– Попросите их привести с собой как можно больше людей, – сказал Кэсерил. – И особое внимание нужно уделить дорогам, соединяющим Валенду с Иброй, чтобы гарантировать безопасность принца Бергона.
– Это будет непросто, – проговорила провинкара, покусывая нижнюю губу. – Между нами и границей лежат земли, принадлежащие либо ди Джироналу, либо его родственникам. Чтобы безопасно добраться до Ибры и обратно, вам нужен приличный отряд. Я дам вам своих людей.
– Нет, – покачал головой Кэсерил. – Ваши люди вам понадобятся здесь, когда приедет Изелль, а она может это сделать до моего возвращения. К тому же если со мной в Ибру отправится большой отряд, мы потащимся как черепахи. Будут сложности со сменой лошадей, невозможно будет обеспечить секретность. Пусть нас будет мало, но мы выиграем и в скорости, и в скрытности передвижения. А ваше войско пусть нас встречает. Кстати! Капитан, которого вы отправили с Тейдесом, продался Дондо. Доверять ему нельзя. Замените его кем-нибудь, когда он вернется.
Провинкара выругалась.
– Клянусь демонами Бастарда, я отрежу ему уши.
Они спланировали отправку шифрованных писем от него к Изелль и от Изелль к нему – через Валенду, чтобы у шпионов ди Джиронала сложилось впечатление, будто Кэсерил все еще находится в Баосии. Провинкара пообещала заложить кое-что из драгоценностей Изелль на самых лучших условиях, чтобы у него были деньги на дальнейшее путешествие. Они обсудили еще сотню деталей практического свойства. В этом провинкара была особенно сильна. Несмотря на то что она строго следовала религиозным традициям и соблюдала ритуалы, Богам в ее душе было мало места. Боги, конечно, наградили ее – мудростью, практической хваткой. Но это были не те дары, которые они предоставили Кэсерилу. Ну что ж, ее счастье!
– Хочу, чтобы вы поняли, – сказал он под конец. – Я думаю, замужество способно спасти Изелль. Не знаю, спасет ли оно и Исту.
Исту. А также Орико, который, слепой и опухший от водянки, лежал теперь в своих покоях в Зангре. Но никакие материнские увещевания не помогут Исте встряхнуться и вернуться к жизни, пока над родом висит этот удушающий черный туман проклятья Золотого генерала.
– Если этот брак вырвет Изелль из когтей канцлера, уже одно это принесет мне удовлетворение, – сказала провинкара. – Понять не могу, как это Орико решился на такое – и не посоветовавшись со мной?
– Если наш план удастся, – сказал Кэсерил, поглаживая бороду, – ваша внучка станет законной королевой Шалиона и королевой-консортом Ибры.
Провинкара возмущенно проговорила:
– Это самая дикая часть того, что происходит. Она же совсем маленькая девочка! Нет, конечно, она всегда соображала лучше, чем Тейдес. Но что там себе думают Боги, если они собираются посадить на трон Шалиона ребенка?
На что Кэсерил ответил тихо и спокойно:
– Может быть, на возрождение Шалиона уйдет так много лет, что лишь столь юному созданию, как Изелль, удастся увидеть его новый расцвет. Но не нам с вами.
– Вы сам еще почти ребенок, – хмыкнула провинкара. – Куда катится свет! Всем здесь заправляют дети. Неудивительно, что мир сошел с ума!
Помолчав, она сменила тон и проговорила:
– Но нужно подумать о завтрашнем дне. Идите спать, во имя всех пяти Богов! Я-то уж вряд ли засну, а вам нужно. Вы выглядите как смерть, которую чуть разогрели на сковородке, простите меня и мои года!
Не без труда Кэсерил встал и, поклонившись, вышел. Приливы яростной энергии, которые овладевали провинкарой, были для нее достаточно разрушительными – если ее не сдерживать, она быстро истощала свои ресурсы. Поэтому, выйдя, он тут же отправил леди ди Хьюлтар к провинкаре, чтобы та последила за кузиной.
Кэсерила поместили в так хорошо знакомую ему комнату в главном здании. В комнате было холодно, и он с благодарностью забрался под нагретые простыни. Это было похоже на долгожданное возвращение домой, хотя теперь знакомые очертания и предметы казались ему странными – мир изменился, потому что изменился он, и в этом мире, казалось, не было места, где он мог бы лечь и по-настоящему отдохнуть.
Дондо как с цепи сорвался. Он целую ночь терзал Кэсерила, не давая уснуть. Конечно, он представлял собой опасность, но эта опасность стала столь обыденной, что бояться ее не было никакого смысла.
Терзали Кэсерила и воспоминания о разговоре с Истой. Ужасные надежды, которые та питала, мешали ему овладеть собой и успокоиться. Ну и в добавление ко всему, волновал его завтрашний день, когда, взгромоздившись на коня, он отправится в сторону моря, с которым у него были связаны не самые радужные воспоминания.
22
С сожалением Кэсерил расстался с жезлом курьера канцелярии и с теми преимуществами, которые он давал и которые включали, кроме всего прочего, возможность всегда иметь свежих лошадей. Соображения секретности – прежде всего! Нельзя давать в руки ди Джиронала сведений об их маршруте и, соответственно, цели путешествия. Но у них были верительные грамоты от Палли, которые позволили им пользоваться благами, предоставляемыми местными отделениями ордена Дочери – лошадьми, кровом, провиантом.
Добравшись до западной границы, Кэсерил вынужден был иметь дело с барышником, у которого хотел раздобыть могучих и выносливых мулов, способных перевезти их через горные высоты.
Этот человек делал неплохие деньги, до нитки раздевая путешественников, отчаянно нуждавшихся в мулах. Ферда осмотрел животных, которых тот предложил и негодующе заявил:
– У этого запал. А у того вывих, и если это не так, я съем вашу шляпу!
И они с барышником вступили в язвительную перепалку.
Кэсерил стоял, прислонившись к ограде, и думал, что ему меньше всего на свете хочется как раз того, чего добивался от барышника Ферда, а именно – получить хорошего мула, забраться на него и ехать к ближайшему перевалу. Он был измотан, изнурен, лишен остатка сил. Но, преодолев отвращение, он вошел в загон, где кружило стадо лошадей и мулов, встревоженных поимкой и уводом трех их товарищей, простер вперед руки, закрыл глаза и сказал:
– Прошу тебя, Госпожа, дай нам трех самых хороших мулов.
Почувствовав, что его кто-то толкает в бок, Кэсерил открыл глаза. Своими ясными, любопытными глазами на него смотрел мул. Потом из общего стада вышли еще два животных. Они прядали длинными ушами, а самый большой из них, темно-коричневый и с розоватой мордой, положил свою голову на плечо Кэсерила и удовлетворенно фыркал.
– Благодарю тебя, Госпожа! – прошептал Кэсерил. И уже громко сказал:
– Отлично! Пошли со мной!
И двинулся по взбитой копытами грязи к выходу из загона. Три мула потопали вслед за ним, с интересом втягивая воздух.
– Мы берем этих, – сказал Кэсерил барышнику, который, как и Ферда, смотрел на происходящее с открытым ртом.
Наконец он обрел дар речи.
– Но это же… это же мои лучшие животные, – проговорил он.
– Я знаю, – ответил Кэсерил и, выйдя из загона, прикрыл за собой ворота. Выбранные им мулы, тревожно мыча, толкались в ограду, намереваясь, видно, пробить ее и присоединиться к Кэсерилу.
– Ферда! Договоритесь о цене, – сказал он. – А я пока пойду полежу на том стоге сена. Разбудите меня, когда мулов оседлают.
Мулы действительно оказались здоровыми, выносливыми и, что особенно важно, производили такое впечатление, будто в этой жизни им все осточертело. Это было хорошо. Нервные, порывистые скаковые лошади, которых так любил Ферда, вряд ли были способны столь же быстро карабкаться вверх, зато именно в силу своей порывистости они запросто могли бы, сорвавшись, и сами погибнуть, и погубить седока. А мулы никуда не рвались: что воля, что неволя – все равно! Медленно, словно скучая, они шли к цели и никогда не сбивались с маршрута. Кстати, их спокойный, размеренный шаг был хорош и для Кэсерилова живота – тот не так болел. С погодой, правда, складывалось не лучшим образом, и Кэсерил недоумевал: почему, помогая им с мулами, Госпожа Весны не обеспечила их и погодой получше.
Братья ди Гура перестали посмеиваться над Кэсерилом уже на полпути к перевалу через горный хребет, который назывался Зубы Бастарда. Кэсерил опустил уши меховой шапки, которую подарила ему Бетрис, и завязал под подбородком тесемки как раз в тот момент, когда порывистый ветер принялся швырять путешественникам в лицо колючую снежную крошку. Жмурясь от ветра, Кэсерил вглядывался в дорожку между глыбами камня и льда, пытаясь понять, сколько у них еще есть времени до наступления темноты.
Ферда подъехал и поравнялся с ним.
– Милорд! – произнес он, перекрывая вой ветра. – Не укрыться ли нам от этого бурана?
– Бурана? – переспросил Кэсерил, стряхивая лед с бороды. Зимы в Паллиаре были мягкими, почти бесснежными, а братья никогда еще не покидали своих краев. – Если бы это действительно был буран, вы не увидели бы ушей своего мула. А здесь… Ничего опасного. Просто немного неприятно…
Ферда опустил встревоженное лицо, закрываясь от очередного удара ветра, но тверже натянул поводья и двинулся вперед. И через несколько минут, когда они выбрались на вершину перевала, ветер вдруг стих, снег прекратился, и перед их глазами открылась долина, к которой вел длинный пологий спуск.
Кэсерил простер вперед руку и воскликнул:
– Ибра!
От непогоды не осталось и следа, когда они двинулись вниз. Кряхтящие на каждом шагу мулы, в отличие от седоков, не спешили вниз. Когда снежные скалистые горы постепенно уступили место пологим бурым холмам, между которыми простирались широкие лощины, Кэсерил нехотя позволил Ферде обменять мулов на более быстрых лошадей. Дороги становились все лучше, придорожные постоялые дворы были все более опрятными, и через два дня они вышли к реке, которая текла к Загосуру. Вдоль реки одна за другой шли фермы, а к реке спускались ирригационные каналы, вспухшие от зимних дождей.
Отклонившись от речной долины, они выехали к городу, который встретил путешественников серыми каменными стенами и чистенькими, выбеленными домиками с характерными для этой местности зелеными черепичными крышами. Над городом высилась крепость, а дальше открывался вид на знаменитый загосурский порт. Стальная гладь моря простиралась до горизонта, и где-то там, совсем далеко от берега тусклое солнце выбивало из воды мутные всполохи отраженного света. Принесенный низким приливом солоноватый запах водорослей заставил Кэсерила вздрогнуть. Ферда же жадно вдыхал незнакомые ароматы моря, которое он видел первый раз в своей жизни.