И тем не менее урок получился замечательный – скучными не показались даже долгие упражнения по освоению придворного рокнарийского. Чтобы им, боже упаси, не захотелось каким-то образом выказать ему свое сочувствие, он был колюч и язвителен, и мало-помалу к концу урока дамы стали обращаться с ним как обычно, хотя его и опечалило отсутствие на грустном лице Бетриc ее обычных ямочек.
После урока Изелль, чтобы сбросить усталость, принялась ходить по комнате из угла в угол, время от времени останавливаясь у окна. Равнина за стенами Зангры спала, окутанная зимним холодом. Принцесса потерла рукав своего траурного платья и сказала:
– Терпеть не могу черное с лиловым. Носишь, словно синяк под глазом. Слишком много смерти в Кардегоссе. Жаль, что мы сюда приехали.
Решив, что согласиться со словами принцессы было бы неверно с политической точки зрения, Кэсерил молча поклонился и отправился к себе, чтобы переодеться к обеду.
Утром первый снег побелил улицы и стены Кардегосса, но пролежал всего до полудня. Палли сообщал Кэсерилу о прибытии лордов – офицеров ордена Дочери, которые один за другим появлялись в городе, а в обмен узнавал у друга последние замковые сплетни. Офицеры ордена, связанные взаимным доверием, были силой, которой Зангра вряд ли смогла бы противостоять.
Тем временем, словно подгоняемый холодным юго-восточным ветром, в город вернулся и сопровождаемый принцем ди Джиронал. Вернулся, к тайной радости Кэсерила, с пустыми руками, так и не отыскав жертву, на которой мог бы поупражняться в правосудии и выместить свою злобу. По лицу канцлера трудно было сказать, что было причиной его возвращения – то ли он отчаялся в успехе своего предприятия, то ли его быстрые и вездесущие шпионы доложили ему о том, что в Кардегоссе собираются силы, которые он не контролирует.
Тейдес вернулся в свои покои усталый, раздраженный и печальный, чему Кэсерил нимало не был удивлен – таскаться по трем провинциям в поисках мертвеца, который умер как раз в момент смерти Дондо, было развлечением малоприятным, даже независимо от капризов погоды.
Пока Дондо был жив и, всячески стараясь угодить принцу, не отпускал его своим вниманием и попойками, Тейдес редко виделся с сестрой. Теперь же, войдя в покои принцессы, он обменялся с ней объятьями и они, словно соскучившись после долгой разлуки, принялись обсуждать разные дела. Кэсерил предусмотрительно ушел к себе и сел там над бухгалтерскими книгами, вертя в пальцах подсыхающее перо. Хозяйство принцессы значительно усложнилось после того, как Орико на помолвку подарил сестре ренту с шести городов, а после похорон жениха не стал этот подарок забирать.
Кэсерил вполуха слушал через полуоткрытую дверь, как Тейдес рассказывал сестре о своем путешествии – о грязных, непролазных дорогах, о встреченных неприветливых людях, о безвкусной еде и промозглых комнатах, где ему приходилось останавливаться на ночь. В голосе Изелль звучала скорее зависть, чем сочувствие, и она не преминула вставить, что для принца это была отличная подготовка к будущим зимним кампаниям. О поводах для поездки они даже не говорили – Тейдес все еще был обижен тем, что его сестра отвергла руку и сердце его кумира, а принцессе совсем не хотелось нагружать братца сведениями о более глубоких причинах той антипатии, которую она питала к Дондо.
Тейдес был не только среди тех, кто был расстроен неожиданной смертью младшего ди Джиронала, но и среди тех немногих, кто искренне по нему скорбел. Дондо очень ловко обхаживал принца, льстил ему, осыпал подарками, многие из которых были явно преждевременными, если учитывать юный возраст принца, а Тейдес был слишком неискушен, чтобы понимать: пороки мужчины не всегда являются оборотной стороной его добродетелей.
По сравнению с Дондо старший ди Джиронал был компанией слишком холодной и малоприятной. Все предприятие, по мере того, как время шло, а результатов не прибывало, начинало раздражать ее участников. Ди Джиронал, который, как никто, нуждался в поддержке принца, уже не мог скрывать, как его недолюбливает, а потому заботу о Тейдесе препоручил своим подчиненным – секретарю, охранникам и слугам. И вообще Тейдес начал понимать, что для ди Джиронала он – обуза, а не помощник, а потому стал и реагировать соответственно, о чем можно было судить по тому, как он обращался к канцлеру, каким тоном и какими словами говорил со своим опекуном. Новый наставник продолжил было дело, незаконченное ди Сандой, а именно – привитие юноше правил благородного поведения, – но нисколько в том не преуспел.
Наконец, Нан ди Врит напомнила молодым людям, что пора одеваться к обеду, и брат с сестрой расстались. Тейдес медленно прошел через кабинет Кэсерила, мрачно глядя на свои башмаки. Мальчик сравнялся ростом с Орико, а его круглое лицо свидетельствовало в пользу того, что со временем он станет и таким же плотным, как его брат, хотя пока ему удавалось сохранять юношескую стройность и гибкость. Кэсерил перевернул страницу в книге, с которой работал, окунул в чернила перо и, глянув на принца с приветливой улыбкой, спросил:
– Как ваши дела, милорд?
Тейдес пожал плечами, и вдруг, вернувшись с полпути, подошел к столу Кэсерила. На лице его было написано не только раздражение, но и усталость, и крайняя степень обеспокоенности. Постукивая кончиками пальцев по поверхности стола, он оглядел стопку книг и бумаг, лежащую перед Кэсерилом. Тот, сложив руки на груди, ободряюще смотрел на принца.
Тейдес же резко проговорил:
– В Кардегоссе что-то не так. Верно?
В Кардегоссе многое не так. Кэсерил не знал, к чему отнести слова принца, а потому осторожно спросил:
– Отчего вы так думаете?
Тейдес раздраженно махнул рукой.
– Орико вечно нездоров, – сказал он. – И не правит так, как должен. Спит много, словно старик, а он еще не старик. И все говорят, что он утратил…
Тейдес слегка покраснел и рукой сделал неопределенный жест.
– …Ну, не может с женщиной, как положено. Вам не кажется, что в его болезни есть нечто странное?
Мгновение поколебавшись, Кэсерил ответил:
– Вы проницательны, принц!
– И смерть Дондо была странной, – продолжал Тейдес. – И мне кажется, это как-то связано.
А мальчик-то способен к глубоким размышлениям! Это хорошо!
– Вам следует обратиться с этими мыслями к…
Только не к ди Джироналу!
– …своему брату Орико. Это самый правильный вариант.
Кэсерил попытался представить, как Тейдес станет добиваться от короля прямого ответа на свои вопросы, и вздохнул. Если уж Изелль с ее искусством убеждать за все это время не добилась от Орико ничего, то как в этом деле преуспеет ее менее красноречивый брат? Король сделает все, чтобы уклониться от прямого ответа.
А может, Кэсерилу самому открыть принцу все тайны Шалиона? Хотя кто давал ему право раскрывать государственную тайну? Строго говоря, он даже знать ничего не должен о проклятии Шалиона! И если эти сведения обязаны достичь ушей Тейдеса, пусть ему обо всем поведает сам король. В противном случае это будет смахивать на заговор.
Похоже, он молчал слишком долго. Тейдес, устав ждать, склонился к нему через стол и, прищурившись, прошептал:
– Лорд Кэсерил! А вы знаете?
Мы не можем оставлять вас более в неведении. Ни вас, ни Изелль.
– Принц! Я поговорю об этом с вами потом, но не сегодня!
Тейдес поджал губы и нетерпеливым жестом провел рукой по поверхности стола. В глазах его отразились недоверие и, как показалось Кэсерилу, страшное одиночество.
– Понятно, – сказал принц вяло-раздраженно и, повернувшись на каблуках, пошел по коридору.
– Придется все делать самому… – услышал Кэсерил звук его удаляющегося голоса.
Если он имеет в виду разговор с Орико, то это хорошо. Кэсерил предварительно сам сходит к королю и, если этого будет мало, позовет с собой Умегата. Отложив перо, он закрыл книгу, глубоко вздохнул, чтобы подавить резкую боль, пронзившую его внутренности, и встал из-за стола.

Проще было решиться на встречу с королем, чем ее добиться. Думая, что Кэсерил явился к нему по поводу возможного брака Изелль с ибранским принцем, Орико послал к нему своего постельничего, и тот попытался отделаться от гостя, наговорив с три короба по поводу того, как плохо себя чувствует король и как трудно ему видеть даже самых приятных для него людей. Дело осложнялось тем, что поговорить с Орико было необходимо с глазу на глаз и чтобы никто не прерывал. После обеда Кэсерил шел из банкетного зала, опустив голову, погруженный в размышления по поводу того, где же ему поставить капкан на короля, когда неожиданный толчок в плечо заставил его резко обернуться.
Он посмотрел на того, перед кем хотел было извиниться за свою рассеянность, но слова замерли у него на устах. Человека, с которым он столкнулся, звали сэр ди Жоал, и был он одним из совсем недавно нанятых Дондо молодчиков – кому в наши дни не нужны лишние карманные деньги? Рядом с ди Жоалом стоял его приятель. Неужели бывшие подручные Дондо перешли по наследству к его брату? Чуть поодаль, с обеспокоенным выражением лица, стоял сэр ди Марок. Получалось, не Кэсерил столкнулся с ними, а они с Кэсерилом! Свет от горящих в настенных канделябрах свечей искрами сиял в глазах молодых забияк.
– Неловкий болван! – взревел ди Жоал тоном явно отрепетированным. – Какое право вы имеете мешать мне пройти в дверь?
– Прошу меня извинить, сэр ди Жоал! – ответил Кэсерил. – Мои мысли унесли меня слишком далеко.
Отвесив поклон, он хотел было пройти дальше, но ди Жоал сделал шаг вбок, блокируя ему дорогу, и, отбросив полу своего плаща, обнажил эфес своего меча.
– Я сказал, что вы мешаете мне пройти! Так вы еще и лжете?
Так это засада? Хорошо! Кэсерил остановился и, сжав губы, устало спросил:
– Что вам угодно, ди Жоал?
– Будьте свидетелями, – обратился забияка к своему приятелю и стоящему поодаль ди Мароку. – Он мешал мне пройти!
Приятель послушно отозвался:
– Именно так! Я все видел!