Верительные грамоты Палли, а также статус братьев ди Гура обеспечили им кров во дворце прихода Дочери загосурского главного Храма. Кэсерил отправил братьев к кастеляну ордена, чтобы тот выдал им соответствующие их статусу официальные наряды, а сам отправился к портному. Портной, услышав, что клиент готов заплатить двойную цену, если приличная версия траурного придворного наряда для лорда из Шалиона будет готова в кратчайшие сроки, расстарался, и уже через час Кэсерил вышел из портняжной с объемистым свертком под мышкой.
Приняв холодную ванну и щедро натерев себя намыленной губкой, Кэсерил влез в серо-лиловую тунику с высоким воротником и толстые темно-пурпурные панталоны. Блестящие, отменно вычищенные сапоги уже ждали своей очереди. Прикрепив на поясе меч, подаренный еще сэром ди Ферреем (меч был потерт, но выглядел весьма импозантно), он набросил на плечи черный бархатный плащ. Надел одно из колец Изелль, подходящее по размеру для мизинца, – небольшой аметист, оправленный в золото, чьи размеры говорили скорее о благородной сдержанности, чем о бедности, – и оглядел себя в зеркале. Траурный придворный наряд, легкая проседь в бороде – все выглядело достойно и солидно. Серьезный господин, с самыми серьезными планами. Сунув под мышку пакет с привезенными дипломатическими письмами, он захватил своих спутников, которые к тому моменту уже обрядились в бело-голубые цвета ордена Дочери, и отправился по узким извивающимся улочкам к лежбищу старого Лиса.
Благородно-серьезный вид Кэсерила вызвал у ворот замка небольшой переполох, в результате чего через считаные минуты перед ним предстал комендант. Увидев официальные письма с печатью особы королевской крови, комендант тут же препроводил Кэсерила и его спутников к секретарю короля, который встретил их в пустом и холодном по сезону кабинете.
Секретарь, средних лет худой человек, явно измученный исполнением своих обязанностей, ответил на полупоклон Кэсерила полупоклоном – равный равному.
– Я – кастиллар ди Кэсерил и прибыл из Кардегосса со срочной дипломатической миссией. У меня верительные грамоты и письма для короля Ибры и принца Бергона от принцессы Изелль ди Шалион.
Он продемонстрировал печати, но прижал письма к груди, когда секретарь протянул руку, чтобы их взять.
– Я получил эти письма непосредственно из рук принцессы и обязан вручить их самому королю и его сыну.
Секретарь понимающе склонил голову.
– Я посмотрю, что смогу сделать для вас, милорд, – сказал он. – Но короля буквально осаждают родственники тех, кто поддерживал его врага. Ждут от него милости.
Он смерил взглядом Кэсерила с головы до ног и продолжил:
– Вас, вероятно, не предупредили, но король запретил носить траур по принцу Ибры, умершему нераскаявшимся бунтовщиком. Таковой носят лишь те, кто хочет выказать свое неповиновение, да и то делают они это тайком, а не открыто. Если вы не намерены оскорбить короля, я бы предложил вам переодеться и уже после этого просить об аудиенции.
Кэсерил вскинул брови.
– Неужели до вас еще не дошли новости? Мы ехали быстро, но, не думаю, что смогли их обогнать. Я ношу траур не по принцу Ибры, а по принцу и наследнику Шалиона. Принц Тейдес умер неделю назад, скоропостижно, от инфекции.
– О! – воскликнул взволнованный секретарь. – О!
И, постепенно успокоившись, произнес:
– Мои соболезнования дому Шалиона! Тяжелая утрата!
Несколько мгновений поколебавшись, он спросил:
– Вы говорите, у вас письма от принцессы Изелль?
– Да, – кивнул Кэсерил, также демонстрируя сообразную моменту печаль. – Король Орико тяжело болен и отошел от дел. По крайней мере, так было, когда мы спешно покидали Кардегосс.
Секретарь открыл и тут же закрыл рот, после чего сказал:
– Идемте со мной.
Он провел их в более уютное помещение, с небольшим камином, горящим в углу.
– Я посмотрю, что можно будет сделать.
Кэсерил устроился на мягком кресле, поближе к огню; Фойкс уселся на скамью, а Ферда принялся расхаживать по комнате, хмурясь на стены, увешанные картинами.
– Примет ли нас король? – спросил Ферда. – А то мы столько проехали и сидим теперь в приемной, словно коробейники с товаром…
– Примет, – ответил, улыбнувшись, Кэсерил, и тут же в комнату вошел слуга, принесший поднос с вином и небольшими пирожными с пряностями. Поверх каждого пирожного красовалась кремовая печать – местный деликатес, качество которого было гарантировано авторитетом короля и государства.
– Почему у этой собаки нет ног? – спросил Ферда перед тем, как вонзить зубы в пирожное. Он показал на изображение животного, висящее на стене.
– Это морская собака, – ответил Кэсерил. – Вместо ног у нее ласты, и она охотится на рыбу. У них огромные колонии на берегу – здесь и в Дартаке.
Он позволил слуге налить себе лишь глоток вина – частично оттого, что хотел сохранить ясную голову, частично – чтобы вино не пропало зря. Как он и ожидал, тут же вернулся секретарь.
Теперь секретарь поклонился значительно ниже и произнес:
– Прошу вас, идите за мной, милорд! И вы, джентльмены!
Ферда залил в себя полный стакан темного ибранского вина, Фойкс стряхнул крошки со своего бело-голубого одеяния, и они поспешили за Кэсерилом и секретарем, который повел их вверх по лестнице и через каменный мостик в новую, только что отстроенную часть крепости. Еще пара поворотов, и они подошли к высоким дверям, на которых, в рокнарийском стиле, были вырезаны фигуры морских чудовищ.
Двери распахнулись, и из них вышли двое изящно одетых придворных, один из которых жаловался другому:
– Но я ждал целых пять дней! Зачем же обманывать?
– Придется подождать еще немного, – говорил ему другой, твердой рукой выводя первого из приемной.
Секретарь поклонился Кэсерилу и его спутникам, после чего объявил их имена и статус.
Это был не тронный зал, а менее помпезная приемная, предназначенная для работы, а не проведения торжественных церемоний. В конце ее стоял большой стол, на котором можно было разложить карты и документы. Дальняя стена комнаты представляла собой ряд высоких прямоугольных окон, выходящих на балкон с зубчатым ограждением; с балкона же открывался вид на порт и ибранские судоверфи – основу силы и богатства королевства. Серебряный свет, исходящий от поверхности моря, проникал в комнату через широкие стекла, делая фактически ненужными горящие по стенам светильники.
В комнате находилось пять-шесть человек, но Кэсерил без труда опознал Лиса и его сына. Король в свои семьдесят с небольшим лет был подтянут, жилист, с широкой лысиной, уничтожившей когда-то, как можно было предположить, густую шевелюру, воспоминания о которой хранили седые пряди по бокам головы. Все в нем говорило о внутренней энергии; сидя в мягком кресле, он являл собой образец покоя и одновременно готовности к действию. Стоящий рядом с ним молодой человек имел длинные прямые волосы, унаследованные от недавно ушедшей из жизни матери, бывшей родом из Дартаки, хотя и с ибранской рыжиной. Волосы были пострижены на морской манер. По крайней мере, выглядит здоровым. Это хорошо! Плащ цвета моря был вышит жемчужными нитками, изображавшими барашки, кипящие на вершине морской волны. Когда принц повернулся к вошедшим, вышивка заиграла элегантной рябью.
Стоящий справа от короля человек, если судить по стекавшей на грудь золотой цепи, был канцлером Ибры. Осторожный и несколько испуганный вид этого утомленного тяжелым трудом человека говорил о том, что ибранский канцлер был слугой короля, а отнюдь не соперником в борьбе за власть.
Кэсерил встал перед королем на одно колено, постаравшись, несмотря на боль в спине, сделать это элегантно и, склонив голову, произнес:
– Я принес печальную новость о смерти принца ди Шалион, а также срочные письма от его сестры принцессы Изелль.
И он протянул старому Лису привезенные бумаги.
Лис сломал печати и быстро пробежался по строкам писем, после чего, вскинув брови, пристально посмотрел на Кэсерила.
– Очень интересно, – проговорил он. – Встаньте, лорд посланник!
Кэсерил глубоко вздохнул и, собравшись с силами, поднялся – так, что ему не пришлось ни опираться о пол, ни, что было бы еще хуже, хвататься за ручку королевского кресла. Поднявшись, он посмотрел на принца, который во все глаза его рассматривал, и, кивнув, приветливо улыбнулся. Да, принц был хорошо сложен, с правильными чертами лица, может быть, даже привлекателен, когда не таращится, как сейчас. Нет видимых ненормальностей в теле и лице; немного тяжеловат, но это от мышечной массы, а не от жира. И главное, ему не сорок, как… Юный, чисто выбритый, абрис подбородка говорит об энергии и ранней мужественности. Да, Изелль была бы довольна.
Бергон вдруг воскликнул:
– Говорите! Еще! Мне нужно услышать…
Глаза его горели.
– Прошу прощения, милорд? – проговорил Кэсерил и, обеспокоенный странным поведением принца, сделал шаг назад. Тот же приблизился и обошел его сзади. Дыхание его участилось, он был явно сверх меры возбужден.
– Снимите тунику! – вдруг потребовал Бергон.
– Что?
– Снимите тунику! Снимите!
– Милорд! Принц!..
Кэсерил вдруг вспомнил ужасную сцену, когда ди Джиронал хотел опорочить его в глазах Орико и Изелль. Но здесь, увы, ему на помощь не придут священные вороны с башни Фонзы! Он тихо проговорил:
– Прошу вас, милорд, не позорьте меня в столь уважаемом обществе!
– Прошу вас, сэр, вспомните, – волнуясь сверх меры, проговорил принц, – осенью прошлого года не вас ли спасли с рокнарийской галеры – как раз у берегов Ибры?
– Да, было такое… И что?
– Снимите же тунику!
Принц едва не танцевал, кружа вокруг Кэсерила. Тот почувствовал, как ноги его становятся ватными, и посмотрел на Лиса. Тот, не менее озадаченный, чем все присутствующие в комнате, тем не менее жестом дал понять, что не возражает против того, чтобы Кэсерил выполнил странное требование принца. Смущенный и немало напуганный, Кэсерил подчинился, выпростав тело из туники и держа ее вместе с плащом на согнутых руках. Подняв голову, он готов был с максимальным достоинством выдержать любое унижение, которое могло на него обрушиться.