Канцлер поклонился.
– И тем не менее, сопоставив все слухи и фактические приметы, я пришел к выводу, что в ордене тамплиеров помимо внешнего, всем видного тела, главою которого является Жак де Молэ, имелось тело внутреннее, тайный круг посвящения.
– Об этом я слышал. Следователи нашего инквизитора как раз и добиваются от арестованных признания в том, что они были в этот круг приняты, для чего плевали на распятие и отвергали божественную сущность Христа.
– Вот именно, – голос канцлера стал много тверже и увереннее, – они тоже только «слышали» об этом внутреннем круге и, когда палачи-доминиканцы вздергивали их на дыбу, они начинали лопотать свои бессмысленные признания. И даже если среди испытуемых оказывался кто-то из по-настоящему посвященных, он рассказывал общепринятую легенду, признавался в невинных шалостях, чтобы скрыть свою темную тайну.
Король брезгливо отхлебнул вина.
– Что-то я не пойму, Великий магистр Ордена мог быть не посвящен в его истинные тайны?
– Не забывайте, с чем мы имеем дело. Это не здешнее, не французское изобретение – орден рыцарей Храма Соломонова. Это чудовищный выползень из магических восточных дебрей, стран коварства, предательства и сатанинской магии. Может статься, чтобы приспособиться к нашей жизни, он специально выработал привычную нашему глазу форму. Он строит больницы и тому подобное, дает в долг королю и членам его фамилии, подчиняется всем монаршим приказам. А по сути, он, этот Орден, остался противоестественным восточным порождением. И мы ничего не знаем ни о его заповедях, ни о его золоте, ни, главное, о его целях.
Дослушав взволнованную, даже слишком, речь государственного канцлера, король допил вино.
– Я с неудовольствием отмечаю, Ногаре, что это расследование ударило вам в голову. Вы словно заразились какой-то болезнью. Скорей всего вы напускаете туман там, где все более менее ясно. Вместо того чтобы еще раз взнуздать своих шпионов и заставить их постарательнее выполнять свои обязанности, вы твердите о магии и сверхъестественных вещах. Ваши построения не выдерживают никакой критики. Достаточно спросить, почему этот восточный монстр, если он так могуч и изворотлив, позволил себя пленить, причем безропотно?
Физиономия Ногаре пошла пятнами.
– Я согласен, разумеется, с вами, Ваше Величество. Что касается того, чтобы взнуздать моих людей, это будет сделано. Я к тому же удвою их число в ближайшие недели. Я пошлю еще десяток толковых помощников Дюбуа в Кагор. Умоляю вас только об одном.
– О чем это?
– Выслушать некоего человека.
Король досадливо вздохнул.
– Это он забил вам голову этим «внутренним кругом»?
– Он был последней каплей.
– Ну ладно, дьявол вас разрази, ведите сюда своего восточного сказочника.
Через минуту Арман Ги предстал перед королем.
За те две недели, что он провел на воле, внешность его пришла в норму, малая толика подвального мрака задержалась в глазах, это придавало ему некоего, инфернального весу. Королю он не то чтобы понравился, просто убедил, что к его словам имеет смысл прислушаться.
– Кто вы такой?
– Зовут меня Арман Ги, я был комтуром тамплиерской капеллы в Байе в Нормандии.
– Почему же вас не арестовали мои люди?
– Потому что они меня освободили.
– Объяснитесь и больше не говорите загадками. Такая манера вести беседу меня раздражает.
– Прошу прощения, Ваше Величество. В тот момент, когда ваши люди входили в Тампль, я сидел на самом дне мрачнейшей из его тюрем.
– Вы согрешили против Ордена?
– Нет, я согрешил против Жака де Молэ, против его представлений о том, каким должен быть орден рыцарей Храма Соломонова.
Король прищурил глаза, ноздри его слегка вздрогнули.
– Еще раз прошу вас говорить проще. Что именно вменил вам в вину ваш господин Жак де Молэ?
– То, что я практиковал повседневное винопитие не исключая дней постных и даже дней Страстной недели, то, что я соблазнял прихожанок местной обители, не оставляя без внимания ни девиц, ни вдов, ни замужних женщин. То, что я склонял к содомскому сожительству служек и молодых рыцарей своей капеллы.
– Грехи немалые, – усмехнулся Филипп.
– Но тем не менее не они послужили главной причиной того, что я оказался в каменном мешке.
Его Величество искренне удивился.
– Что же вы сделали еще – ели человечину?
– Отнюдь, мой главный грех перед Жаком де Молэ был в том, что я отказался раскаяться. Я сказал ему, что считаю свой образ жизни истинно тамплиерским, основанным на древней, исконной традиции, что их игра в примитивную святость мне отвратительна. Она извращает суть тамплиерства. Под внешней благостностью скрывается пресное тесто духовного тлена.
Король потянулся к кубку, он был пуст. Он поискал глазами кувшин, он был далеко.
– И много вас таких? Таких истинных тамплиеров в Ордене сейчас?
– Мне известен один, – гордо сказал Арман Ги.
– Ну, из одного такого жирной судебной похлебки не сваришь.
– Я понимаю ход вашей мысли, и если понадобится выступить на любом процессе главным свидетелем против Жака де Молэ, я согласен. Но вы правы, это мало что даст. Французская часть тамплиерского ордена хоть и громоздкая и внушительная на вид конструкция, но она уже начисто лишена содержания. Не Тампль и не Жак де Молэ руководят земным существованием Ордена. Импозантность и размеры – это еще не все. Уйдя с Востока, рыцари Храма ушли от своей истинной природы.
Филипп все-таки встал и налил себе вина. Красного, хиосского. Он не жаловал вина своей родины.
– Это все слова. Проще простого сказать, что сердце ордена тамплиеров осталось на Востоке, и его истинный властитель сидит там же. Сказать это – все равно, что ничего не сказать. Это так же мало стоит, как и ссылка на мифические древние традиции.
Арман Ги выслушал речь короля с самым невозмутимым видом.
– Простите, Ваше Величество, можно мне задать вам один вопрос?
– Н-ну.
– После того как вы объявили Орден вне закона на территории вашего королевства, вы получили то, что ожидали? Вы вырвали его сердце, говоря вашим языком?
Филипп Красивый отставил кубок и выжидательно откинулся в кресле.
– Продолжайте.
– Я не знаю, что вы понимаете под обозначением «сердце Ордена», может быть, золото, может быть, эликсир бессмертия, может быть, какую-нибудь магическую систему. Не знаю, но с уверенностью заключаю, что ничего подобного вы не отыскали ни в Тампле, ни в одном другом тамплиерском прибежище. Все они здесь, во Франции, были устроены по одному типу. И если никаких тайн не было у комтура Байе, откуда они могли взяться у любого другого. Могу спорить, что вам достались чистенькие и невинные, как девственницы, капеллы, наполненные богобоязненными монахами. Что же это, разрази меня дьявол, за мировое пугало, если самым страшным зубом является какой-то Арман Ги, человек, может быть, и неприятный, но никак не ужасающий, не отмеченный исконной каиновой печатью.
– Значит, – неторопливо сказал король, – вы предполагаете искать на Востоке?
– Да, Ваше Величество. И в этом деле мы с вами естественные и искренние союзники. Я хочу отправиться на поиски истинного Ордена, попутно я разыщу и то, что нужно вам. Вам остается сказать, что именно.
Филипп Красивый захохотал.
– А вы еще не догадались?
– Нет, – спокойно и совершенно искренне ответил бывший комтур Байе.
– Мне нужны деньги ордена тамплиеров, – резко посерьезнел король.
Арман Ги, казалось, был несколько разочарован, как будто всерьез рассчитывал на другой ответ.
– Я найду их вам, Ваше Величество.
Глава седьмая. Шинон
Я ненавижу лживость и обман,
Путь к истине единственно мне гож,
И, ясно впереди или туман,
Я нахожу, что он равно хорош;
Пусть сплошь и рядом праведник бедней
Возвышенных неверьем богачей,
Я знаю: тех, кто ложью вознесен,
Стремительнее тянет под уклон.
Жак де Молэ не мог понять, что происходит. Не так он представлял себе развитие событий. То, что его схватили и довольно грубым образом препроводили в узилище, то что его заковали в цепи и держали на хлебе и воде, Великого магистра не удивляло и не возмущало. Таким образом сказывалась ненависть короля. О том, как к нему относится Его Величество Филипп Красивый, Жак де Молэ давно не строил никаких иллюзий и не изменил своего мнения даже тогда, когда был приглашен в крестные отцы к последнему королевскому отпрыску.
Итак, Великий магистр сидел на гнилой соломе в угрюмом полумраке и ждал, когда на него обрушится со всеми своими силами огромная и подлая машина королевского следствия. Но ожидаемого не случалось. Никто не спешил с допросом седого старика, его как бы забыли на дне каменной ямы. Только однажды, дней через десять после ареста, к нему явился один из помощников парижского инквизитора и сообщил, в чем его, собственно, обвиняют. В том, что он отрекся от креста и плевал на святое распятие. Разумеется, Жак де Молэ отказался признать, что когда-либо проделывал подобное. Следователь не стал упорствовать, всем видом он показал, что примерно на такой ответ и рассчитывал, зевнул и удалился. Это было хуже, чем ничего.
Неделя проходила за неделей, никто больше не тревожил безрадостное уединение главы ордена тамплиеров.
Легко себе представить, в какой ад постепенно превращалась внутренняя жизнь старика. Он готовился к непримиримым словесным дуэлям, к потоку обвинений, которые будет убедительно и насмешливо опровергать, высмеивая в присутствии представителей папского капитула королевских и доминиканских следователей. Он был готов, что обвинители пустятся на всяческие уловки, подвохи и подтасовки, он знал, что суд будет изначально необъективен и предубежден против него, знал, как перебить его предубеждение. Пусть сражение будет трудным, тем полновеснее будет окончательная победа. В тылу у него стояла самая неодолимая сила – истина. На одеянии Ордена нет пятен, и потому даже подкупленный судья не посмеет сказать – вижу!