продолжала девушка. — Есть что-нибудь, чего бы ты еще желал на этом свете?
— Конечно. Повидать, например, страну, что находится далеко за Индией, откуда привозят шелк. Никто никогда не бывал в том государстве, но некоторые уверяют, будто оно больше и богаче Рима. Говорят, народ, что живет там, владеет секретом молнии Юпитера… Однажды на рабском рынке в Анатолии я познакомился с одним стариком родом оттуда. Кожа — как слоновая кость, а глаза — две узкие щелочки. Никто не хотел покупать его, говорили, будто он приносит несчастье…
— А ты, ясное дело, сразу же купил.
— И не пожалел. Он научил меня некоторым прекрасным приемам борьбы. Я дал ему свободу и денег. И он ушел, пешком, с палкой и котомкой на ней, отправился на родину. Сомневаюсь, что он добрался до дома, ему было восемьдесят лет!
— Ну, я-то думала, у тебя более интересные мечты, — разочарованно протянула Невия, потом, помолчав, тихо произнесла: — Собираешься в дорогу, понимаю. Кто знает, увидимся ли еще…
Аврелий посмотрел на хмурое лицо девочки и с трудом сдержал желание приласкать ее. Почему бы Невии не стать его тайной мечтой? Доступной, конкретной, вполне достижимой… Намерение уехать тут же улетучилось.
В тот же вечер сенатор вместе с Плаутиллой провел тщательный обыск.
— Мы сдвигали с места всю мебель, выбивали ковры, открывали все ящики… — жаловались служанки, показывая жалкий результат столь старательных поисков: им удалось найти лишь высохшего клопа.
Аврелий осмотрелся. В комнате Плаутиллы все перевернуто вверх дном, деревянная кровать на боку, стулья черного дерева уставлены всякой утварью, повсюду валяется одежда. На инкрустированном столе шкатулки с драгоценностями без стеснения выставляли свои сокровища: браслеты, серьги, пряжки, кольца.
Острый взгляд патриция заметил среди безделушек красивое коралловое кольцо с изображением рукопожатия. Выходит, пропавшее кольцо принадлежало Плаутилле. Может, Аппиана подарила перед смертью. Но в таком случае как могла Паулина заметить его пропажу? Значит, сама дочь взяла его из коробочки, где хранилось предсказание…
— Никаких следов насекомых, хозяйка. Можешь тут спокойно спать, — сказала выбившаяся из сил Ксения.
Убежденная, что согласно зловещему пророчеству следующей жертвой будет именно она, Плаутилла не желала слышать никаких доводов. Не помогло ее убедить и роскошное приданое. Она категорически отказалась ночевать в этой комнате и даже отвергла великодушное предложение Помпонии спать с ней в одной кровати, не сомневаясь, что злая судьба выберет именно ее, например, чтобы случайно задушить во сне.