– Но когда вы собирались выдать меня за Дондо, вы не советовались с лордами! Странно! Вы как будто боитесь что-либо сделать без одобрения ди Джиронала. Непонятно, кто у нас король – Орико ди Шалион или Марту ди Джиронал?
– Я… я… я подумаю о твоих словах, дорогая сестра, – произнес Орико, слабым взмахом руки давая пришедшим понять, что аудиенция закончена.
Изелль несколько моментов жгла брата огнем своих глаз, отчего он, казалось, весь сморщился и сплющился, после чего кивнула и сказала:
– Да, подумайте о моей просьбе, милорд. Я приду за ответом завтра.
Было ли это обещанием или угрозой – непонятно, но, отвесив реверанс королю и королеве, принцесса ретировалась, сопровождаемая Бетрис и Кэсерилом.
– Завтра, а потом послезавтра, и так – без конца? – спросил Кэсерил негромко, едва поспевая за Изелль, которая яростно шуршала юбками, двигаясь к выходу из башни.
– Каждый день, пока Орико не сдастся, – ответила принцесса сквозь зубы. – Готовьтесь к долгой борьбе, Кэсерил.
Безрадостный желтоватый свет пробился сквозь низко повисшие облака, когда Кэсерил вышел из замка и отправился в конюшни, завернувшись поплотнее в расшитый шерстяной плащ и по-черепашьи спрятав голову в плечи. Дул сильный холодный ветер, и когда Кэсерил открыл рот и выдохнул, перед его лицом образовалось облачко тумана. Он несколько раз дунул таким образом в сопровождавших его призраков – в свете зимнего солнца те были почти невидимы, но упрямо тащились вслед за ним – куда он, туда и они! Мороз украсил камни двора белым инеем. Отодвинув тяжелую дверь зверинца ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь, он вошел и тут же закрыл вход. Несколько мгновений он стоял, дожидаясь, пока глаза его не привыкнут к темноте, вдыхая сладкую пыль сена.
Грум с отсеченными большими пальцами отставил кадушку, с которой возился, поспешил навстречу и, поклонившись, принялся издавать приветственное мычание.
– Я пришел повидаться с Умегатом, – сказал ему Кэсерил. Безъязыкий поклонился еще раз и кивком головы пригласил пройти внутрь зверинца. Прекрасные животные прижались к передним прутьям своих клеток, шумно вдыхая воздух, а песчаные лисицы, когда он проходил мимо их вольера, возбужденно запрыгали и залаяли тоненькими голосами.
В дальнем конце коридора находилось сложенное из камня просторное помещение, где когда-то хранили сбрую. Теперь же в этой комнате работали и отдыхали слуги, приписанные к зверинцу. В камине весело горели дрова, прогоняя холод и сырость, и легкий запах дыма смешивался с ароматами кожи, полировочных средств и мыла. Шерстяные подушки, лежавшие на стульях, на один из которых указал Кэсерилу грум, были потерты и изрядно выцвели, а старый рабочий стол носил на себе следы долгой трудовой жизни в виде пятен и царапин. Но пол был выметен, окна, по одному с каждой стороны камина, чисто вымыты, а свинцовые профили, в которые было впаяно стекло, тщательно отполированы. Безъязыкий произнес что-то на своем мычащем языке и вышел.
Через несколько минут, вытирая руки полотенцем и оправляя плащ, вошел Умегат.
– Добро пожаловать, милорд! – негромко сказал он.
Кэсерил вдруг смутился: каким этикетом руководствоваться в общении с Умегатом? Кто он Умегату? Кто ему Умегат? Слуга или господин? Есть ли правила, регулирующие отношения святого и простого секретаря, если святой при этом – грум, работающий в зверинце, а секретарь – благородный лорд? Поэтому Кэсерил, найдя компромисс, низко поклонился, но зада при этом от стула не оторвал:
– Умегат!
Тот закрыл дверь, справедливо полагая, что разговор будет не для посторонних. Кэсерил склонился через стол, сцепив ладони, и заговорил торопливо и беспокойно – так пациент говорит врачу о своих заботах.
– Вы видите призраков, – сказал он. – А слышите ли вы их?
– Как правило, нет, – ответил грум-святой. – А вы? – Умегат взял стул и сел бок о бок с Кэсерилом.
– Этих – не слышу, – ответил Кэсерил и ладонью отбросил самого назойливого из своих провожатых, который все-таки прорвался за ним в зверинец. Умегат махнул на паршивца полотенцем, и призрак в панике исчез в каменной стене.
– А Дондо – слышу, – закончил фразу Кэсерил.
И описал свои ночные переживания.
– Мне казалось, он пытается вырваться, – объяснял Кэсерил причину своих страхов.
И спросил:
– А он может? Вдруг хватка Богини ослабнет?
– Я абсолютно уверен, что призрак не в состоянии превзойти волю и силу Бога.
– Это… Это не вполне удовлетворительный ответ, – задумчиво произнес Кэсерил.
А вдруг Дондо сговорился с демоном, и они собираются убить Кэсерила, сведя с ума, истерзав и вымотав его этими постоянными криками?
– Можно хоть как-нибудь заставить его замолчать? Подушкой же уши не заткнешь!
Умегат же, казалось, думал о своем – в нем говорил исследователь.
– Очевидно, здесь реализуется некая симметрия, – сказал он. – Тех призраков, что летают вокруг, вы не слышите. Тех же, что внутри вас, вы не видите, но слышите. Если ко всему этому приложил руку Бастард, он и поддерживает равновесие.
И, посмотрев на Кэсерила, он добавил, но уже другим тоном:
– В любом случае, жить вы остались не благодаря случайности, а потому беспокоиться не о чем. Богиня о вас печется, будьте уверены. И ни о чем не думая, занимайтесь делами.
Некоторое время Кэсерил сидел, обдумывая сказанное. Заниматься делами? Сегодня появились любопытные дела! Посмотрев на святого грума, Кэсерил заговорил с ним совершенно по-товарищески:
– Слушайте, Умегат! У меня идея. Мы знаем, что проклятие передается по мужской линии рода Шалион – от Фонзы к Иасу, а теперь – к Орико. Тем не менее королева Сара тоже несет вокруг себя такую же темную ауру, как и Орико, а она ведь не связана с Фонзой кровными узами. Она вышла замуж в проклятую семью и именно поэтому сама стала жертвой проклятья.
Умегат нахмурился. Глубокие морщины прорезали его лицо.
– Когда я здесь появился впервые, Сара уже носила эту ауру. Хотя, думаю, вы правы, все так и есть.
– И то же самое произошло с Истой. Так?
– Так.
Кэсерил помедлил мгновение и произнес:
– А если Изелль выйдет замуж на сторону? Вдруг она освободится от проклятия? Сбросит с себя его груз, когда будет произносить брачную клятву? А? Оставит проклятие своим кровным родственникам, а в новую семью его не понесет? Или все-таки понесет? И тогда проклят будет ее муж. А?
Умегат приподнял брови. Мозг его лихорадочно работал.
– Увы, я не знаю, – сказал он.
– Но вы же можете признать, что такое возможно, верно? Я думал, есть шанс каким-то образом кое-кого… спасти!
Умегат откинулся на спинку стула и сказал:
– Возможно, вы и правы. Я не знаю. Мне не приходилось об этом думать, поскольку такого рода варианты Орико не касаются.
– Но мне крайне нужно обо всем этом знать, Умегат. Принцесса Изелль просит Орико начать переговоры с Иброй по поводу ее брака с тамошним наследником.
– Канцлер ди Джиронал на это никогда не пойдет.
– Я бы не стал недооценивать риторических способностей принцессы. Она умеет убеждать. Это не Сара!
– Сара раньше тоже была отнюдь не нынешней Сарой. Но вы правы. О, мой бедный Орико! Оказаться зажатым между такими жерновами!
Покусывая губу, Кэсерил подождал несколько мгновений, прежде чем начал новую тему.
– Умегат, – сказал он. – Вы наблюдаете за этим двором много лет. Скажите, ди Джиронал всегда был вором и интриганом или же таковым его сделала жизнь при проклятом короле? Интересно вот что: это проклятие притягивает к власти таких людей, как ди Джиронал, или же изначально они были безгрешны, а безнадежно испортило их служение проклятому роду Шалион?
– Вы задаете очень интересные вопросы, лорд Кэсерил, – задумчиво сказал Умегат. – Только, боюсь, пока у меня нет на них ответов. Марту ди Джиронал всегда был волевым, умным человеком, последовательным в своих планах и действиях. Не будем ничего говорить о его младшем братце, который составил себе репутацию на поле боя, а не в придворных интригах – не та у Дондо была голова! Когда Марту впервые занял пост канцлера, он был не более жадным и тщеславным, чем все прочие лорды, служащие королю.
Забавно, если только таким образом можно хоть как-то похвалить человека!
– И тем не менее, я думаю…
Умегат, казалось, просто подхватил мысль Кэсерила и довел ее до конца.
– … умаю, что проклятие не сделало ему ничего хорошего.
– А потому, избавление от ди Джиронала не избавит Орико от его бед и печалей, так? Придет другой человек, еще хуже, и все начнется сначала?
Умегат посмотрел на свои раскрытые ладони.
– Проклятие способно принимать самые разнообразные формы, разрушая все, что окружает проклятого. Вместо того чтобы рожать, жена становится бесплодной. Главный помощник – уже не самый надежный и верный советчик, а вор, обкрадывающий своего покровителя и сюзерена. Друзья готовы ежеминутно предать. Еда уже не дает силы и здоровье, а вызывает слабость и отвращение. И так далее, и тому подобное…
А секретарь и наставник, вместо того чтобы становиться все более мудрым и смелым, глупеет и превращается в последнего труса… Если все, кто приходит в соприкосновение с проклятием, становятся его жертвами, не станет ли он, Кэсерил, настоящей чумой в жизни Изелль – как в чуму для короля превратился его канцлер?
– А как тогда будут обстоять дела с Тейдесом и Изелль? Они в той же мере, что и король, будут страдать? Или все-таки ноша короля тяжелее – он же все-таки король?
– Мне кажется, дела короля с каждым днем становятся все хуже, – проговорил рокнариец, прищурившись. – Но послушайте, лорд Кэсерил! Вы задали мне с дюжину вопросов. Позвольте и мне задать вам – всего один. Как вы оказались на службе у принцессы Изелль?
Кэсерил, не ожидавший такого вопроса, открыл рот и откинулся на спинку стула. Его память вернулась к тому дню, когда провинкара Баосии подловила его, предложив место секретаря и наставника принцессы. Хотя, были еще обстоятельства, предшествующие этому эпизоду его биографии… И он, совершенно неожиданно для себя, рассказал Умегату про солдата ордена Дочери, который, сидя на излишне нервной лошади, выронил в грязь золотую монету, и как он потом пришел в Валенду…