Уже ничему не сопротивляясь, он упал в заботливые руки, подхватившие его тело, как будто лишенное костей, и только в последнем движении, перед тем как его понесли в спальню, умудрился подхватить лежавший возле ног камень. Люди, несшие его, были возбуждены и напуганы, он же – восхитительно спокоен и расслаблен. Как здорово! Теперь все будут за ним ухаживать! Заботиться! Исполнять малейшие его прихоти! Когда его положили на постель, он взял Бетрис за руку и не отпускал, пока забытье не поглотило его сознание.
28
Пробудили его стук и негромкие голоса у двери. Комната была погружена в полумрак, и огонек единственной свечи, боровшейся с простиравшейся за окном темнотой, сказал ему, что уже наступила ночь. Он услышал голос врача, который все это время сидел рядом с его постелью:
– Он спит, король, королева…
– Нет, я не сплю! – живо отозвался Кэсерил. – Входите!
Он уперся локтями, чтобы приподняться, но не рассчитал силы.
– Дайте еще света! – сказал он. – Больше! Я хочу вас видеть!
Большая группа людей вошла в его спальню, стараясь вести себя как можно тише, – военный парад, которому вдруг вздумалось продемонстрировать крайнюю степень стеснительности. Впереди были Изелль и Бергон, за ними стояли Бетрис, Палли, архиепископ тариунский, маленький судья (по совместительству святой), а следом – придворные, слуги… Внесли свечи, и все озарилось их умноженным светом. Чистые простыни – это горизонтальная координата рая, и, лежа на них, Кэсерил дружески улыбался вошедшим.
Бергон внимательно посмотрел на Кэсерила и несколько хрипловато прошептал, обращаясь к врачу:
– Как он?
– Утром в пузыре было довольно много крови, а к вечеру – гораздо меньше. Лихорадки нет. Я не рискнул давать ему больше пяти ложек чая, потому что не знаю, как обстоят дела с его раной. И не знаю, насколько ему больно.
Кэсерил решил, что ему лучше самому говорить за себя.
– Больно, но куда деваться! – сказал он.
Сделав слабую попытку перевернуться набок, поморщился и проговорил:
– Я бы хотел сесть. Приподняться, хоть чуть-чуть. Трудно разговаривать с вашими нависшими сверху носами.
Палли и Бергон принялись усаживать Кэсерила, подкладывая сзади и взбивая подушки.
– Спасибо! – сказала Изелль врачу, который поклонился и, поняв намек, отошел в сторону.
Кэсерил откинулся на подушки и облегченно вздохнул.
– Что нового? – спросил он. – Тариун в осаде? И перестаньте говорить шепотом, как на похоронах.
Стоя в ногах его постели, Изелль улыбнулась.
– Произошло много чего, – сказала она, и голос ее обрел обычную твердость. – Люди ди Джиронала, получив известие от его шпионов, пошли в наступление с двух сторон – из Тистана, где сидит его зять, и из Валенды. Вчера поздно ночью колонна, которая шла из Валенды, встретила нашу делегацию, которая везла наше письмо Орико, и задержала ее.
– Они живы? – обеспокоенно спросил Кэсерил.
– Была небольшая потасовка, но никого не убили. А потом долго спорили. Ну что ж, мы послали самых разумных, самых солидных людей, которые способны убеждать. Лучших посланников в Тариуне нам было не найти.
– Потом, уже днем, мы послали несколько групп переговорщиков, – продолжала Изелль. – Туда мы включили и людей ди Джиронала – из тех, кто видел битву во дворце и, самое главное, – тот чудесный огонь, который убил канцлера. Они плакали и стенали, но мы настояли, чтобы они поехали, и их рассказы были очень убедительны. Кэсерил, а что в действительности… Да, нам передали, что Орико умер.
Кэсерил вздохнул. Я знал это.
– Когда? – спросил он.
Архиепископ тариунский ответил:
– По этому поводу есть неясности. Новость о смерти короля сегодня днем привез курьер из Храма. Архиепископ Менденаль пишет, что король умер на следующую ночь после свадьбы принцессы… свадьбы королевы. Но люди ди Джиронала говорят, что он объявил им, будто Орико умер накануне свадьбы, и с тех пор он является полноправным регентом Шалиона. Думаю, он лгал. Хотя какое это теперь имеет значение?
Но если бы события приняли иной оборот, это имело бы значение, и немалое… Кэсерил, размышляя, нахмурился.
– В любом случае, – вступил в разговор Бергон, – когда люди ди Джиронала узнали, что выступают не против наследницы-бунтовщицы, а против своей законной королевы, их колонны распались, и все теперь возвращаются по домам. Я за этим проследил и только что вернулся.
И действительно, сапоги короля были забрызганы дорожной грязью, а глаза сияли от осознания успеха предпринятого им дела. И от понимания того, что войны удалось избежать.
– Вы думаете, перемирие сохранится? – спросил Кэсерил. – Ди Джиронал держал в своих руках ниточки сети, где ключевыми узлами были его родственники. У этой сети была огромная власть и влияние, а интересы этих людей сейчас под угрозой.
Палли хмыкнул и покачал головой.
– Они не смогут теперь рассчитывать на поддержку ордена Сына – он обезглавлен. Более того, они понимают, что теперь власть в ордене перейдет к другой фракции. Клану ди Джиронала придется научиться осторожности.
– Провинкар Тистана уже прислал нам письмо, в котором пишет о своей нам верности. Похоже, письмо писалось в страшной спешке. Мы подождем еще один день, чтобы увериться в том, что дороги чисты, и вознесем благодарственные молитвы Богам в тариунском Храме. Затем мы с Бергоном поедем в Кардегосс, на похороны Орико и мою коронацию. Дядя дает нам свою кавалерию.
Глаза ее стали грустными.
– Боюсь, нам придется оставить вас ненадолго, лорд Кэс, – проговорила она.
Он посмотрел на Бетрис. В ее темных глазах царила озабоченность и что-то еще, о чем не говорят. Ну что ж, придется на время расстаться. Куда едет королева Изелль, туда же едет и Бетрис, ее первая придворная дама.
Изелль же между тем продолжала:
– Если вам больно, можете не говорить слишком много, но, Кэсерил… Что случилось во дворе, во время битвы? Неужели Дочь действительно убила ди Джиронала ударом молнии?
– Если судить по тому, как выглядело тело, похоже на то, – сказал Бергон. – Его словно поджарили. Никогда такого не видел.
– Это отличное объяснение, и сойдет для большинства, – покачал головой Кэсерил. – Вы же должны знать правду. Только… только это не может выйти за пределы этой комнаты.
Изелль посмотрела на врача, и тот, все поняв, откланялся.
– А этот джентльмен? – спросила Изелль, указав на судью.
– Достопочтенный Паджинин… как бы это сказать? Он – мой коллега, поэтому должен остаться, как и архиепископ.
Они собрались вокруг его постели, затаив дыхание. Ни Паджинин, ни архиепископ, ни Палли ничего не знали про Дондо и демона, отчего Кэсерил счел нужным начать историю с начала и попытался рассказать ее достаточно связно, чтобы его слова не восприняли как бессвязное бормотание сумасшедшего.
– Кардегосский архиепископ Менденаль знает эту историю в деталях, – уверил он тех из присутствующих, кому эти события стали известны впервые и кто был теперь сверх меры поражен рассказом. Палли застыл столбом, вытаращив глаза. Кэсерил, чувствуя вину перед другом, отвел взгляд и продолжил:
– Ди Джиронал велел своим людям держать меня, что они и сделали. Я был уже безоружен. И когда он проткнул меня мечом, это было чистое убийство, хотя в этот момент он погиб и сам. Демон же, как я понимаю, был изрядно смущен. Его делом было забрать души убитого и его убийцы. Две души. А перед ним было три. И моя душа была душой убитого. Тем более что в этот краткий миг она уже принадлежала Богине…
Голос Кэсерила дрогнул. Но тем не менее он продолжил:
– Я не знаю, каким образом вместить в слова то, что мне открылось. Вселенная… Нет, невозможно! Даже если бы я владел всеми языками мира и, не умолкая, говорил до скончания времен, я не рассказал бы и малой доли того, что мне было открыто.
Он дрожал, а его глаза вдруг наполнились слезами.
– Но ты же не был мертв? Мертв буквально, так сказать, – спросил обеспокоенно Палли.
– Выходит, был. На кратчайшую долю доли секунды, которая, однако, растянулась надолго. Но если бы я не умер, я не смог бы проломить стену, которая разделяет наши миры, а тогда Богиня не явилась бы к нам и не сняла бы проклятие. А это была, как я полагаю, просто капля крови Отца, хотя каким образом Золотой генерал получил этот дар, я не знаю. Кстати, это метафора, и у меня нет слов, чтобы описать все это доступно, простите… Это похоже на то, как если бы я сплел корзинку из теней и пытался носить в ней воду.
И души наши обожжены знанием.
– Все в этой Вселенной я увидел через глаза самой Госпожи Весны. И хотя теперь я уже не владею способностью к внутреннему видению, мои глаза стали другими.
Архиепископ осенил себя прикосновением к сакральным точкам. Паджинин откашлялся и неуверенно произнес:
– И, правда, милорд, от вас уже не исходит тот яркий свет, что был раньше.
– Вот как? Отлично! – радостно отозвался Кэсерил. – А как насчет черного облака вокруг Изелль и Бергона? Они действительно исчезли? Я не был вполне уверен.
– Да, милорд. Король! Королева! Тень проклятия покинула вас.
– Вот и славно! – удовлетворенно проговорил Кэсерил. – Боги, демоны, призраки – все исчезли. Вся эта веселая компания. Теперь я – самый обычный человек.
Паджинин же изобразил на своей физиономии выражение, в котором прихотливо сочетались и удивление, и сомнение.
– Я бы не стал торопиться с такими заявлениями, милорд! – проговорил он негромко.
Архиепископ тронул Паджинина за плечо и прошептал:
– Но он ведь рассказал правду, верно? Какой бы странной она ни была…
– О да, ваше преосвященство! У меня нет ни малейших сомнений.
Взглядом он дал знать Кэсерилу, что понимает гораздо больше, чем архиепископ, который был ошарашен и совершенно выбит из колеи всем услышанным в спальне Кэсерила.
– Завтра, – провозгласила Изелль, – мы с Бергоном идем в Храм с процессией благодарения. Босиком через весь город, чтобы выказать благодарность Богам.