Зеленая птица Матери также отказалась покидать руку своей хозяйки. Архиепископ не стал рисковать и просто кивнул служке, чтобы та вернулась на свое место.
Третьей была выведена лиса, священное животное Сына. Зверь натягивал цепь, скулил, извивался и упирался, скребя когтями по плитам двора и всеми силами стараясь удрать. Менденаль удалил служку с лисой.
Приземистый серый волк, который до этого сидел с вывалившимся из зубастой пасти красным языком, гортанно зарычал, стоило его одетому в серое служителю взяться за цепь, пристегнутую к ошейнику. Когда же служка попытался потянуть зверя к гробу, тот улегся брюхом на плиты, покрывавшие двор, и вытянул лапы, отказываясь подниматься. Служка испуганно глянул на архиепископа – я ничего не делал. Тот не стал спорить.
Наконец все с надеждой стали смотреть на одетую в белое платье девушку – служку Бастарда, – которая несла в руках двух белых крыс. Канцлер ди Джиронал в немой ярости взирал на происходящее. Но что он мог сделать или сказать? Белая леди вздохнула, подошла к гробу и опустила своих питомцев на грудь Дондо в знак того, что Бог, покровительствующий ей, принимает и непременно успокоит душу, отвергнутую прочими Богами.
Но как только она отвела руки, ее подопечные, блестя белыми шелковистыми шкурками, бросились прочь, словно камни, выпущенные из катапульты. Девушка заметалась, не зная, за которой из двух крыс ей бежать. Один из зверьков скрылся в колоннаде, другой решил спрятаться в толпе скорбящих, что понравилось далеко не всем дамам, и многие отчаянно завизжали. Волна охов и вздохов пронеслась по двору Храма. Люди были озадачены, удивлены, ошарашены; перешептываясь, они с ужасом и удивлением взирали на происходящее.
Бетрис повернулась и, прильнув к уху Кэсерила, взволнованно зашептала:
– Кэсерил! Что все это значит? Бастард всегда забирает себе то, что остается, что никому больше не нужно. Всегда. Это… Это его обязанность. Он не может не забрать то, что отвергнуто другими Богами. Я думала, он уже забрал душу Дондо.
Кэсерил, ошеломленный произошедшим, стоял не шелохнувшись. Наконец он проговорил:
– Если ни один из Богов не забрал душу покойного… значит, она по-прежнему пребывает в мире. Я хочу сказать, если она не там, она – здесь! Где-то среди нас…
Неуспокоившаяся грешная душа! Призрак! Проклятый и обреченный на вечные скитания в мире живых.
Церемония запнулась. Архиепископ и канцлер ди Джиронал обошли священный огонь и, встав в отдалении, принялись шепотом совещаться, а может быть, и спорить, о чем толпа могла составить суждение на основе резких отрывочных фраз, долетавших до ушей собравшихся, умиравших от любопытства. Наконец архиепископ вышел вперед и подозвал к себе другого служку Бастарда. Тот, выслушав нечто сказанное ему на ухо, быстро убежал. Небо быстро темнело. Помощник священника, вероятно по собственной инициативе, взмахнул руками и исторг из глоток стоящих рядами певчих, очередной гимн. Ко времени, когда канцлер и архиепископ закончили совещание и вернулись на свои места, закончилась и песня.
И тем не менее ничего не происходило. Певчие завели очередной гимн. Жаль, подумал Кэсерил, что книжка Ордола «Пять дорог к высшей цели», которую он клал на физиономию, чтобы днем подремать, осталась в Валенде. Там, наверняка что-нибудь да сказано про такие случаи. Если дух Дондо не попал к хозяину демона, к Бастарду, то где он? А если демон в любом случае должен был вернуться к Бастарду с двумя наполненными ведрами, то где сейчас исторгнутая из тела душа неизвестного убийцы Дондо? И еще вопрос: и где, скажите пожалуйста, был сам демон? Кэсерил никогда не любил копаться в теологических нюансах, считая это занятие непрактичным, интересным лишь мечтателям, – пока сам не столкнулся с этим кошмаром.
Кто-то царапался у его ног. Кэсерил глянул вниз и увидел возле своего башмака белую крысу. Подрагивая розовым носиком, зверек тянулся вверх. Кэсерил нагнулся и поднял крысу, намереваясь отдать служке. Оказавшись в ладонях Кэсерила, крыса радостно завертела хвостиком и лизнула его в большой палец.
К удивлению Кэсерила, запыхавшийся служка привел к Храму Умегата, который был одет в свой обычный наряд. Но что более всего поразило Кэсерила, так это белая аура, которая окружала рокнарийца, – так окно, выходящее на морские просторы, осиянные восходящим солнцем, обрамляет фигуру стоящего перед ним человека. Кэсерил даже закрыл глаза, хотя и понимал, что ауру он видит не ими – белое сияние, окружавшее Умегата, ощущалось и сквозь веки. Но это было не все. На темном фоне прикрытых век он прямо перед собой увидел еще две ауры, перед ними – трепещущее, беспокойное сияние, а чуть в стороне – зеленую искру света. Открыв глаза, Кэсерил увидел остановившийся на нем внимательный взгляд Умегата и почувствовал себя раздетым. Но Умегат отвел глаза и, с поклоном подойдя к архиепископу, принялся слушать, что тот говорит ему на ухо.
Посовещавшись с грумом, архиепископ подозвал служку Бастарда, которая уже успела поймать одну из своих двух подопечных. Девушка передала крысу Умегату, и тот, мягко удерживая ее в одной руке, вопросительно посмотрел на Кэсерила, после чего, извиняясь за причиняемое беспокойство, стал пробираться сквозь толпу придворных по направлению к нему. Кэсерил не мог понять, почему придворные не расступаются перед мощной белой аурой рокнарийца – как морские волны расступаются под носом клипера. Но те едва удостаивали Умегата своим взглядом. Наконец грум добрался до Кэсерила и протянул руку. Тот непонимающе посмотрел на Умегата.
– Священную крысу, милорд! – негромко произнес королевский грум.
– О!
Зверек по-прежнему с неизъяснимым удовольствием нежился в ладонях Кэсерила и был страшно недоволен, когда Умегат его забрал. Вторая крыса, увидев, что ладони Кэсерила освободились, хотела уже броситься туда, но Умегат, удержав ее, отправился назад, к ожидающему его архиепископу. Кэсерилу показалось, что он сходит с ума, но он точно видел, что архиепископ с трудом сдерживается, чтобы не поклониться королевскому груму. Впрочем, для всех присутствовавших ничего странного не было в том, что Менденаль в этой непростой и странной ситуации послал за главным королевским специалистом в деле ухода за животными. Странным все казалось лишь Кэсерилу.
Подняв крыс прямо к своему лицу, Умегат что-то прошептал, после чего приблизился к телу Дондо. Крысы спокойно сидели на руках грума, но ни одна из них не захотела даже взглянуть на гроб с покойным – Бастард не желал обладать душой этого человека. Время тянулось и тянулось, но ничего не происходило. Наконец Умегат, словно извиняясь, покачал головой и, поклонившись архиепископу, отдал крыс девушке-служке, которая, не находя себе места от волнения, стояла чуть поодаль.
Упав ничком между светильником и гробом, архиепископ принялся молиться, но вскоре поднялся на ноги. Служки забегали по двору с факелами, зажигая лампы, установленные на стенах, окружавших двор. Подозвав носильщиков, архиепископ приказал им взять гроб и нести его к сложенному заранее погребальному костру. Те двинулись, сопровождаемые скорбной песней хора.
Вернулась Изелль. Она подошла к Бетрис и Кэсерилу, потирая тыльной стороной ладоней обведенные черными кругами глаза.
– Больше не могу, – сказала она. – Это выше моих сил. Пусть ди Джиронал сам смотрит, как жарят его братца. Лорд Кэс! Отведите меня домой!
Маленькая свита принцессы выбралась из толпы скорбящих и вышла через передний портик Храма на сырые улицы осеннего города. За ними из Храма потянулись и другие.
Грум Умегат, стоящий у колонны, подошел к ним и поклонился.
– Милорд Кэсерил! Могу я с вами поговорить?
Кэсерила удивило то, что аура, окружавшая Умегата, не отражалась на мокрых плитах, лежавших у него под ногами. Жестом извинившись перед Изелль, он отошел с рокнарийцем. Женщины остались ждать его у края портика, при этом Изелль опиралась на руку Бетрис.
– Милорд! – проговорил Умегат. – Я хотел бы при первом удобном для вас случае поговорить с вами наедине.
– Я приду в ваш зверинец, как только доставлю Изелль в ее апартаменты.
И, поколебавшись, Кэсерил добавил:
– А вы знаете, что вы сияете, как зажженный факел?
Грум склонил голову.
– Так мне говорили, милорд, те немногие, кто видит не только то, что видят глаза. Увы, сами мы не в состоянии себя увидеть. Ни одно земное зеркало, способно отразить это сияние. Только глаза самой души способны на это.
– Там была женщина, которая сияла, словно зеленая свеча.
– Мать Клара? О да, она мне о вас говорила. Мать Клара – замечательная повитуха.
– Так чем же является это свечение? – спросил Кэсерил, бросив взгляд в сторону, где его дожидались дамы.
Умегат коснулся губ пальцем, словно призывал к молчанию.
– Не здесь, милорд, – сказал он, – прошу вас!
Кэсерил согласно кивнул.
Рокнариец низко поклонился ему и, прежде чем повернуться и раствориться в темноте, сказал:
– Вы сами, милорд, сияете, как горящий город.
13
Принцесса была настолько вымотана странной церемонией похорон лорда Дондо, что ко времени, когда они добрались до замка, едва переставляла ноги и постоянно спотыкалась. Кэсерил, оставив Нан ди Врит и Бетрис с принцессой, которую те прямиком отправили в постель, и приказав слугам принести дамам ужин, вышел из главного здания и отправился к воротам Зангры. На мгновение остановившись, он посмотрел в сторону города – не виден ли над Храмом дым, и ему показалось, будто нависшие над ним облака отдают оранжевым свечением. Впрочем, было слишком темно, и сказать что-либо определенное Кэсерил не мог.
Сердце его подпрыгнуло, когда он, пересекая дворик перед конюшнями, услышал вокруг себя хлопанье крыльев. Это были вороны с башни короля Фонзы. Отмахнувшись от двух из них, которые норовили сесть ему на плечи, Кэсерил затопал ногами. Но вороны не улетели, а продолжали сопровождать его, пусть и на расстоянии, до самых ворот зверинца.