к стоящим внизу гостям, с улыбкой их поблагодарили и бросили в радостную толпу цветы.
Молодые исчезли в залитой светом канделябров спальне, и двери за ними закрылись. Два офицера армии ди Баосии заняли место в карауле. Через некоторое время вниз спустилась Бетрис и помогавшие ей портнихи и служанки, и все закружились в танце. С Бетрис по очереди танцевали то Палли, то юный ди Тагилль.
Была опасность, что веселье затянется до утра, но, к радости Кэсерила, пошел моросящий дождь, прогнавший музыкантов и танцоров со двора в дом. Медленно, опираясь на перила лестницы, Кэсерил поднялся в свою спальню, расположенную за углом от спальни принца и принцессы. Мой долг исполнен. Что дальше?
Он не знал. Огромный груз свалился с его плеч – груз ужаса и ответственности. Теперь он предоставлен самому себе и может сам решать – жить ему или умереть. Я ни о чем не жалею. И не оглядываюсь назад! Это был момент равновесия на перепутье прошлого и будущего.
Неплохо было бы завтра увидеться с судьей. Вот кто хоть не долго избавит его от одиночества!
Впрочем, я никогда не одинок, подумал Кэсерил несколькими минутами позже, когда в свой обычный час Дондо принялся вопить непристойности. Плененный в его теле дух пребывал в гораздо большей ярости, чем обычно, и, похоже, уже утратил последние остатки здравого смысла и человеческих представлений о том, что есть хорошо и что – плохо. Кэсерил понимал причины этой ярости, и, свернувшись калачиком вокруг источника боли, который, вспучившись, бился в его животе, улыбался.
Опухоль все увеличивалась, и боль вдруг стала настолько острой, что он едва не потерял сознание, но силой вернул себя к реальности, поскольку опасался, что взбешенный сегодняшними событиями Дондо каким-то образом воспользуется его беспамятством и, завладев его еще живым телом, нападет на Изелль и Бергона. Катаясь в конвульсиях по полу, он подавлял крики и грязные ругательства, которые пытались вырваться из его горла, уже не вполне понимая, кому принадлежат эти слова.
Когда приступ прошел, Кэсерил обнаружил, что лежит на холодных досках пола, в сбившейся ночной рубахе, а ногти у него на руках сломаны и кровоточат. Оказывается, его вывернуло наизнанку. Он провел рукой по рту и ощутил на бороде высыхающую пену. Живот (а может, ему показалось, что он так увеличился?) вернулся к обычным в последние месяцы размерам, хотя диафрагма болела так, словно ее растягивали каким-то невероятным напряжением.
Нет, так меня надолго не хватит! Что-то неизбежно сломается – его тело, его рассудок, его дыхание. Его вера. Что-то обязательно сдаст.
Кэсерил встал, вытер пол и, умывшись, надел свежую ночную рубашку, после чего поправил простыни на кровати, зажег все свечи в комнате и лег, вбирая в себя свет широко открытыми глазами.
Наконец перешептывание слуг и приглушенный топот ног по коридору дали Кэсерилу понять, что дворец просыпается. Похоже, он все-таки заснул, потому что свечи прогорели, а он не помнил, чтобы гасил их. Серый утренний свет пробивался в щель под дверью и через ставни окон.
Скоро утренняя молитва. Утренняя молитва – вещь освежающая, хотя мысль о том, что для совершения ее нужно встать и куда-то пойти, пугала. Кэсерил медленно поднялся. Ну что ж, сегодня он не один страдает от похмелья. Хотя он-то и не был пьян! На время свадьбы траур был прерван, а потому из всей одежды, которую ему выделили, он выбрал то, что могло бы подчеркнуть и радостный, и одновременно серьезный характер события, в котором участвовал.
Он спустился во двор. Солнце еще не встало, и, хотя дождь прекратился, холодное небо было затянуто облаками. Носовым платком Кэсерил отер край фонтана и сел. Молодые новобрачные еще не появлялись. Кэсерил улыбнулся служанке, которая проскользнула мимо со стопкой белья, и она улыбнулась в ответ. В дальнем конце двора в поисках пищи расхаживала по плитке ворона. Кэсерил внимательно посмотрел на нее, но птица не выказала никакой в нем заинтересованности. Подумав, он решил, что ее безразличие к нему – это добрый знак.
Наконец двери наверху галереи распахнулись, сонные охранники, их караулившие, вытянулись в струнку и отдали честь. Раздались женские голоса и среди них один мужской – густой и веселый. Появились рука об руку Изелль и Бергон, одетые для утренней молитвы. Они стали спускаться по лестнице и наконец вышли из тени, отбрасываемой карнизом галереи.
Увы, черная тень не исчезла!
Кэсерил протер глаза и пристально всмотрелся в новобрачных. Дыхание его замерло в груди.
Облако, которое до этого окутывало лишь Изелль, теперь клубилось и вокруг Бергона.
Изелль улыбалась мужу, тот улыбался Изелль, оба они казались возбужденными, несколько усталыми и напуганными. Глядя на юную пару, можно было с уверенностью сказать – это идеальные влюбленные! Хотя вокруг них и клубилось черное облако, словно дым горящего корабля.
Они приблизились, и Изелль пропела:
– Доброе утро, лорд Кэс!
Бергон улыбнулся и проговорил:
– Вы присоединитесь к нам, сэр? Мы должны поблагодарить вас за это утро!
Кэсерил через силу улыбнулся и сказал:
– Да, обязательно… но чуть позже. Я кое-что забыл у себя в комнате.
Проскользнув мимо них, он начал подниматься по лестнице. На ходу обернулся и посмотрел. Да! Никаких сомнений! Та же тень, но теперь – удвоившаяся!
Захлопнув за собой дверь спальни, он остановился, судорожно хватая ртом воздух и едва не рыдая.
Боги! Что я наделал?
Я не освободил Изелль! И Бергон – теперь он тоже стал жертвой проклятья!
26
Абсолютно раздавленный случившимся, Кэсерил все утро оставался в спальне. Днем в его дверь постучал паж и сообщил, что принц и принцесса желают видеть его в своих покоях. Кэсерил решил поначалу сказать, что он болен, что, собственно, было совершенной правдой. Но потом он подумал, что Изелль сразу же пришлет ему толпу врачей, а с него было достаточно и тогдашнего визита Роджераса. Вспомнив тот ужас, он содрогнулся. И вот, преодолевая себя, он оправил одежду, привел себя в надлежащий вид и отправился по галерее в комнаты Изелль и Бергона.
Высокие створчатые окна в гостиной были открыты, и в комнату беспрепятственно втекал прохладный весенний свет. Изелль и Бергон, одетые в праздничные наряды, в которых они вернулись с обеда во дворце марча ди Хуэсты, ждали его, сидя за столом, на котором были разложены листы пергамента и перья. Третье кресло было придвинуто к столу – оно ожидало его, Кэсерила. Молодые сидели, склонив головы друг к другу, и о чем-то негромко говорили. Тень по-прежнему клубилась вокруг них, густая и тягучая, как смола. Когда Кэсерил вошел, они оба улыбнулись. Он же, откашлявшись, поклонился.
Изелль показала на лежащие перед ней бумаги.
– Наш следующий, самый безотлагательный шаг – это написать моему брату Орико и сообщить ему о предпринятых нами шагах. Мы должны убедить короля в нашей по отношению к нему верности и приложить выписки из брачного договора, из которых будет ясно, что наш брак – это благо для Шалиона. Таким образом нам удастся примирить его со случившимся. Я права?
Кэсерил сглотнул и вновь откашлялся.
– Кэс! – произнес Бергон. – Как вы бледны! С вами все хорошо? Пожалуйста, сядьте!
Кэсерил отрицательно покачал головой. Как хорошо было бы спрятаться за какой-нибудь невинной ложью или, на крайний случай, полуправдой. У него есть оправдание – он действительно болен! Но он не мог…
– Нет! Все очень плохо!
И, опустившись перед принцессой на одно колено, он произнес:
– Я совершил ошибку. Ужасную ошибку! Мне очень жаль! Как мне жаль!
Обеспокоенное лицо Изелль расплылось перед его глазами.
– Лорд Кэс?.. – только и вымолвила она.
– Ваш брак…
Он снова сглотнул и, собрав все силы в кулак, заставил себя продолжить.
– Ваш брак не снял проклятие с Изелль, как я надеялся. Что еще хуже, так это то, что теперь проклятие распространяется на вас обоих.
– Что? – выдохнул Бергон.
Слезы мешали Кэсерилу говорить.
– И теперь я не знаю, что делать, – пробормотал он, едва шевеля губами.
– Но откуда вам это известно? – спросила Изелль.
– Я вижу это. Облако висит над вами обоими. Более того, оно стало еще темнее и плотнее.
Бергон проговорил со страхом:
– Может быть, мы что-то сделали не так?
– Нет! Это все я. Я исходил из следующего: Сара и Иста вышли замуж за наследников Шалиона и стали жертвой проклятья. Я полагал, что, поскольку мужчины и женщины отличаются друг от друга, проклятье касается лишь мужской половины рода и тех женщин, что берут себе их имя, выйдя за них замуж.
– Но ведь я тоже наследница Фонзы, – медленно проговорила Изелль. – А кровь и плоть – это нечто большее, чем просто имя. Когда двое вступают в брак, это не означает, что один из них исчезает в другом. Мы стали единым целым, и я никуда не исчезла, как и Бергон.
Она помолчала мгновение и спросила, глядя в пустоту:
– Неужели нельзя ничего сделать? Должен же быть выход!
– Иста сказала… – начал Кэсерил и тут же осекся. Он не был уверен, что хотел поведать этим двоим молодым решительным людям то, что сказала ему Иста. Изелль может забрать в голову Бог знает что, и тогда…
Неведение не есть глупость, хотя часто и ведет к глупым поступкам и решениям, сказала как-то Изелль. Слишком поздно защищать ее и беречь от реальности. Волею богов она должна стать следующей королевой Шалиона, а вместе с правом распоряжаться жизнью других на нее ляжет обязанность их защищать. Привилегия же быть защищенной – это то, что осталось в прошлом, вместе с прочими детскими игрушками. Даже защищенной от горькой правды. От правды – особенно!
Кэсерил вновь сглотнул, чтобы прочистить горло.
– Иста сказала, что существует еще один способ, – проговорил он.
Забравшись в кресло, он тяжело сел. Дрожащим голосом, не смягчая слов и не щадя молодых людей, он рассказал переданную ему Истой историю лорда Лютеза, короля Иаса и видения Госпожи Весны, явленного Исте. Рассказал о двух адских ночах в казематах Зангры, о связанном по рукам и ногам человеке и чане ледяной воды. Когда он закончил, его слушатели молча смотрели на него в упор.