Ди Марок промолчал.
– Я требую сатисфакции, лорд Кэсерил! – сказал ди Жоал.
– Я это вижу, – сухо произнес Кэсерил. Кто стоял перед ним? Просто разнузданный пьяница или наемный убийца, прибегший к самой простой его формуле? Как это происходит? Горячие головы, поссорившись, решают драться до первой крови, а потом: Он сам налетел на мой меч! Клянусь честью! А проплаченный свидетель подтвердит что угодно.
– Меня удовлетворят три капли вашей крови, – произнес ди Жоал.
Обычная формула вызова.
– А я говорю вам, юноша, идите и окуните голову в холодную воду, пока не протрезвеете, – сказал Кэсерил. – Я не дерусь на дуэлях. Понятно?
И, подняв руки и похлопав ими по полам плаща, он показал, что при нем нет меча – кто же носит меч на обед?
– Позвольте пройти, – произнес он.
– Уррас! Одолжите этому трусу свой меч. Два свидетеля у нас есть. Выйдем во двор!
И ди Жоал кивком указал на двери коридора, которые вели наружу.
Его приятель отстегнул меч, усмехнулся и протянул Кэсерилу. Тот приподнял брови, но руки не протянул, отчего меч со стуком упал к его ногам. Он отбросил меч ногой в сторону хозяина и повторил:
– Я не дерусь на дуэлях!
– Может быть, назвать вас трусом прямо вам в лицо?
Рот забияки был полуоткрыт, дыхание его, в предвкушении драки, стало учащенным. Краем глаза Кэсерил заметил поодаль еще пару придворных, которых привлекли голоса. Эти люди, влекомые любопытством, медленно приближались к месту ссоры.
– Можете звать меня как угодно, и мерой вашему красноречию станет лишь мера вашей глупости. Но меня ваша болтовня нисколько не интересует, – сказал Кэсерил, пытаясь изобразить голосом утомленную скуку, которую он якобы испытывал. Но внутри его поднимался… Страх? Нет, ярость!
– Вы носите имя лорда, – не унимался ди Жоал. – Разве в вас нет чести и достоинства, присущих лордам?
Кэсерил скривился в ухмылке, и отнюдь не юмористической.
– Честь и достоинство – это болезни, от которых есть отличное средство на рокнарийских галерах, – сказал он негромко.
– Тем более вы должны их защищать. И вы не откажете мне в удовольствии получить с вас три капельки крови!
– Хорошо!
Голос Кэсерила стал неожиданно спокойным, сердце, которое разогналось было до невероятной скорости, замедлило свой ход, а на губах появилась странная усмешка.
– Хорошо! – выдохнул он.
Выставив вперед левую руку ладонью вверх, Кэсерил выхватил из-за пояса нож, которым обычно резал хлеб. Ди Жоал схватился за эфес меча и наполовину вытащил его из ножен.
– Только не в королевском замке! – воскликнул ди Марок. – И у него же нет меча, ди Жоал! Клянусь Братом, так нельзя!
Ди Жоал колебался. Кэсерил же, вместо того чтобы двинуться к нему, быстро закатал левый рукав и неглубоко полоснул ножом по левому запястью. Боли он не почувствовал. В свете канделябров показались капли карминно-красной крови. Словно туман поднялся перед глазами Кэсерила, заслонив все и всех, кроме него самого и этого ухмыляющегося молодого идиота, который только что потребовал от него сатисфакции. Я тебе дам сатисфакцию! Он сунул нож назад в ножны. Ди Жоал, ничего пока не понимающий, сделал то же с собственным мечом. Улыбаясь, Кэсерил показал ди Жоалу обе руки – одну с каплями крови на запястье, другую – голую. И тут же бросился вперед.
Схватив застигнутого врасплох соперника, Кэсерил с глухим стуком, эхом отразившимся по коридору, бросил его на стену, после чего ухватил за горло и пригвоздил к стене, одновременно резким ударом погрузив колено ему в пах. Одна рука ди Жоала оказалась за спиной, второй он судорожно схватил соперника за запястье, но его ладонь заскользила в крови, и освободиться он не смог. Кричать он тоже не мог и только хрипел, задыхаясь и вращая побелевшими глазами, пятками при этом выбивая дробь из стены. Подручные ди Джироналов знали, что корявые руки Кэсерила умеют держать перо, но они забыли, что когда-то они держали весло. Шансов у ди Жоала не было никаких.
И Кэсерил прорычал в ухо забияке – тихо, но так, чтобы слышали все:
– Я не участвую в дуэлях, малыш! Я убиваю так, как убивают солдаты, ударом мясника – быстро, эффективно и с наименьшим риском для себя. Если я решу, что тебе нужно умереть, ты умрешь – так, как мне нужно, где мне нужно и когда мне нужно. И ты даже не почувствуешь удара.
Освободив окровавленную руку от ослабевшей хватки дрожащего противника, Кэсерил поднял ее к лицу ди Жоала и прижал к его рту.
– Ты хотел три капельки крови? Вот тебе моя кровь! Пей!
Он обмазал кровью трясущийся рот ди Жоала, его стучащие зубы, и ди Жоал даже не сопротивлялся.
– Пей, тебе говорят!
Кэсерил нажал еще сильнее, размазывая кровь по физиономии ди Жоала. Неожиданно его поразила яростная красота кровавых полос и пятен на бледной коже физиономии ди Жоала, восхитили искры света, брызжущего от свечей и отражающегося в выкатившихся из глазниц глазах его жертвы; он почти с восторгом почувствовал грубую мягкость бороды своего противника на своем запястье. Уставившись в глаза ди Жоала, он смотрел, как они медленно гаснут.
– Кэсерил! Ради всего святого, вы его задушите! – раздался в ушах Кэсерила сдавленный крик ди Марока.
Он ослабил хватку и дал ди Жоалу сделать вдох. Не опуская колена, Кэсерил оттянул назад свою окровавленную левую руку, сжал ее в кулак и точным ударом направил в солнечное сплетение противника, вновь выбив из того весь воздух. Ди Жоал дернулся. И только тогда Кэсерил сделал шаг назад и освободил его.
Тот рухнул на пол, задыхаясь и отчаянно откашливаясь, весь в слезах и соплях, даже не пытаясь подняться. Через несколько мгновений его вывернуло наизнанку.
Перешагнув через ди Жоала, Кэсерил двинулся к Уррасу, который отшатнулся к противоположной стене коридора. Кэсерил склонился к его физиономии и проговорил:
– Я не дерусь на дуэлях. Но если вы хотите, чтобы вас забили, как бычка на скотобойне, я вам это устрою.
Он развернулся и, уже уходя, услышал приглушенный шепот ди Марока:
– Кэсерил! Вы сошли с ума?
– Хотите проверить?
Ди Марок отшатнулся. Кэсерил же, сопровождаемый ропотом стоящей в коридоре небольшой толпы, с каплями крови, текущими по ладони, вышел в холод ночи. Дверь за ним закрылась, наступила тишина.
Почти бегом он пересек вымощенный камнем двор замка и вбежал в коридор главного здания – здесь было его укрытие. По мере того как он приближался к своей комнате, дыхание его и сердцебиение становились все более учащенными. Что это было? Страх? Или просто здравомыслие? Пальцы его тряслись столь яростно, что он не сразу смог попасть ключом в замочную скважину и вынужден был помогать себе второй рукой, да еще и дважды ронял ключ. Наконец дверь подалась, Кэсерил вошел и, заперев ее изнутри, упал, задыхаясь, на постель. Призраки, его постоянные спутники, во время его схватки с ди Жоалом куда-то смылись, чего он тогда и не заметил. Кэсерил перекатился на бок и свернулся калачиком вокруг своего ноющего живота. Порезанное запястье пульсировало болью, как и голова.
Несколько раз во время войны он видел впадавших в боевое неистовство воинов, которые, не чувствуя ран и не обращая внимания на яростно хлещущую из них кровь, врубались в ряды врагов и сеяли вокруг смерть и разрушения. Он и не думал, что когда-нибудь сам почувствует все это изнутри. Но почему никто не говорил ему о сопровождающем это состояние чувстве яростного возбуждения, которое пьянит сильнее, чем любовь или вино? Неожиданное, хотя и вполне естественное, совместное действие нервного возбуждения, предвосхищения собственной смерти и, наконец, страха – и все это чрезвычайно плотно и интенсивно, в предельно ограниченном времени и пространстве. Все естественно… А может, это тот, кто притаился у него внутри, – хочет ему смерти, а себе, соответственно, освобождения?
О!
Ты знаешь, что ты сделал Дондо. Теперь ты знаешь, что Дондо пытается сделать тебе.
17
На следующее утро совершенно случайно Кэсерил столкнулся с королем, когда тот, сопровождаемый одним лишь пажом, вышел из замка и направился в зверинец. Засунув письма, которые он нес в канцелярию, во внутренний карман плаща, Кэсерил последовал на Орико. Несколько дней назад постельничий не позволил Кэсерилу беспокоить монарха – у того болела голова, и он после завтрака отдыхал. А как у него с головой на этот раз? Головная боль не помешает пообщаться с животными?
Спеша через двор, Кэсерил выстраивал полки своих аргументов. Если король не хочет ничего делать, Кэсерил докажет ему, что бездействие только усугубит влияние и власть проклятья. Если Орико скажет, что дети еще слишком малы, чтобы знать о проклятии, нависшем над их родом, то Кэсерил укажет ему на его собственную вину: зачем тогда он вызвал их в Кардегосс? Но уж если они здесь, то он, как старший брат, обязан защитить их и рассказать о нависшей над ними опасности. Это его прямая обязанность! Если будет нужно, Кэсерил заручится поддержкой Умегата, и они оба докажут королю, что он не может нести этот груз один. Нельзя отправлять их на битву слепыми, и эта истина, которая была так хорошо известна им с Палли, должна дойти и до сердца короля. А если не дойдет…
Тогда придется брать все в свои руки. Кому сообщить первому? Тейдесу как наследнику престола? Сообщить и добиться, чтобы тот дал обязательство защитить сестру? Или сперва открыть все Изелль, и уже через нее воздействовать на менее управляемого принца – представив дело таким образом, будто бы инициатива исходит от нее? А вдруг она что-то заподозрит? Тогда ему вряд ли удастся избежать ее острых вопросов!
Топот копыт отвлек его от мыслей. Он едва успел отпрянуть в сторону и дать дорогу кавалькаде, которая выезжала из конюшен. Впереди, на своем прекрасном гнедом жеребце, ехал Тейдес, а за ним поспешали охранники, которых они привезли из Баосии – капитан и двое солдат. В зимнем свете круглое лицо принца, до сих пор носившего траур, выглядело бледным и изнуренным. Зеленый камень, когда-то принадлежавший Дондо, сверкнул на руке капитана, когда тот вежливо салютовал Кэсерилу.