и грудь, чтобы лишить его возможности защищаться. Он почти потерял сознание. Он не знал, кто были эти нападавшие, но он знал, кому они служили.
Задыхаясь в судорожном кашле, он перевернулся на бок и увидел ди Джиронала, который вбежал в ворота в сопровождении еще нескольких человек. Ди Цембуэр все еще лежал на земле, скрючившись и сжав зубы от боли. Спаслись ли Изелль и Бергон? Успели ли они спуститься по лестнице для слуг и подняться на крышу? Помогли ли им Боги не предаться панике и забаррикадироваться? Ди Джиронал проследовал к основанию ведущей на галерею лестницы, где собрались, готовясь к броску вверх, его люди.
– Марту? – крикнул Кэсерил, с неимоверным усилием поднимаясь на колени.
Ди Джиронал резко обернулся.
– А, вот вы где!
По его кивку баосийский капитан и еще один из нападавших подхватили Кэсерила, подтащили его к канцлеру и поставили, заведя руки за спину. Стоять сам он уже не мог, и они поддерживали его норовящее сползти на землю тело.
– Вы пришли слишком поздно! – прохрипел Кэсерил. – Она вышла замуж, и не только юридически, но и фактически. Изелль и Бергон – единая душа и единая плоть. И этого вам уже не отменить. Шалион обрел Ибру в качестве свадебного подарка, и вся страна празднует это приобретение. Изелль – дитя Весны и радость Богов. Вам ее не победить. Сдавайтесь! Спасайте свою жизнь и жизнь своих людей.
– Вышла замуж? – прорычал ди Джиронал. – Если нужно, овдовеет! Она безумная предательница, которая продала себя ибранцам, и я этого не потерплю!
И, развернувшись, он направился к лестнице.
– Это вы всех продаете и предаете, Марту! Вы продали Готоргет за рокнарийское золото, от которого я отказался, а потом продали меня на галеры, чтобы заткнуть мне рот.
Кэсерил огляделся. Стоявшие вокруг и поодаль нападавшие, которые услышали его слова, заметно колебались. Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь… И, обращаясь уже к ним, он продолжил:
– Этот лжец торгует собственными людьми. Он предаст вас, как только почует запах золота!
Ди Джиронал резко обернулся и выхватил меч.
– Я заткну рот этому несчастному глупцу! – крикнул он. – Держите его.
Люди, державшие Кэсерила, дрогнули, увидев, что Джиронал, ухватив рукоятку меча двумя ладонями для особо мощного удара, способного снести голову, бросился вперед.
– Но, милорд! – успел проговорить человек, удерживавший левую руку Кэсерила, – Это же убийство!
Выбросив свой меч, он остановил полет меча канцлера, готового отсечь голову Кэсерила. И тогда ди Джиронал нанес колющий удар, вложив в него весь вес своего тела.
Сталь пронзила шелк, парчу, кожу, мышцы живота и вошла внутрь его тела с такой силой, что Кэсерил дернулся и едва не упал.
Звуки исчезли. Меч шел сквозь плоть Кэсерила так же медленно, как жемчужина тонет в меде. Боли не было. Красное лицо ди Джиронала замерло в маске ярости. Люди, державшие Кэсерила, отпустили его и, отстранившись, открыли рты в крике, которому уже не суждено было прозвучать.
С триумфальным воплем, который был слышен лишь Кэсерилу, демон смерти вырвался из его тела и скользнул по мечу, раскалив его докрасна, в самые ладони канцлера. Следом густой черной патокой вытекла вопящая от отчаяния масса – дух Дондо. Бело-голубые искры с треском охватили руки канцлера, все еще сжимающие меч, после чего распространились на все его тело, закрутившись вокруг него яростной спиралью. Голова ди Джиронала дернулась, откинулась назад, из его рта, вместе с душой, вырвался белый огонь. Волосы на голове канцлера встали дыбом, а глаза расширились и вскипели. Раскаленный меч, понуждаемый к тому силой нанесенного канцлером удара, все еще двигался в теле Кэсерила, и он ощутил запах горящей плоти. Красные, черные, белые пятна закружились в бешеном хороводе и уплыли в никуда. Этот круговорот подхватил чувства и ощущения Кэсерила и, вырвав из его тела, понес вверх, словно столб дыма. Три духа и демон смерти – все слитые воедино, помчались прочь, в голубую даль Бытия…
Сознание Кэсерила взорвалось.
Он летел вперед, и все вперед, и вверх, пока весь мир не оказался распростертым под его взором – так, словно он обозревал его с высокой горы. Но этот мир не был миром материи, это был пейзаж духа; он не знал, как назвать сияющие цвета, что его окружали и ввергали в экстатические вибрации. Все души мира открылись ему; они шептались между собой, и в этом шепоте, подобном шелесту листьев в летнем лесу, он отчетливо различал голос каждого листика. Ему слышны были все стоны боли и печали, все вздохи стыда и все крики восторга, возгласы надежды и вопли отчаяния. Тысячи тысяч мыслей, порождаемых тысячью тысяч жизней, вливались в его сознание, расширившееся до пределов всего мира.
С поверхности земли, окутанной голубой дымкой, одна за другой, словно капли дождя, летящего снизу вверх, поднимались разноцветные души – сотни, тысячи, тысячи тысяч душ. Они сходились в хороводе, улетая в небеса, прочь от земли. Это умирающие, пробивающиеся сквозь оболочку, разделяющую земной и горний миры. Души, обретшие при прошлом рождении плоть, уходя из тварного мира, переживали новое, странное рождение и возвращались к своей сути. Как их много! Как много! Как много!.. Сознание Кэсерила не могло удержать эту картину, и она ускользнула прочь, словно вода, стекающая сквозь пальцы.
В своих смутных юношеских мечтаниях Кэсерил представлял себе Госпожу Весны красивой нежной молодой женщиной. Ордол и теологи из Храма лишь слегка уточнили этот образ прекрасной юной леди, наделив ее всеобъемлющим Сознанием. Это Сознание одновременно внимало всем крикам и песням, звучащим в мире. С таким же удовольствием, с каким умелый садовник вдыхает ароматы выращенных им цветов, она смотрела на то, как вращающиеся в сложном хороводе души поднимаются вверх. И вот это Сознание обратило все свое Внимание на Кэсерила.
Кэсерил таял, угнездившись в Ее ладонях. Она выпила его, попутно отделив от прочих ингредиентов – братьев ди Джиронал и демона, которые тут же растворились в лучистом воздухе и исчезли, после чего вновь выпустила на свободу, вниз, через зияющее отверстие его смерти, назад, к земле, в его же собственное тело. Оказавшись там, он увидел, что меч канцлера по-прежнему торчит из его спины, и кончик его окрашен кровью, словно лепесток весенней розы.
А теперь – за работу, Кэсерил, – прошептала Дочь. – Откройся мне!
Смотреть можно? – спросил он, трепеща.
Разрешено все, что ты способен вынести.
Кэсерил вновь погрузился в полузабытье, в то время как Богиня вошла через него в мир. Его губы стали складываться в улыбку. Тело его было словно набито ватой. Он опустился на колени. Труп ди Джиронала еще не упал на плиты двора, хотя его мертвая рука уже соскользнула с эфеса меча. Ди Цембуэр, опираясь на здоровую руку, вставал и медленно, мучительно медленно открывал рот, чтобы крикнуть: Кэсерил! Некоторые из людей упали ниц, некоторые бросились бежать.
Богиня, словно комок, собрала в свои ладони черную паутину проклятия, освободив от него Изелль и Бергона, которые в это время бежали где-то по улицам Тариуна, Исту, оставшуюся в Валенде, Сару, сидящую над постелью мужа в Кардегоссе. Освободила весь Шалион – от одного горного хребта до другого, от реки до равнины и холмов. Только Орико не был виден среди свобожденных!
Собрав паутину проклятья, Богиня, воспользовавшись Кэсерилом как порталом, вывела ее за пределы мира, в иные края, и когда она оказалась там, то утратила свою черноту, и стала тем, что могло показаться и чистым потоком кристальной воды, и молодым вином, и чем-то еще, столь же чудесным.
Иное Бытие, мрачное и торжественное, подхватило то, что осталось от проклятья, и, вобрав в себя, вздохнуло с облегчением. Дело было сделано! Равновесие восстановлено! Я думаю, это была кровь Бога. Пролитая, утратившая изначальную чистоту, но вновь собранная, очищенная и возвращенная в надлежащее место.
Я не понимаю! Неужели Иста ошиблась? Или я неправильно посчитал, сколько раз я умирал.
Богина рассмеялась.
А ты подумай…
И гигантское голубое Бытие, словно широкая река, перекатывающаяся через пороги, проскользнув через Кэсерила, покинуло этот мир. Красота триумфальной музыки, краше которой он не слышал и не услышит никогда, пока вновь не явится в Ее царство, поразила его в самое сердце. Великий портал закрылся. Затворен, заперт и опечатан.
Все исчезло.
Его колени соприкоснулись с плитами, которым был выложен двор, и это было первым из чувств, что принялись возвращаться к Кэсерилу. Он изо всех сил старался сидеть прямо, чтобы меч, не дай Бог, как-нибудь не повернулся в его теле. Судя по положению эфеса, меч вошел под углом, чуть снизу верх, пронзил желудок и вышел справа от позвоночника, гораздо выше точки входа. Теперь явилась и боль. Кэсерил сделал первый судорожный вздох, и меч слегка подался вбок и назад. Ноздрей его достиг запах подгоревшей плоти, смешавшийся с небесно-прекрасным ароматом весенних цветов. Он дрожал от холода и боли, но старался держаться.
Как назло, Кэсерила душил смех. Но смеяться нельзя – станет еще больнее.
Горелым мясом пахло не только от него – прямо перед ним лежал ди Джиронал. Кэсерил видел сгоревшие трупы, но там огонь шел снаружи внутрь. Здесь же было все наоборот. Ди Джиронал сгорел изнутри. Его волосы и одежда еще дымились, но огонь их не взял, и они превратились в пепел, так и не воспламенившись.
Внимание Кэсерила привлек небольшой камень, лежащий возле его колена. Он был таким плотным, таким увесистым! Богам не дано поднять и перышка, зато обычный человек способен подхватить этого древнего свидетеля рождения нашего мира и сделать с ним что угодно – скажем, положить в карман. Он удивился – отчего это он никогда не оценивал по достоинству упрямой надежности всего материального? Рядом с камнем лежал высохший лист – еще более удивительная вещь! Материя изобретает столько форм! И она же создает красоту, которая является чем-то большим, чем материя, – души и умы, которые подобны музыке, льющейся из этого волшебного инструмента – материи… Вот что приводит в изумление самих Богов!