Здесь, в свете ламп, освещавших ворота, его ждал один из помощников Умегата, маленький пожилой человек с обрубленными большими пальцами рук и с обрезанным языком – обстоятельство, объяснявшее то, что приветствовал он Кэсерила дружественным мычанием, которое для верности сопровождалось дружественными же жестами. Приоткрыв ворота, он пропустил Кэсерила вперед, а сам принялся отпугивать ворон, которые намеревались ворваться внутрь; одну самую настойчивую ему пришлось отбросить ударом ноги, после чего он закрыл ворота.
Свеча, которой помощник Умегата освещал их путь по коридору, была прикрыта сверху стеклянным колпаком. Звери, сидевшие по краям коридора в своих вольерах, шумно вдыхали воздух и топали лапами, прижимаясь к решеткам и вглядываясь из темноты в проходящих. Глаза леопарда сияли, словно зеленые искры, а исторгаемый из самого его нутра рык был отнюдь не враждебным, а скорее – вопрошающим.
Грумы, работающие в зверинце, спали в одной половине второго этажа, в то время как другая была отдана под хранение корма и соломы. Дверь туда была открыта, и в коридор проникал скудный свет свечи. Провожатый Кэсерила постучал о косяк двери; Умегат отозвался:
– Спасибо! Очень хорошо!
Помощник Умегата, поклонившись, посторонился. Кэсерил вошел в узкую, но опрятную комнату с окном, выходящим на конюшни. Умегат задернул штору на окне и выдвинул вперед грубоватый сосновый стол, укрытый яркой скатертью, на которой стоял кувшин с вином, глиняные чашки и тарелка с сыром и хлебом.
– Благодарю вас, что пришли, лорд Кэсерил, – произнес хозяин комнаты, – присаживайтесь. И спасибо тебе, Дарис! Можешь идти.
Дарис вышел, Умегат закрыл за ним дверь. Прежде чем опуститься на стул, предложенный хозяином, Кэсерил задержался у полки с книгами. Заголовки здесь были и ибранские, и дартаканские и, естественно, рокнарийские. Внимание Кэсерила привлекли золотые буквы на знакомом корешке: Ордол, «Пять дорог к высшей цели». Кожаный переплет был потрепан, сам томик, как и все, стоящие рядом, не носил на себе следов пыли. Книгами пользовались постоянно. Книги – преимущественно по теологии. Почему, однако, меня это не удивляет?
Наконец Кэсерил сел на простой деревянный стул. Умегат взял глиняную чашку и, налив в нее тяжелого красного вина, улыбнулся и протянул гостю. Кэсерил благодарно обхватил сосуд подрагивающими ладонями.
– Спасибо! Это именно то, что мне нужно.
– Так я и думал, милорд! – отозвался Умегат и, налив вина себе, сел за стол напротив Кэсерила. Стол был простой и незатейливый, но обилие горящих свечей придавало ему некий даже торжественный вид. Да, это была комната, в которой много читали.
Кэсерил поднял чашку и отпил вина. Когда он вновь поставил ее на стол, хозяин немедленно подлил вина, дополнив сосуд до краев. Кэсерил закрыл глаза и тут же открыл их вновь. Закрытыми были глаза или нет – Умегат по-прежнему источал сияние.
– Как я понимаю, вы не просто грум, – произнес Кэсерил. – Так?
Умегат смущенно откашлялся.
– Да, – ответил он. – Я принадлежу к ордену Бастарда. Хотя здесь я нахожусь совсем по иной причине.
– И по какой?
– Мы об этом еще поговорим, – ответил Умегат и, взяв в руку столовый нож, принялся нарезать хлеб и сыр.
– Я думал, – проговорил Кэсерил. – Я надеялся… Мне казалось, а вдруг вас послали Боги, чтобы направлять и защищать меня?
Умегат иронически скривил губы.
– Вот как? Мне казалось, что Боги послали вас, чтобы направлять и защищать меня!
– Вот как?
Кэсерил уселся поудобнее и пригубил вина.
– Но тогда это не то, о чем я думал, – сказал он. – И когда вам начало так казаться?
– Когда вороны с башни короля Фонзы буквально атаковали вас с криками «Это он! Это он!». Бог, которому я служу, иногда говорит двусмысленные вещи, но в этом случае ошибиться было трудно.
– Я тогда сиял?
– Нет.
– И когда же это началось?
– Где-то в промежутке между тем моментом, когда я видел вас в последний раз – вы шли в замок, хромая так, словно вас сбросили с лошади, – и сегодняшней встречей в Храме. Думаю, вы лучше знаете о точном времени, когда это началось.
Посмотрев в глаза Кэсерила, Умегат предложил:
– Поешьте, милорд! Вы выглядите нездоровым.
Кэсерил ничего не ел с полудня, когда Бетрис принесла ему хлеба с молоком. Умегат дождался, когда его гость набил рот сыром с хлебом, после чего сказал:
– Когда я был молод и служил священником, одной из моих многочисленных обязанностей было ассистировать храмовому дознавателю по части дел, связанных с магией смерти.
Кэсерил едва не подавился сыром, Умегат же продолжал как ни в чем не бывало:
– Или чудом смерти, если сформулировать теологически более точно. Нам удалось тогда разоблачить немало искусных имитаций, связанных, как правило, с использованием яда, хотя менее изобретательные убийцы применяли и более грубые методы. Я вынужден был объяснять им, что Бастард никогда не казнит грешников с помощью кинжала или, скажем, большого молотка. Истинные чудеса – вещь гораздо более редкая, чем уверяет нас молва. Но мне никогда не приходилось сталкиваться с реальным актом магии смерти, где жертва была абсолютно невинна. Если выразить эту мысль более тонко и деликатно, то можно утверждать, что чудо, на которое способен Бастард, – это чудо справедливости.
Голос Умегата становился все более решительным и резким; тон почтительной вежливости исчез из нее вместе с рокнарийским акцентом.
– Понятно, – пробормотал Кэсерил и вновь пригубил вина. Да это самый остроумный из людей, что я встретил в Кардегоссе. И я целых три месяца смотрел на него и не видел этого – только потому, что он носил одеяние слуги. Ясно, Умегат просто не хотел привлекать к себе внимание.
– Одежда слуги – отличный плащ-невидимка, – сказал Кэсерил.
– О, да, – с улыбкой проговорил Умегат и пригубил вина.
– Так вы теперь… вы здесь – как дознаватель?
Неужели для него все теперь кончено? Ему, вероятно, предъявят обвинение пусть и в неудачной, но попытке совершить покушение на Дондо. Предъявят, осудят и казнят?
– Больше нет, – покачал головой Умегат.
– Так кто же вы тогда?
Кэсерил был безмерно озадачен, когда глаза Умегата заискрились смехом, и он произнес:
– Я – святой.
Кэсерил уставился на Умегата и смотрел на него долго-долго, после чего залпом осушил чашку. Умегат, дружески улыбнувшись, вновь наполнил ее. Сегодня выдался настолько странный денек, что Кэсерил ни в чем не мог быть уверенным, но он совсем не думал, что Умегат сумасшедший или лжет.
– Святой? – переспросил он. – Бастарда?
Умегат кивнул.
– Но это не вполне… не вполне обычная роль. Особенно для рокнарийца. Как вы пришли к этому?
Вопрос был абсолютно бессмысленный, но чего еще ждать от человека, который на пустой желудок опрокинул пару чашек вина? Голова у Кэсерила действительно шла кругом.
Умегат грустно улыбнулся. Взгляд его, казалось, был направлен не на собеседника, а куда-то внутрь, в глубины собственной души.
– Вам расскажу только правду. Имена уже не имеют значения. Это случилось давно, пролетела целая жизнь. Я жил в те годы на Архипелаге, был юным лордом, и я влюбился.
– В юности это происходит и с лордами, и с нищими. И не только на Архипелаге.
– Моему возлюбленному было около тридцати. У него был острый ум и доброе сердце.
– Но вы же жили на Архипелаге! Как такое возможно?
– Так уж вышло. В те годы я совершенно не интересовался религиозными вопросами. Но по каким-то причинам этот человек был тайным квинтарианцем. Мы собирались убежать. Вместе. Я сел на корабль, идущий в Браджар. Он не смог. В море я страдал от морской болезни и отчаяния и, как я думал, научился молиться. Я надеялся, что он сядет на другой корабль, и мы встретимся в портовом городе, который избрали нашей целью. Только через год с лишним я узнал, как он встретил свой конец. Об этом мне рассказал рокнарийский купец, с которым мы оба были знакомы.
Кэсерил пригубил вина.
– С ним поступили, как обычно поступают в таких случаях? – спросил он.
– Ну да! Отсекли гениталии и большие пальцы – чтобы пальцев было по числу их Богов.
Умегат, сложив ладонь так, чтобы большой палец спрятался в ладони, тронул лоб, сердце, живот и пах – так делают рокнарийцы, не признающие пятого из Богов, Бастарда.
– Язык они не тронули, надеясь, что он предаст остальных. Но он этого не сделал и погиб мучеником. Его повесили.
Кэсерил открытой ладонью тронул лоб, губы, сердце, живот и пах.
– Мне очень жаль, – сказал он.
Умегат кивнул.
– Я много думал об этом, – произнес он. – По крайней мере, в те часы, когда не был пьян и не занимался всевозможными глупостями. Молодость, сами понимаете! До всего доходишь с трудом. Но однажды я пришел в Храм.
Он глубоко вздохнул и, помолчав мгновение, продолжил:
– И орден Бастарда принял меня. Они дают приют бездомным, становятся друзьями тем, кто уже отчаялся найти родственную душу, возвращают чувство собственного достоинства униженным и оскорбленным. Они дали мне работу… Я был очарован.
Святой Храм. Кэсерил чувствовал, что Умегат опускает некоторые детали. И этих деталей достало на сорок с лишком лет. Впрочем, ничего удивительного не было в том, что такой умный, энергичный и целеустремленный человек поднялся в храмовой иерархии на такие высоты. Голова у него закружилась лишь при описании того, как полная луна сияет над покрытой снегом долиной. Умегат был мастером метафор.
– Отлично! Замечательно! Организация больниц, школ… расследования. Все это здорово. Только объясните мне – почему все-таки вы в темноте издаете сияние?
Умегат потер шею и, мягко потянув себя за косичку, спросил:
– А вы понимаете, что это такое – быть святым?
Кэсерил откашлялся.
– Должно быть, вы очень добродетельны, так? – произнес он.
– Вовсе нет. Совсем не обязательно быть добрым, мягким, любить людей и прочее.