Капитан сделал серьезное уважительное лицо – разумеется, мэтр, кто же об этом не помнит, кто же этого не ценит!
– И мне кажется, что я та самая фигура, которой естественнее всего было бы передоверить научное общение с этим неясным чудом. Поверьте, дойдя до предела своей компетенции, я сам…
Капитан опять замахал руками.
– Что касается научной стороны, ради бога, это ваше. Я в данном случае хотел вашего совета относительно града.
– То есть?
– Как вы считаете, будет он в Пасти или нет? И действительно такой уж разрушительный для посевов и садов?
– Я вам не отвечу, и знаете почему? Если я скажу, что верю в град, это будет означать, что я признаюсь в том, что верю в смерть Миранды. Такую ответственность на себя я как ученый взять не могу.
Господин Люк, лакей Нострадамуса, теперь требовал, чтобы его называли только так, с видом героя и благодетеля прохаживался по рыночной площади у северных ворот города. Щелчком пальцев показывал виноторговцу, чтобы ему налили стаканчик, выбирал из кучи груш самую сочную на лотке садовода, и демонстративно угощался. Разумеется, даже не предполагая за что-нибудь платить. Служанок, выбежавших в торговые ряды ради господского завтрака, он старательно облапывал и обцеловывал, даже не из честного любвеобилия, а из принципа, потому что решил, что ему следуют некие нежные выплаты с женской части населения этого города, спасенного его высокоумным хозяином. Раз сам мэтр Нострадамус не опускается до того, чтобы выезжать за положенной данью, то его лакей охотно заменит его на этом поприще.
Одним словом, господин Люк катался как сыр в масле хозяйской славы, но, однако, счастливым себя не чувствовал. На порочно-красивом лице нагловатого марсельца лежала тень непонятной печали. Впрочем, почему же непонятной? Люк ревновал. Его неожиданно сильно задевало то, что господин ученый явно тяготеет к новичку, не то чтобы он проводил с ним дни и ночи напролет, но смешно отрицать, что их связывает некая связь, какой и в помине нет между господином Люком и мэтром Нострадамусом. Вся хозяйственная власть в доме отдана в удел господину превосходному, оборотистому, остроумному, любезному господину Люку, но слишком явно ему при этом дается понять, что это род ссылки, отвержения. Господина Люка «не берут в башню», и его не радует то, что вся окружающая земля в его распоряжении. Власть над бытовыми делами, власть низменная. Если бы господина Люка спросили, чего же он, собственно, хочет, привлечения к каким вычислениям и измерениям, к каким именно метафизическим рассуждениям, он бы ответить, конечно, не смог. Никогда сам никакими точными и высшими науками не интересовался. Вместе с тем умудрялся в данном случае чувствовать себя уязвленным. И никакого парадокса – все марсельцы таковы. Только парижане еще ненормальнее их.
– Какая милашка! – Господин Люк поймал сильными загорелыми пальцами за щечку молоденькую девушку в розовом чепце, с кувшином в руках, выскочившую из проема между лотками. – Куда же мы так спешим, красотка?
Потупленные глазки, личико, порозовевшее сильнее, чем чепец.
– Папаша послал меня…
– Эй, ты, – раздалось грозное сипение из-за горы горшков, громоздившейся на телеге, – попридержи свои поганые лапы!
Господин Люк удивленно поднял брови и поглядел в сторону небритой образины, кажется, выдававшей себя за покровителя девицы. При этом господин Люк продолжал весьма фамильярно трепать жесткой ладонью по нежной щеке замершего создания.
– А ты попридержи свой поганый язык, пока я тебе его не укоротил! – Заявил лакей горшечнику, испытывая полнейшее удовлетворение от уровня остроумия, продемонстрированного этим ответом.
– Не смей ее лапать!
– Я буду лапать все, что сочту нужным в этом городе, в любом месте и в любое время.
Господин Люк наклонился к личику девушки и смачно поцеловал ее в губы.
– Жди меня сегодня в полночь, радость моя.
Тут рядом со старой небритой образиной выросли еще две, помоложе, явно сыновья. Громилы с красными кулаками. В кулаках этих были зажаты у одного – вилы, у другого – оглобля. Господин Люк оставил щеку девы и схватился за эфес шпаги.
Братья девушки с ревом вылетели из-за телеги, потрясая своим недворянским оружием. Господин Люк встал в стойку. Но неформальной дуэли состояться было не суждено. Из-за ближайшей телеги вышел сержант городской кордегардии в сопровождении двух стражников.
– Прекратить! – Рявкнул он. Крестьяне, потеряв возможность кинуться на обидчика с дрекольем, кинулись с жалобами к представителю власти. «Жертва» преступления против нравственности стояла тут же, полыхая как поле маков. У сержанта не было никаких сомнений, кто тут зачинщик и виновник. Сержант успел уже изучить личность лакея Люка и не питал к нему никакой симпатии, его не надо было убеждать в том, что «этот хам и негодяй оскорбил и чуть не опозорил невинную девицу!»
– Не опозорил, так опозорю! – Нагло заявил господин Люк, отправляя клинок в ножны.
– Вы видите, вы слышите?! – возмущались крестьяне.
Сержант все видел. Отцу оскорбленного семейства он буркнул, что это лакей мэтра Нострадамуса, спасителя Экса.
– Так что, значит, ему теперь можно все?
Сержант страшно поморщился, свирепо сверля взглядом марсельца.
– Нет, не все. И сейчас я уведу его отсюда.
Господин Люк послал прощальный поцелуй шокированной девушке и еще раз пообещал навестить ее с наступлением темноты.
– Приходи, приходи, – рычали братья, – мы отрежем тебе не только уши – и язык.
В то время как господин Люк срывал свое смутное недовольство жизнью на торговцах и девицах города и его окрестностей, мэтр Нострадамус и найденыш сидели взаперти в подаренном муниципалитетом доме, да так укромно, что даже человек, пожелавший установить наблюдение за этим жилищем, навряд ли мог бы определить их распорядок дня. Мэтр не покидал своего кабинета, погруженный полностью в работу по расстановке своей огромной библиотеки. Кассандр находился в садовом домике, и чем он там занимается, его новый господин не представлял себе ни в малейшей степени. Книг он не просил, ибо не умел читать, свечей тоже не требовал, ибо ему все равно было – темно в помещении или светло. Еды ему хватало той, что стряпал ленивый Люк и относил к дверям его садового узилища один раз в сутки вместе с кувшином самого дешевого вина.
В общем, Люк очень преувеличивал, представляя себе, что после его ухода на городскую прогулку мэтр и подкидыш воркуют как голубки весь день напролет.
Обычно Нострадамус был счастлив в окружении своих книг. Даже в те дни, когда жуткая эпидемия пожирала его супругу и чад, он успокаивал себя перелистыванием страниц старинных фолиантов, находя в их драгоценной пыли хотя бы частичное успокоение и объяснение смысла бедствий. Теперь же мэтр был снедаем незнакомым чувством. Ему было не по себе. Душа раздваивалась под воздействием двух разных потребностей. Ему страстно хотелось распрашивать и распрашивать Кассандра, составляя карты будущего, с другой стороны, он всякий раз себя одергивал, стыдя за то, что готов пойти на поводу у ненормального парня, сочинителя банальных сказаний. Чего только стоят эти девятнадцать земных лун перед концом света!
Но, однако же, он сам взял на себя общественную обязанность разобраться с этим «чудом». Мэтр не собирался отказываться от выполнения научного расследования. Но положил себе так: приступить к делу только после того, как придет известие из Пасти относительно предсказанного Кассандром чудовищного града. Это будет опыт, поставленный им лично, его результатам можно будет доверять. А пока можно заняться сплетением теоретической сети, для улавливания рассеянных, несообразных знаний юнца Кассандра. Для чего мэтр начал с перечитывания книги, которую и так знал практически наизусть – Откровения Иоанна Богослова. А вслед за тем многочисленных ее толкований.
Прошло несколько дней.
Спешку Нострадамус считал унизительной для подлинного ученого.
Но и чрезмерное промедление иссушает научную душу.
По его расчетам, градовая гроза над Пасти должна была разразиться позавчерашним вечером. Если всадник с известьем к капитану будет послан сразу же вслед за событием, то замка де Лувертюр он достигнет где-нибудь к сегодняшней полуночи. Или, в самом худшем случае, к рассвету, это при особой нерадивости слуг в капитанском имении.
И до роковых родов останется всего два дня. Хватит ли два дня для завершения всех дел с Кассандром? Может быть, имеет смысл начать прямо сейчас? Негодные, сказочные рукописи можно будет потом сжечь, если история с градом окажется выдумкой.
Нет, несмотря на всю разумность такого взгляда, Нострадамус отверг его. Ему казалось это предательством избранного принципа. Нельзя великое дело вершить, мухлюя в мелочах.
Для связи с замком у мэтра был только один человек, все тот же гонорливый господин Люк. Он наведывался в громадную усадьбу де Лувертюр по своим тайным тропам, завел, как можно было понять, приятелей и приятельниц среди тамошней обслуги. В случае поступления известий из Пасти ему должны были дать знать об этом немедленно. Услуги его обходились все дороже, он капризничал, как примадонна, но ни к чьим другим теперь уж не прибегнешь. Так что Нострадамус приготовил уже не серебро, а золото, монету с профилем спасаемого Богом великого государя Франциска I, и засел в кресло в книжный развал посреди мрачного своего кабинета.
Но Люк не шел.
И чтение не шло.
Шла гроза! Это сообщало ожиданию дополнительное, тревожное волнение. Здесь над Эксом возникло бурное явление природы, и в этом можно было усмотреть при желании перекличку с другим природным явлением, там над Пасти.
Как бы заразившись жизнью от воображаемых молний Божьего гнева, проносившихся по страницам очередного толкования Апокалипсиса, что Нострадамус держал распахнутым на своих коричневых шерстяных коленях, ожили реальные природные огненные зигзаги меж лбами облаков на темно-синем, а потом и сине-черном небе.
Люк где-то пропадал, но навряд ли промокал и пропадал со страху, как Кассандр в своей убогой сторожке. Пусть крыша там и исправна на вид, но достаточно ли исправна эта огромная юная голова, чтобы снести эти жуткие небесные грохоты, до