– Семнадцать, – уточнила жена провинкара, стоящая рядом. – Твоему дяде нужна копия для архива канцелярии. Стой смирно, а то уколешься!
– Когда письма скопируют, – продолжила Изелль, – отложите их, чтобы завтра после свадьбы мы с Бергоном могли их все подписать. А вы проследите, чтобы их тотчас же отправили.
Она скрепила свое распоряжение кивком головы – к недовольству служанки, которая пыталась надеть на нее ожерелье.
Кэсерил поклонился и вышел побыстрее, пока его не укололи булавкой. Оказавшись в галерее, он облокотился на перила и несколько минут постоял, просто наблюдая за тем, что происходит вокруг.
Денек выдался чудесный, и в воздухе явственно пахло приближающейся весной. Мягкий солнечный свет, льющийся с бело-голубого неба, заливал вымощенный плиткой двор, где садовники устанавливали вокруг только что запущенного фонтана цветущие апельсиновые деревья в кадках.
Кэсерил перехватил слугу и приказал принести и поставить прямо на солнце письменный стол и кресло помягче – те восемьсот миль, что он отмахал, не прошли бесследно для его ягодиц. Сев в кресло поудобнее и подставив лицо солнцу, Кэсерил принялся сочинять – абзац за абзацем, после чего склонился над бумагой и записал текст письма. Клерк канцелярии отнес написанное для копирования более красивым почерком, чем почерк Кэсерила, а он, отложив перо, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Он не открыл их даже тогда, когда услышал приближающиеся шаги. Наконец раздался легкий стук, и, посмотрев на источник звука, Кэсерил усидел поднос с чаем, кувшином молока, тарелкой сушеных фруктов и белым хлебом с орехами и медом. Поднос на стол поставил слуга, которого привела леди Бетрис. Отослав слугу, она сама налила Кэсерилу чая и, вложив в его руку хороший кусок хлеба, устроилась на чаше фонтана, глядя, как он ест.
– Что-то вы опять осунулись. Все это время питались как попало? – сурово спросила она.
– Не помню. Посмотрите, какое чудесное солнце! Как хотелось бы, чтобы хорошая погода продлилась до завтра!
– Леди ди Баосия думает, что так и будет, хотя и подозревает, что на День Дочери пойдут дожди.
Запах цветов апельсинового дерева наполнил все пространство двора и смешался с запахом меда. Кэсерил выпил глоток чая, чтобы залить кусок хлеба, и заметил с удивлением:
– Через три дня будет ровно год с тех пор, как я вошел в замок Валенда. Я хотел стать помошником повара.
Ямочки на щеках Бетрис покрылись румянцем.
– Я помню! В первый раз мы увидели друг друга именно в День Дочери, за столом провинкары.
– Нет, я вас до этого уже видел. Вы въехали во двор замка на лошадях с Изелль и… и Тейдесом. И бедным ди Сандой.
Бетрис была обескуражена.
– Вот как? – произнесла она. – И где вы были? Я вас не видела.
– Я сидел на скамье у стены. А вы были слишком заняты – вас ругал отец за то, что вы так неосторожно гнали коня. Вот вы меня и не заметили!
– Вот как?
Бетрис вздохнула, потом провела ладонью по глади воды, после чего, нахмурившись, стряхнула с пальцев холодные капли. В воздухе, без сомнения, чувствовалось дыхание Весны, но вода все-таки принадлежала Зиме.
– Мне кажется, это было сто лет назад, – сказала она.
– А для меня это – мгновение, – отозвался Кэсерил. – Время теперь меня… обгоняет. Поэтому мне так трудно и дышать, и передвигаться.
И через минуту он спросил:
– Изелль уже сообщила своему дяде, что завтра мы попытаемся снять проклятье с рода Шалион?
– Нет, конечно! – ответила Бетрис и, увидев его недоуменно приподнятые брови, добавила:
– Изелль ведь дочь Исты. Если она начнет говорить об этом, все скажут, что она сошла с ума, как и ее мать. И воспользуются этим как поводом… все забрать. Ди Джиронал так и думал. Во время похорон Тейдеса он именно в таком духе комментировал все, что она делала, причем так, чтобы его слышали лорды и провинкары, собравшиеся на похороны. Если Изелль плакала, он объявлял ее поведение чересчур экстравагантным, если улыбалась, то странным и несоответствующим случаю. Если принцесса что-то говорила, он объявлял ее несдержанной, а если молчала – излишне мрачной. Ближе к концу церемонии он произносил такие вещи даже в ее присутствии, надеясь, вероятно, что испугает ее и заставит взорваться, а потом объявит сварливой и не умеющей себя контролировать особой. Кроме того, он распространял и заведомую ложь. Хорошо, что мы с Нан ди Врит его раскусили и убедили Изелль сдерживаться в его присутствии.
– Она это умеет.
Бетрис кивнула и продолжила:
– Но когда стало известно, что люди канцлера собираются забрать ее в Кардегосс, у Изелль не осталось выбора, кроме как бежать из Валенды. Если бы Изелль попала в его власть, он мог бы сплести любую легенду о ее поведении, и никто бы не смог его опровергнуть. Объявил бы безумной и убедил всех провинкаров в необходимости своего бессрочного регентства. И прибрал бы все к рукам – даже не обнажив меча!
Бетрис вздохнула.
– Поэтому она и молчит о проклятии, – закончила она.
– Понятно, – кивнул он. – Быть осторожной – мудро. Боги желают, чтобы все это поскорее кончилось.
– Боги и кастиллар ди Кэсерил.
Кэсерил покачал головой и, отхлебнув чая, спросил:
– А когда ди Джиронал узнал, что я уехал в Ибру?
– Я не думаю, что он о чем-то догадывался до того, как кортеж прибыл в Валенду и вас нигде не нашел. Старая провинкара утверждает, что он получил несколько сообщений от своих ибранских шпионов. Я думаю, это частично объясняет то, что он дождался, пока в Валенду прибудут подчиняющиеся ему войска, и только потом вернулся в Кардегосс, чтобы помешать ди Яррину заручиться поддержкой Орико.
– Он послал убийц, чтобы те перехватили меня на границе. Думал, вероятно, что я буду один. Вряд ли он ждал, что я так быстро привезу Бергона.
– Да никто и не ждал! Кроме Изелль.
Бетрис разглаживала на колене ладонью черную ткань своего плаща, после чего подняла глаза и посмотрела на Кэсерила.
– Скажите, – произнесла она, – когда вы жертвовали собой, чтобы спасти Изелль, продумали ли вы то, как спастись самому?
Мгновение он молчал, после чего ответил просто и коротко:
– Нет.
– Это… это неправильно.
Избегая встретиться взглядом с глазами Бетрис, он принялся осматривать залитый солнечным светом двор.
– Мне нравится это новое здание, – сказал он. – И, знаете, здесь нет привидений.
– Вы сменили тему, – сказала Бетрис, нахмурившись. – Вы всегда так поступаете, когда не хотите о чем-то говорить. Я давно это поняла.
– Бетрис, – начал он мягко, – наши дороги разошлись в ту ночь, когда я призвал смерть на голову Дондо, и я не могу вернуться. Вы будете жить. А я – нет. Мы не можем быть вместе, даже если… Просто не можем!
– Вы не можете знать, сколько времени вам дано, – проговорила Бетрис. – Может быть, недели, а может, и месяцы. Но если даже Боги подарят нам всего один час, мы оскорбим Богов, если отвергнем их дар.
– Дело не в недостатке времени, – сказал он горько. – Дело в избытке… участников. Подумайте. Мы не сможем остаться наедине. С нами будут еще и Дондо, и демон Бастарда! Я должен вызывать в вас ужас и отвращение – как вызываю ужас в самом себе!
Она посмотрела на его живот, после чего перевела взгляд на двор, где по-прежнему работали садовники. В глазах ее горела решительность.
– Я не думаю, что сидящие в вас духи и призраки меня остановят. Вы считаете меня недостаточно храброй?
– Да ни в коей мере!
Глянув на кончики своих башмаков, она тихо проговорила:
– Ради вас я готова штурмовать небеса. Если бы только знать, где они!
– А разве вы не читали книгу Ордола, когда помогали Изелль шифровать ее письма? Он утверждает, что Боги постоянно находятся рядом с нами и разделяет нас пространство не шире толщины тени. Чтобы мы могли добраться друг до друга, не требуется преодолевать никаких расстояний.
Я вижу их мир с того самого места, где сейчас нахожусь. Конечно, Ордол прав!
– Но, – продолжал он, – вы не можете заставить Богов что-то сделать. Как и они не могут заставить нас.
– Вы опять за свое! Опять уходите от темы.
– Что вы завтра наденете? – спросил он. – Будет очень красиво! Вам нельзя затмевать невесту, вы помните?
Бетрис бросила на Кэсерила яростный взгляд.
Тем временем леди ди Баосия выглянула в галерею из покоев Изелль и задала Бетрис вопрос, который показался Кэсерилу слишком сложным, так как включал в себя названия огромного количества разнообразных тканей. Бетрис кивнула провинкаре и, неохотно поднявшись, отправилась к принцессе, резко бросив Кэсерилу через плечо:
– Может быть, вы и обречены. Но если завтра я свалюсь с лошади и сверну себе шею, вы будете чувствовать себя последним дураком.
– Больше, чем дураком, – прошептал он вслед шуршанию ее юбок. Яркий свет, заливающий двор, резал глаза и заставлял их слезиться. Пришлось их вытирать рукавом!
Утро следующего дня, как все и надеялись, оказалось ясным и солнечным. Пропитанный запахом флердоранжа двор был до отказа заполнен нарядной публикой, когда Изелль в сопровождении провинкары и Бетрис появилась на вершине лестницы, ведущей в галерею. Кэсерил довольно прищурился – портнихи совершили настоящий подвиг, соорудив из шелков и сатина голубое чудо в тонах, идеально соответствующих сегодняшнему событию. Голубой плащ невесты был декорирован жемчугами, из которых были мастерски составлены фигурки маленьких леопардов. Когда Изелль во всем своем великолепии показалась на вершине лестницы и начала спускаться вниз, ее появление вызвало взрыв аплодисментов. В лучах утреннего солнца волосы принцессы выглядели как некое сокровище. Две девочки, кузины Изелль, несли за ней ее шлейф, повинуясь указаниям матери. Даже облако проклятья, казалось, решило взять на себя роль части свадебного наряда. Недолго тебе еще здесь висеть…
Кэсерил занял свое место возле провинкара Баосии, по сути, оказавшись во главе колонны, которая должна была пешком пройти по извилистым улочкам Тариуна к городскому Храму. Благодаря некоему заранее спланированному чуду согласованности возглавляемая Бергоном процессия из дворца марча ди Хуэсты прибыла к портику Храма одновременно с прибытием невесты. Принц, как то соответствовало его полу и возрасту, был одет в красно-оранжевые тона, а выражение лица у него было такое, словно сейчас он легко мог бы взять приступом любой бастион. Чтобы ибранская сторона не чувствовала себя в подавляющем меньшинстве, в свите принца прибыли не только его друзья, но и Палли со своими молодыми кузенами, а также весь отряд Палли в соответствующих случаю придворных одеяниях. Несмотря на то что все происходило достаточно спешно, Кэсерил насчитал во дворе Храма около тысячи человек шалионской знати. Кроме того, по пути следования принца и принцессы в Храм на улицы высыпало все население Тариуна, и дух праздника царил в городе повсеместно.