– Вот как? – воскликнул Палли. – И именно сегодня! Она ведь наверняка еще не закончилась?
– Думаю, нет, марч!
– Если я потороплюсь, то могу и успеть! Кэсерил! Могу ли я тебя доверить попечительству этого славного джентльмена? Милорд комендант, присмотрите за ним! Пусть отдыхает. Он еще не вполне оправился от своих ран. И не верьте ему, если примется убеждать вас, что с ним все гораздо лучше, чем есть на самом деле.
Резко развернув коня, он радостно отсалютовал Кэсерилу и, сопровождаемый своими кузенами, вылетел из ворот замка, на ходу успев крикнуть:
– С меня – подробный рассказ обо всем!
Грумы и слуги суетились вокруг багажа и лошадей. Кэсерил отказался от руки коменданта, который предложил ее в качестве поддержки, по крайней мере до тех пор, пока они не доберутся до лестницы, и направился к главному зданию. Но комендант, остановив Кэсерила, сказал:
– Королева и король распорядились поселить вас в башне Иаса. Так вы будете рядом с ними.
А вот это поистине приятное новшество! Кэсерил поднялся вслед за комендантом на третий этаж, где устроил свою резиденцию Бергон и его ибранские придворные, хотя официальной спальней новый король выбрал не ту, где отдал душу Богам старый. Бергон, как Кэсерилу дали понять, спал совсем в другом месте, и это было вполне объяснимо. Изелль въехала в покои старой королевы, на четвертый этаж. Комендант провел Кэсерила в его комнату, куда кто-то уже перенес из главного здания его видавший виды сундучок и немногие вещи. На постели же была разложена совершенно новая одежда для предстоящего вечером банкета. Кэсерил позволил слугам принести ему горячей воды, после чего отослал их и послушно улегся – отдыхать.
Отдых длился ровно десять минут. Он встал и отправился наверх, чтобы осмотреть свой новый офис. Служанка, узнав Кэсерила, присела в реверансе. Он заглянул в комнату, где раньше работал секретарь Сары. Как он и ожидал, в ней лежали на столе и были расставлены по полкам все его рабочие книги и бумаги – все, что когда-то лежало и стояло в его старом кабинете. Правда, появилось кое-что новое. Не только новые книги и бумаги, но и некий худощавый, лет тридцати, человек, который сидел за его широким рабочим столом. На нем была серая туника, а на голове – косичка, выдававшая в нем служку ордена Отца, и, что самое интересное, сидя за столом, он писал какие-то цифры в одной из бухгалтерских книг, принадлежавших Кэсерилу. Открытые, но еще не прочитанные письма лежали веером слева от молодого человека, а уже составленные и готовые идти на подпись – справа.
Он глянул на Кэсерила вежливо, но холодно.
– Чем могу помочь, милорд? – спросил он.
– Простите меня, но, как мне кажется, мы не знакомы, – произнес озадаченный Кэсерил. – Кто вы?
– Я Боннерет, личный секретарь королевы Изелль.
Кэсерил на мгновение открыл рот и тут же закрыл. Но это я – личный секретарь королевы Изелль!
– Временное назначение, так?
Боннерет удивленно вскинул брови.
– Нет, постоянное, насколько мне известно, – ответил он.
– И как вы получили эту должность? – спросил Кэсерил.
– Архиепископ Менденаль был настолько любезен, что порекомендовал меня королеве.
– И давно?
– Простите?
– Давно вас назначили?
– Две недели назад, милорд!
Боннерет обеспокоенно нахмурился.
– Простите… вы знаете нечто, что мне неизвестно, так? – спросил он осторожно.
– Королева… ничего мне не сказала, – произнес он.
Его что, уволили? Сняли с должности, где он был облечен высшей степенью доверия? С другой стороны, лавина дел, которая хлынула на Изелль в период восхождения на престол, не могла ждать, пока он выздоровеет, кто-то должен был безотлагательно заняться ими. Кстати, если судить по тому, что он увидел, у этого Боннерета отличный почерк. Тот же нахмурился еще больше. И тогда Кэсерил сказал:
– Мое имя – Кэсерил.
Хмурая гримаса моментально слетела с лица новоиспеченного секретаря, уступив место широкой восторженно-радостной улыбке.
– Милорд Кэсерил! – воскликнул он и глубоко поклонился. – Какая честь! Что я могу для вас сделать, милорд?
Последнее было произнесено совершенно иным тоном.
Этот восторг удивил Кэсерила куда больше изначальной холодности Боннерета. Он пробормотал какие-то невнятные извинения, сказал, что ему пора отдыхать, что он устал с дороги, и сбежал вниз, в свою комнату.
Некоторое время он исследовал свою одежду и книги, определяя им место в комнате. Как ни странно, из его имущества ничего не пропало. Подойдя к окну, он посмотрел на простиравшийся внизу город. Открыл ставни и высунулся наружу. Увы, ни одна священная ворона не появилась, чтобы нанести ему визит. Теперь, когда проклятие снято, а зверинец упразднен, живут ли они по-прежнему в башне Фонзы? Исследовав купола Храма, он принял решение при первой возможности разыскать Умегата. Затем он сел и долго пребывал в замешательстве.
Он был потрясен, хотя и приписывал это ощущение, по крайней мере частично, крайней усталости. Силы, если и возвращались к нему, то лишь временами, наплывом. Его заживающая рана все еще болела – он разбередил ее утренней поездкой. Впрочем, когда его изнутри грыз Дондо, все было намного хуже. Делать ему было совсем нечего – факт, который должен был бы наполнить его неизбывным счастьем. Но счастья он не ощущал. Зря он разве гнал коня? Спешил сюда, надеясь поскорее заняться делом? Ничегонеделание выглядело предательством. Он предавал и себя, и тех, кто был ему дорог!
Мрачные чувства мало-помалу овладевали Кэсерилом. Может быть, здесь, в новом королевстве Шалион-Ибра, в нем нет нужды? Чтобы помогать Изелль в решении стократ усложнившихся вопросов государства, ей потребуются люди более образованные, более галантные, чем потрепанный жизнью бывший солдат, да еще питающий слабость к поэзии. Что было еще хуже – выйдя из ближайшего окружения Изелль, он лишался возможности находиться рядом с Бетрис. Никто не будет в темноте зажигать ему свечи для чтения, не станет заставлять носить теплые странные шапки, не позовет страшного врача, если он приболеет, не станет молиться, когда он будет в отъезде…
Услышав шум и громкие голоса, он понял, что процессия, возглавляемая Изелль и Бергоном, вернулась из Храма, но окно его комнаты располагалось таким образом, что двор замка виден не был. Конечно, он должен броситься им навстречу и приветствовать. Нет, я отдыхаю. Эти слова прозвучали так глупо, что он скривился. Не будь дураком! Но страшная усталость приковала его к креслу.
Прежде чем ему все-таки удалось преодолеть приступ меланхолии, в его комнату ворвался Бергон, и более демонстрировать грусть и усталость было уже неприлично. На короле был наряд генерала ордена Сына в коричневых, оранжевых и желтых тонах, и широкий пояс, орнаментированный символами осени, который выглядел на нем куда лучше, чем на старом и седом ди Джиронале. И вообще, если Бога не радовал вид его нового генерала, значит, Бога вообще невозможно было порадовать. Кэсерил встал, Бергон обнял его, спросил о том, как он доехал, спросил о ране, ответа не дождался, заговорил о десятке вещей одновременно и наконец рассмеялся – над собой и собственной сумбурной торопливостью.
– Обо всем этом мы еще поговорим, – сказал он наконец. – А пока я к вам с миссией от моей жены, королевы Шалиона. Но сначала скажите мне, лорд Кэс, по секрету – вы любите леди Бетрис?
Кэсерил опешил от неожиданности.
– Я… Она… Да, король, люблю, – пробормотал он.
– Отлично! Я был уверен в этом, но Изелль настаивала, чтобы я сперва спросил. А теперь – очень важный вопрос: не хотите ли побриться?
– Я… Что?
Рука его автоматически взлетела к бороде. Она уже не была такой лохматой и неприбранной, как раньше, и стала, как ему казалось, достаточно ровной, и кроме того он ее недавно подрезал.
– А в чем причина этого вопроса? Это, конечно, не так важно, тем более что борода может и вновь отрасти, как мне кажется…
– Но вы же к ней не безумно привязаны, верно?
– Не безумно, нет. После галер мои руки тряслись, и когда я пытался бриться сам, то резался в кровь. А на цирюльника у меня не было денег. Потом привык к бороде.
– Вот и отлично!
Бергон подошел к двери и, высунув голову, позвал:
– Заходите!
Вошли цирюльник и слуга с кувшином горячей воды. Цирюльник заставил Кэсерила сесть и окутал белой простыней. Не успел Кэсерил произнести и слова, как тот густо намылил его, ловко взбивая пену. Слуга поднес к груди Кэсерила тазик, и цирюльник, что-то напевая себе под нос, принялся орудовать стальным лезвием. Скосив глаза вниз, Кэсерил увидел, как в тазик падают, скошенные умелой рукой, клочки черных волос, окутанные пеной. Несколько раз мастер обеспокоенно курлыкнул, но в конце концов удовлетворенно крякнул и широким жестом отвел тазик в сторону.
– Вот и все, милорд! – произнес он.
Горячее полотенце и кусающий щеки спиртовой раствор лаванды завершили священное действо. Король опустил в ладонь художника монету, и тот, низко кланяясь и пятясь к двери, ретировался.
Из коридора раздалось негромкое женское хихиканье. Чей-то (понятно, чей!) голосок прошептал:
– Смотрите, Изелль! У него тоже есть подбородок. Я вам говорила!
– Точно! И премилый!
Вошла Изелль. Держа спину прямо, в своем величественном наряде королевы (да еще явившейся из Храма с торжественного обряда возведения в должность!) она хотела держаться соответственно своему статусу, но, увидев Кэсерила, расхохоталась. Следом, легкой, фантастически изящной походкой вошла Бетрис, с ямочками на щеках, с ярко горящими карими глазами, с умопомрачительной прической, кольцами локонов обрамлявшей ее лицо. Изелль прижала ладонь к губам.
– Боги! – воскликнула она. – Кэсерил! Оказывается, если лишить вас этого вашего кустарника на щеках, вы будете выглядеть не таким уж и старым!
– Совсем не старым! – горячо возразила Бетрис.
Он встал при появлении королевы и отвесил глубокий поклон, одновременно тронув свой непривычно голый и холодный подбородок. Никто не предложил ему зеркала, чтобы он смог выяснить причину, по которой так веселились дамы.