– Я думал… я боялся… что я – именно тот человек, который должен это сделать, – проговорил Кэсерил. – И именно из-за того, что я обменял свою жизнь на смерть Дондо. Для Изелль вы – лорд ди Лютез! Так сказала Иста. Но, клянусь Богами, если бы я знал, что это сработает, я заставил бы вас прямо сейчас пойти и утопить меня в фонтане. Дважды.
Он подумал и, горестно покачав головой, продолжил:
– Но, увы, я не могу стать этой жертвой. Моя вторая смерть станет и последней, потому что, как только я умру, демон смерти унесет мою душу вместе с духом Дондо, и я не знаю, каким образом я смог бы вернуться в свое тело, чтобы умереть в третий раз.
Бергон посмотрел на жену такими глазами, что, казалось, они готовы ее проглотить. Наконец он хрипло произнес:
– А как насчет того, чтобы это сделал я?
– Сделал что?
– Я прибыл сюда, чтобы спасти тебя от этого ужаса. Просто метод станет чуть другим, более жестким. Но я не боюсь воды. Давай попробуем утопить меня, а?
Кэсерил и Изелль одновременно замахали руками, протестуя.
– Однажды уже попытались, – сказала Изелль, – и ничего не получилось. Я не собираюсь никого из вас топить. И вешать не стану. И вообще ничего не стану делать из того, что вы там можете себе придумать.
– Кроме того, – проговорил Кэсерил, – Богиня сказала, что трижды пожертвовать своей жизнью должен кто-то из подданных Шалиона, а не тот, кто принадлежит к этому роду.
Так, по крайней мере, сказала Иста. Но правильно ли она передала словами волю Богини? А не могла ли она, формулируя эту волю, допустить фатальную ошибку? Правда, это не так важно, поскольку ее слова исключают Бергона из возможных героев.
– Я не думаю, что проклятие можно разрушить изнутри, – продолжил он. – Тогда бы это мог сделать Иас. Он, конечно же, сам полез бы в бочку вместо ди Лютеза. И, да простят меня Боги, но вы, Бергон, не являетесь подданным Шалиона. Вы ему принадлежите.
– И все-таки что-то здесь не так, – сказала Изелль, прищурившись. – Какой-то обман. Что вам говорил Умегат, когда вы спросили у него, что вам делать? Что-то о ежедневных обязанностях?
– Сказал, что я должен исполнять свои ежедневные обязанности по мере того, как они появляются.
– Понятно. Будем исходить из того, что Боги нас не оставили.
Изелль постукивала кончиками пальцев по поверхности стола. Через мгновение она продолжила:
– Мне вот что пришло в голову. Моя мать дважды рисковала своей жизнью во имя Шалиона, когда рожала нас с братом. Третьего раза ей было не дано. Но разве это не была ее обязанность? Как и моя?
Кэсерил подумал, к каким катастрофам может привести проклятие, наложившись на опасности беременности и деторождения – так же, как оно наложилось на тяготы войн, которые вели Иас и Орико, и содрогнулся. Бесплодие, которым страдает Сара, – это меньшее из возможных несчастий.
И он сказал:
– Лучше уж суньте меня в бочку с водой, принцесса! Во имя пяти Богов!
– Кроме того, Богиня сказала, что это должен быть кто-то из подданных. А ведь подданный, по-шалионски, – мужчина, верно, Кэс?
– Это те слова, которые я услышал из уст королевы Исты.
– Священники говорят: когда Боги внушают людям их святые обязанности, они имеют в виду и женщин, – проговорила Изелль. – Так что мы здесь равны. Я же жила под властью проклятия шестнадцать лет. И каким-то образом выжила.
Но сила проклятья с тех пор значительно выросла! Все стало много хуже! Смерть Тейдеса стала прекрасным примером того, как оно осуществляет свою власть: у мальчика были прекрасные задатки, но все они обернулись своей полной противоположностью. Добродетели превратились в грехи! И Изелль, и Бергон имеют не меньше добрых качеств. Но сила проклятья неимоверна и непреодолима!
Изелль и Бергон взялись за руки. Свободной ладонью Изелль отерла глаза, тронула переносицу и глубоко вздохнула.
– Есть проклятие, нет проклятия – не имеет значения! – сказала она. – Пока мы обязаны написать Орико и выказать ему свое почтение и преданность, чтобы у ди Джиронала не было повода обвинить нас в бунте и неповиновении. Если бы Орико был здесь, мне без труда удалось бы убедить его, насколько наш брак выгоден для Шалиона.
– Убедить Орико нетрудно, – кивнул Кэсерил. – Гораздо труднее заставить его не отказываться от того, в чем он был убежден пять минут назад.
– Это верно, – сказала Изелль. – И я ни на минуту не забываю, что Орико сейчас находится в Кардегоссе, в компании ди Джиронала. Более всего я боюсь того, что канцлер попытается убедить короля вновь изменить свое завещание.
– Попросите о поддержке привинкаров Шалиона, принцесса, и они помогут вам опротестовать любые изменения условий завещания.
Изелль нахмурилась.
– Нам следовало бы отправиться в Кардегосс. Я должна быть рядом с Орико, даже если он и при смерти. Когда произойдут известные события, мне нужно быть в столице.
Кэсерил задумался и через минуту произнес:
– Это трудно и опасно. Вам нельзя оказаться в руках ди Джиронала.
– Я и не собираюсь отправляться одна, – сказала Изелль, и улыбка ее сверкнула, как отблеск лунного света на лезвии кинжала. – Но мы должны соблюсти все законные условия, и в этом будет наше тактическое преимущество. Будет неплохо, если мы напомним лордам Шалиона, что все полномочия канцлера дарованы ему исключительно волей короля.
Бергон обеспокоенно заерзал и сказал:
– Ты знаешь этого человека лучше, чем я. Ты думаешь, услышав о нашем браке, он ничего не предпримет?
– Чем дольше он будет сидеть на одном месте, тем лучше. Наши силы прибывают с каждым днем.
– А вы слышали что-нибудь о его реакции? – спросил Кэсерил.
– Пока нет, – ответил Бергон.
Время – палка о двух концах, увы!
– Как только что-нибудь будет известно, дайте мне знать, – сказал Кэсерил, глубоко вздохнув. Разгладив чистый лист пергамента, он взял перо и спросил: – Ну, что вы хотите написать?
Доставка столь важного с политической точки зрения послания выглядит делом весьма деликатным, размышлял Кэсерил, идя по двору под окнами принца и принцессы с подписанным и опечатанным документом. Нельзя же просто положить его в сумку курьера и отправить обычным ходом в королевскую канцелярию. Статус письма требовал и соответствующего сопровождения. Было бы уместно, если бы его доставила королю солидная делегация знатных, достойных людей, что, кстати, обеспечило бы то, что письмо попадет в руки Орико, а не канцлера. Достойные доверия люди должны прочитать его слово в слово умирающему королю и ответить на все вопросы, которые слепой мог бы задать относительно обстоятельств, в которых пребывает его сестра и наследница престола. Это должны быть священники и лорды, решил Кэсерил. Дядя принцессы мог бы рекомендовать соответствующих людей, которые к тому же могли бы отправиться уже сегодня ночью и ехать достаточно быстро. Он ускорил шаг в поисках пажа или слуги, способного сказать, где находится провинкар.
В аркаде, ведущей во двор, он встретил Палли и самого ди Баосия. Они еще не переоделись после торжественного обеда.
– Кэс! – окликнул Кэсерила Палли. – Отчего тебя не было на обеде?
– Отдыхал. Ночка выдалась непростая…
– Вот как? Но, насколько я помню, ты был единственным, кто лег спать трезвым.
Кэсерил улыбнулся, но не стал реагировать на шутку.
– Что это у тебя? – спросил он, показав на бумаги, которые Палли держал в руке.
Палли показал ему одно из распечатанных писем.
– Новости от ди Яррина из Кардегосса. Пришло с курьером Храма. Срочное. Я думаю, принцу и принцессе нужно об этом знать. Ди Джиронал вчера утром уехал из Зангры, и никто не знает, куда.
– Он взял с собой войска? Нет, сначала расскажем все принцу и принцессе.
Кэсерил развернулся и стал подниматься по ступеням галереи. Провинкар и Палли последовали за ним. Один из слуг отворил двери и пригласил принца и принцессу в гостиную. Пока пришедшие ждали появления молодой четы, Кэсерил кратко рассказал о содержании письма к Орико. Провинкар одобрительно кивнул и тут же назвал нескольких людей, которые могли бы отвезти его в Кардегосс.
Вошли Бергон и Изелль. Принцесса торопливо поправляла сбившуюся прическу. Вошедшие поклонились. Принц Бергон, сразу оценивший важность принесенного Палли письма, пригласил гостей сесть за стол.
Палли повторил принцу и принцессе то, что сказал Кэсерилу, и добавил:
– Канцлер взял с собой лишь небольшой кавалерийский отряд. Ди Яррин предположил, что ди Джиронал собирался ехать либо совсем недалеко, либо ехать далеко, но быстро.
– Какие новости о моем брате Орико? – спросила Изелль.
– Здесь не все ясно, – ответил Палли, передавая письмо принцессе. – Пока ди Джиронал в отъезде, ди Яррин хотел пройти к королю, но королева Сара сказала, что тот спит, и отказалась его беспокоить. Поскольку раньше она пускала ди Яррина, несмотря на протесты ди Джиронала, он боится, что королю действительно стало хуже.
– А что в другом письме? – поинтересовался Бергон.
– Старые новости, – сказал Палли, – хотя и интересные.
И, обратившись к Кэсерилу, спросил:
– Кэсерил! Что за дела? Архиепископ распространяет о тебе какие-то нелепости. Тут ко мне явился командир тариунского отряда ордена Сына – весь трясется и говорит, что боится к тебе подойти, потому что, как сказал архиепископ, тебя коснулась рука Бога. А у него – копия приказа, который переслали во все отделения ордена в западном Шалионе, чтобы тебя арестовать. Если тебе будет угодно посмеяться – по обвинению в государственной измене…
– Опять? – усмехнулся Кэсерил, принимая письмо из рук Палли.
– Канцлер обвиняет тебя в том, что ты отправился в Ибру, чтобы продать Шалион старому Лису. Теперь, когда весь мир знает, что произошло на самом деле, это выглядит как глупая шутка.
Кэсерил пробежал глазами приказ и, кивнув, сказал:
– Понятно. Это была сеть, в которую ди Джиронал собирался меня поймать в том случае, если не выгорит затея с убийством.