Ди Санда свирепо посмотрел на Кэсерила. Кэсерил же улыбнулся и, отвесив поклон, отошел, оставив принца наедине с его проблемами и его наставником.
За столом Изелль завела похожую песню, правда, объектом ее атаки стал не наставник, а бабушка.
– Бабушка! – проговорила принцесса. – Так жарко! Можно мы поплаваем в реке, как и Тейдес?
В связи с наступлением жары ежедневные верховые прогулки, которые принц совершал в компании наставника, грумов и пажей, были заменены на купания в огороженном заливе протекавшей возле Валенды реки – в том же самом месте, где в бытность свою пажом Кэсерил плавал в компании своих однокашников. Дамам, естественно, не позволялось участвовать в этих заплывах. Тейдес приглашал и Кэсерила разделить с ним и его свитой удовольствие дневного купания, но он вежливо отказывался, ссылаясь на свои обязанности по отношению к Изелль, хотя причина отказа была в ином: ему не хотелось, раздевшись, превратиться в мишень для вопросов о происхождении шрамов на исполосованной бичами спине. Он еще помнил недоразумение с мальчиком-слугой в бане.
– Конечно же, нельзя! – ответила принцессе провинкара. – Это неприлично!
– Но мы поедем не с ним! – настаивала Изелль, имея в виду своего наставника. – Пусть там будут только дамы.
Она повернулась к Кэсерилу.
– Вы говорили, что, когда вы были пажом, дамы купались в реке.
– Служанки, принцесса! – строго пояснила провинкара. – Простой народ. Это времяпрепровождение не для вас.
Изелль пригорюнилась. Жара и впрямь была невыносимой. Бетрис, надеявшаяся, вероятно, на более благосклонный исход переговоров, совсем сникла. Принесли суп. Все с ненавистью посмотрели на горячий пар, который поднимался над тарелками. Но, стараясь ни на йоту не отступать от этикета, провинкара взяла ложку и сделала первый глоток.
Кэсерил же неожиданно произнес:
– Но ведь леди Изелль умеет плавать, ваша светлость, не так ли? То есть ее научили, когда она была маленькой, так?
– Нет, конечно, – покачала головой провинкара.
– О! – отозвался Кэсерил. – О господи!
Он оглядел стол. Королева Иста отсутствовала. Поскольку ничто не мешало ему говорить об этом опасном предмете, он рискнул продолжить.
– Я в этой связи вспомнил об одной ужасной трагедии.
Провинкара, прищурившись, посмотрела на Кэсерила. Ее рука с ложкой застыла на полпути к цели; Бетрис же, напротив, отправила свою ложку в рот.
– И что за трагедия? – спросила провинкара.
– Она случилась, когда я служил в армии провинкара Гвариды, во время нашей войны с рокнарийским принцем Олусом. Его армия ночью, в грозу, перешла границу, и мне было дано задание эвакуировать дам из замка ди Гвариды, пока враг не окружил город. Полночи мы скакали, а к утру, на рассвете, нам пришлось форсировать небольшую реку. После грозы она разлилась, течением одну из дам смыло в поток с лошади, и вода унесла ее вместе с пажом, который бросился ей на выручку. Не успел я развернуть лошадь, чтобы поспешить на помощь, как они исчезли из виду… Мы нашли тела на берегу следующим утром. Река была не слишком глубокой и широкой, но несчастная, не умея плавать, запаниковала и сразу захлебнулась. А, между тем, небольшая предварительная тренировка спасла бы и ее жизнь, и жизнь еще двоих человек.
– Еще двоих? – переспросила Изелль. – Но их же было двое – она и паж.
– Под сердцем она носила ребенка, – ответил Кэсерил.
Над столом повисла тишина.
Провинкара потерла подбородок и, пристально посмотрев на Кэсерила, спросила:
– Это реальная история, кастиллар?
– Увы, – вздохнул Кэсерил.
Кожа на теле той дамы была в ссадинах и кровоподтеках, вся в синих пятнах, под ногтями – глина, одежда промокла и, пропитавшись речным илом, стала тяжелой… Но не тяжелее той тяжести, что легла на его сердце.
– Мне пришлось сообщать обо всем ее мужу, – закончил Кэсерил.
Ди Феррей только хмыкнул. Комментировать историю Кэсерила он не взялся.
– Не хотел бы вновь оказаться в такой ситуации, – добавил Кэсерил.
Провинкара несколько секунд молчала, после чего заявила:
– Моя внучка не может плескаться в реке, в чем мать родила, словно она какой-то угорь, а не принцесса.
Изелль посмотрела на бабушку умоляюще:
– Но мы же можем надеть, скажем, длинные льняные рубашки.
– Это было бы разумно, – кивнул Кэсерил. – В критических ситуациях в воде люди, как правило, одеты.
Бетрис же добавила задумчиво:
– Это еще и лучше. Освежимся дважды – и во время купания, и когда будем сохнуть на берегу.
– Наверняка, кто-нибудь из служанок, живущих в замке, может показать принцессе, как нужно плавать, – вкрадчиво произнес Кэсерил.
– Ни одна из них не умеет этого делать, – твердо сказала провинкара.
– Так оно и есть, – подтвердила Бетрис. – Могут только вброд переходить, да и то только там, где мелко.
Она подняла глаза на Кэсерила и спросила:
– А вы смогли бы нас научить, лорд Кэс?
Изелль даже в ладоши захлопала:
– О да!
Кэсерил колебался. С другой стороны, в компании дам он сможет не снимать рубашку и никак это не объяснять.
– Я полагаю, смог бы, – ответил он, – если вы не будете против.
Он поднял глаза на провинкару:
– И если их светлость мне позволит.
Последовала долгая пауза, в конце которой провинкара проворчала:
– Ладно! Только смотрите не простудитесь.
Изелль и Бетрис предусмотрительно сдержались и не стали слишком открыто выражать свою радость, но на Кэсерила посмотрели с выражением крайней признательности. А интересно, поверили ли они в правдивость его истории о гибели той молодой женщины?
Уроки начались в тот же день, после обеда. Кэсерил стоял посередине реки и пытался убедить несколько смущенных дам в том, что они не пойдут ко дну сразу, как только намочат волосы. Напротив, только опустив лицо и голову в воду и задержав при этом дыхание, они поплывут, даже не прилагая к этому никаких усилий. Наконец дамы расслабились и научились, повинуясь его инструкциям, держаться на поверхности. Плавучесть у них, конечно, была получше, чем у Кэсерила, хотя месяцы, проведенные за столом провинкары, несколько округлили бородатую физиономию кастиллара, в значительной степени утратившую сходство с волчьей.
Терпение Кэсерила было вознаграждено. К концу лета девушки плескались и ныряли в неглубокой реке, наполовину выпитой засухой, не хуже, чем опытные пловцы. При этом Кэсерил мог позволить себе посидеть в сторонке, по пояс в воде, откуда время от времени изрекал какие-нибудь дельные советы.
То, что он выбрал именно такую позицию, лишь частично было вызвано желанием найти местечко попрохладнее. Да, следовало признать: провинкара была права, считая купание занятием неприличным. Она могла бы выразиться и более определенно – непристойным. Длинные льняные рубашки, которые, промокнув, льнули к юным гибким телам, служили насмешкой над скромностью, которую призваны были защищать, – неожиданный эффект, на который он не рискнул обратить внимание своих счастливых учениц. Что было еще хуже, это была палка о двух концах. Ткань, прилипшая к нему, красноречиво свидетельствовала о состоянии его ума, точнее… точнее, тела, которое наконец полностью восстановилось от пережитых в плену невзгод, – как он надеялся, что они не обратят на это внимания! Изелль, похоже, было не до него. Что касается Бетрис, то здесь он не был уверен. А вот служанка-гувернантка Изелль, средних лет дама по имени Нан ди Врит, которая отказалась брать уроки плавания, но болталась поблизости по щиколотку в мелкой водичке, полностью одетая, ничего не упустила из виду и, видно было, изо всех сил боролась с собой, чтобы не сорваться и не захихикать. К чести ее, нужно было сказать, что она не только не смеялась, но и не жаловалась на него провинкаре. По крайней мере, так он думал.
Мало-помалу Кэсерил с неудовольствием обнаружил, что с каждым днем все больше и больше думает о Бетрис. Нет, конечно, речи пока не шло о том, чтобы совать под ее дверь скверные стишки – от этого его, слава Богам, уберегали сохранившиеся остатки здравого смысла. Да и играть на флейте под ее окном у него вряд ли бы получилось – руки уже не те! И, тем не менее, в этом жарком покое летней Валенды он начал думать о чем-то, что выходило за рамки обычного дневного распорядка.
Бетрис ему улыбалась – здесь он себя не обманывал. И она была к нему добра. Но она улыбалась и была добра и по отношению к своей лошади! На фундаменте ее искреннего дружеского расположения вряд ли можно было построить замок мечты, да еще внести туда застеленную постель. И тем не менее она ему действительно улыбалась.
Он отгонял от себя эти глупости, но они вновь овладевали им, наряду с прочими, и особенно – во время занятий плаванием. Но он твердо решил: дурака он из себя делать не станет. То, что с ним происходит и что так его смущает, есть наверняка результат того, что он восстановил свою природную силу. Но что толку? Он гол как сокол, как и в те времена, когда служил пажом – ни земли, ни денег. К тому же поводов на что-то надеяться у него еще меньше, чем тогда. Это безумие – поддаваться голосу природы и любви. И тем не менее… Кстати, отец Бетрис находится точно в таком же положении, что и Кэсерил, – происхождение у него хорошее, но земли нет. Человек он, что называется, служащий. И вряд ли он стал бы презирать Кэсерила, плавающего в такой же, как и он, лодке.
Да, ди Феррей был слишком мудр, чтобы презирать Кэсерила. Но он также понимал, что красота его дочери и ее отношения с принцессой представляют собой капитал, который может в качестве жены принести ей нечто более достойное, чем нищий Кэсерил или те сыновья бедной местной знати, которые служат в замке пажами. Да и сама Бетрис считала этих малолеток досадливыми щенками – не больше! Но у этих юношей есть наверняка старшие братья, наследники пусть и небольших, но состояний.
Сегодня он погрузился в воду по подбородок и притворился, будто не смотрит сквозь полуопущенные ресницы на Бетрис, забравшуюся на камень, и не видит ее мокрой, почти прозрачной рубашки, с которой стекает вода, ее черных волос, струящихся по изгибам плеч и груди. Она протянула руки к солнцу, после чего бросилась в воду, обдав снопом брызг Изелль; та же с веселым криком метнулась в сторону и ударила по воде ладонями, стараясь отплатить Бетрис той же монетой.