– Вы знаете, где убитого нашли, – проговорил Кэсерил. – А можно узнать, где на него напали?
Констебль покачал головой.
– Трудно сказать, – ответил он. – Может быть, где-то в нижней части города.
Нижняя часть Кардегосса – нижняя и в топографическом, и в социальном смысле – простиралась по обе стороны городской стены, которая разделяла две реки.
– В городе есть с полдюжины мест, – продолжал констебль, – где можно незаметно сбросить тело с городских стен в реку – так, чтобы вода унесла его подальше. Некоторые места совершенно безлюдны, в некоторых еще можно встретить человека. Где убитого видели в последний раз? Кто-нибудь знает?
– Я видел его за ужином, – ответил Кэсерил. – Но он ничего не говорил о том, что собирается в город.
Кстати, и в Зангре есть укромные места, где тело можно незаметно сбросить в реку.
– Кости у него не сломаны? – спросил Кэсерил констебля.
– Я, по крайней мере, ничего не почувствовал, милорд! – произнес констебль. И действительно, на бледном теле погибшего ни синяков, ни кровоподтеков не было видно.
Опрос замковой стражи показал, что ди Санда покинул территорию замка примерно в полночь, во время смены караула. Был он один и шел пешком. Услышав это, Кэсерил оставил планы исследовать каждый коридор замка в поисках следов ди Санды и пятен его крови. Уже позже, к вечеру, констебль нашел в городе трех людей, которые показали, что видели секретаря принца в таверне в нижней части города – тот сидел в одиночестве за столом и выпивал, после чего ушел. Один из свидетелей заявил, что ди Санда был изрядно пьян и шатался. Этого свидетеля Кэсерил с удовольствием опросил бы наедине в одном из каменных казематов замка, откуда наружу не долетают ни стоны, ни крики – тогда бы этот свидетель, может быть, рассказал бы что-нибудь другое. Дело было в том, что Кэсерил ни разу не видел, чтобы секретарь и наставник принца Тейдеса напивался. Ни разу. Никогда.
Именно Кэсерилу было поручено разобрать вещи ди Санды – за все годы службы тот не нажил себе состояния, так что работы было немного. Предполагалось, что вещи погибшего будут отосланы его старшему брату, жившему в отдаленной провинции. Пока констебль и его помощники рыскали по городу в поисках убийц (совершенно бессмысленное занятие, как полагал Кэсерил), сам он занялся внимательным изучением бумаг покойного. Но чтобы ни заставило ди Санду той злополучной ночью отправиться в нижний город, тайну своей смерти он унес с собой.
Поскольку родственников, желающих постоять и посидеть у гроба, у ди Санды не было, похороны были назначены на следующий день. Особую торжественность церемонии придало присутствие принца и принцессы, а также тех придворных, которые пытались завоевать их расположение. Ритуал прощания, устроенный в зале Сына, выходящем своими вратами на главный двор Храма, был короток, и Кэсерил, стоявший рядом с гробом, подумал: как же одинок в своей жизни был этот человек! Ни один друг не встал в изголовье его смертного ложа и не произнес длинной речи, к вящему утешению всех присутствующих. Лишь Кэсерил, по поручению принцессы, сказал несколько обязательных слов, стараясь обойтись без заготовленной еще утром шпаргалки, сунутой в рукав туники.
Он отошел от постамента, на котором был установлен гроб, чтобы дать дорогу священникам и служкам различных квинтерианских храмов, одетым в цвета избранных ими Богов и Богинь. Священнослужители встали в пяти точках вокруг смертного одра ди Санды. В руках они держали священных животных и птиц – обычных участников похоронных церемоний. Кэсерил однажды видел такую церемонию, на которую священник принес в корзинке пять котят с обвязанными вокруг шеи разноцветными лентами. Священник был один, и выглядел он страшно усталым, но заказчик – бедняк, хоронивший единственную дочь, – не мог себе позволить пригласить больше служителей церкви. Рокнарийцы в сходных ситуациях часто использовали рыб, но, в соответствии с их религиозными традициями, числом четыре, а не пять. Рокнарийские священники окрашивали рыб в разные цвета, а потом по маршруту, которым рыбы плавали в тазу, узнавали волю Богов. Какими бы рыбами, птицами или животными не пользовались священники, участвовавшие в церемонии, именно таким способом Боги одаривали усопшего счастьем последнего чуда.
Богатый Храм в Кардегоссе имел возможность организовать похороны с участием самых разнообразных животных и птиц – разного вида, типа, пола и породы. Священник Храма Дочери, одетый в ритуальный бело-голубой костюм, держал в руке хохлатую белую сойку. Наряженная в зеленое женщина-священник из Храма Матери несла на руках большую зеленую птицу, близкородственную, как полагал Кэсерил, птицам из зверинца Умегата. Человек из Храма Сына, сам в красно-оранжевом плаще, вел на поводке молодого лиса, чья ухоженная шкура сияла среди мрачных теней ритуального зала подобно огню. Священник Отца, весь в сером, вел крупного, массивного, явно осознававшего свое достоинство волка. Кэсерил ожидал, что служка из Храма Бастарда, одетая в белое, принесет одну из священных ворон из башни короля Фонзы, но у той в руках оказалась парочка пухлых крыс, с любопытством поглядывающих на собравшихся двуногих своими пытливыми глазками.
Служители культа пали ниц, умоляя Богов подать им знак, после чего встали в изголовье смертного одра и начали по очереди подносить к усопшему принесенных животных и птиц. Священник Храма Дочери стряхнул с руки сойку, но та полетела не к покойнику, а к хозяину – так же, как и зеленая птица из Храма Матери. Лисица, освобожденная от поводка, понюхала воздух, подбежала к постаменту, на котором стоял гроб, и, поднявшись наверх, колечком свернулась возле тела, уткнувшись носом в голову покойника. Улегшись, лисица глубоко вздохнула.
Волк, весьма опытный в подобных делах, не проявил к мертвому ди Санде никакого интереса. Служка Храма Бастарда опустила крыс на каменный пол, но те бросились назад, пробрались по рукаву ее плаща вверх и, выбравшись наружу возле ушей хозяйки, стали попискивать и хвататься зубками за локоны ее волос – так что ей пришлось почти силой отрывать их от прически.
Итак – ничего особенного, никаких сюрпризов. Если человек при жизни заранее не посвящал себя какому-нибудь конкретному Божеству, то души бездетных шли обычно к Дочери или Сыну, а души почивших родителей – к Отцу или Матери. Ди Санда был бездетен, свою юность отдал службе в военном ордене Сына, поэтому, что было совершенно логично, Сын и должен был забрать его душу. Бастард, Бог последнего прибежища, Бог двусмысленный и постоянно противоречащий самому себе, был спасением для тех, кто сделал из своей жизни катастрофу, кого презирали, кем брезговали старшие Боги. Допустим, если умерший имел где-то незаконного ребенка, но не знал об этом и не отдал тому ни части своего сердца, ни должной заботы, его душой могли пренебречь и Сын с Дочерью, и Отец с Матерью. Тут-то и подворачивался Бастард.
Подчиняясь выбору, сделанному изящным лисом Господина Осени, священник Храма Сына выступил вперед, чтобы, завершая церемонию, именем своего Бога благословить мятежную душу усопшего, после чего скорбящие прошли мимо смертного одра ди Санды, возлагая пожертвования на алтарь Сына за упокой новопреставленного.
Кэсерил едва не пронзил кожу ладоней ногтями, когда среди прочих к смертному ложу ди Санды подошел Дондо ди Джиронал. Тейдес, еще не оправившийся от потери, с лицом, исполненным горя и грусти, прошел мимо своего секретаря, сожалея, как надеялся Кэсерил, обо всех своих ссорах с преданным ему наставником. На алтарь он возложил солидную сумму в золоте.
Изелль и Бетрис, обе также были тихими и вели себя спокойно – и во время церемонии прощанья, и позже. Они почти ничего не говорили по поводу сплетен, которые были спровоцированы убийством ди Санды, отклоняли все предложения посетить город и находили мельчайшие поводы для того, чтобы увидеться с Кэсерилом и убедиться в том, что тот жив.
Весь королевский двор только и говорил, что о таинственном убийстве ди Санды. Новые, драконовские меры были приняты против самых опасных отбросов общества – грабителей и воров. Кэсерил хранил молчание. Смерть ди Санды не казалась ему чем-то непостижимым. Проблема состояла в том, чтобы веско и однозначно донести доказательства до ди Джироналов. Он вновь и вновь обдумывал их, но никак не мог выстроить логическую цепочку так, чтобы каждый шаг неумолимо вел к следующему, и так – до самого конца. А если он не добьется в своих фактах и мыслях предельной стройности и четкости, то лучше уж тогда садануть себе ножом по горлу – и дело с концом!
Может быть, в преступлении безосновательно обвинят какого-нибудь неудачливого грабителя? И тогда он… Но что тогда? Чего стоит его слово сейчас, когда по замку и городу распространились слухи о причине появления на его спине этих ужасных шрамов? Большинство придворных убедились в его невиновности, узнав о том, какие свидетельства принесла на своих крыльях священная ворона. Но были и такие, кто считал, что сплетня имеет под собой основания – не случайно же некоторые мужчины-придворные сторонились Кэсерила, а дамы отшатывались, когда он имел неосторожность случайно к ним прикоснуться. Но констеблю так и не удалось найти жертвенное животное, а потому двор зажил своей обычной беззаботной жизнью, которая прикрыла неприятный случай, произошедший с секретарем принца, как струпья прикрывают заживающую рану.
Тейдесу предоставили нового секретаря, которого собственноручно из штата своей канцелярии выбрал старший ди Джиронал. Это был некий узколицый тип, креатура самого канцлера, который ничего не предпринял, чтобы сблизиться с Кэсерилом. Дондо, не скрываясь, делал все, чтобы отвлечь принца от скорбных мыслей, организовывая различные, порой весьма предосудительные, развлечения. Тому, насколько они были предосудительными, Кэсерил сам стал свидетелем, когда Тейдес, явно неспособный найти нужную дверь, ввалился в комнату Кэсерила, где его вывернуло прямо под ноги хозяина комнаты доброй квартой красного вина. Кэсерил отвел принца, совершенно ослепшего и слабого, в его покои и препоручил заботам слуг.