Она сглотнула. Как она могла удержаться? Она не должна была улыбаться ему. Он воспримет это не так. Как позволение приблизиться.
Он использует это ночью в кровати? Попытается придвинуться ближе? Забраться под шкуры? Тогда ей придется силой отодвинуть его. А если он не подвинется?
Ее горло сжалось от мысли. Она знала, как себя защитить, но не смогла остановить его, когда не хотела, чтобы ее касались и любили. И это было отчасти ее виной. Она никогда не говорила Фионну остановиться. Она не говорила ему, что не хотела спать с ним, выходить за него, и что хотела, чтобы он обходился с ней лучше.
Но как она могла, когда у нее сжималось горло? Он просто хотел, чтобы она любила его. Он был Благим королем, почему она не могла его любить?
Медведь кашлянул, звук напомнил рычание.
— Ты неправильно это делаешь?
Она посмотрела на меч на своих коленях.
— Что делаю?
— Ты наносишь слишком много масла. Ты испортишь так его остроту.
О чем он? Она хоть и задумалась, никогда бы так не ошиблась. Эльва покрутила меч на коленях, хмуро посмотрела на него.
— Меня учили самые талантливые фейри-кузнецы. Я не могу чистить меч неправильно.
— А меня… — он покачал головой и исправился. — Доннаху учили величайшие дворцы-кузнецы. Поверь, ты делаешь это неправильно.
Она фыркнула.
— Мечи фейри известны всюду как лучшие мечи.
— Но даже фейри признают, что дворфы — лучшие кузнецы, — его глаза весело сияли. — Ты любишь спорить, но в этом споре тебе не победить.
Ее рот раскрылся, она поняла, что он был прав. Она не могла спорить, ведь дворфы были создателями впечатляющих мечей. И он смог отвлечь ее от мрачных мыслей. Она и не поняла этого, а тревога уже отпустила разум, и она уже сидела на скамье с мечом на коленях, смотрела на медведя, опустившего голову на свои лапы, глядящего на нее темными глазами.
— То, что я не могу выиграть в споре, не значит, что я не попробую, — буркнула она.
— Спорь, госпожа фейри. Мне нравится твой голос, — прорычал он и показал зубы нарочито сильно, она опустила голову, пряча улыбку. — Ты рычишь, изображая грозную.
— Я и есть грозная.
— О, даже не знаю. Ты смелая, даже отважная, но я не считаю тебя грозной.
Сколько мужчин говорили ей это в жизни? Эльва была слишком милой, слишком умной, слишком сильной. Эти «слишком» отталкивали. Но было нечестно жаловаться, когда у нее было все и ничего.
Эльва прикусила губу и посмотрела на меч на коленях, наклонила его к медведю.
— Ладно. Раз ты такой умный, как это правильно чистить?
8
Доннаха прижал ладонь к ее двери, прислонился лбом к потертому дереву. Он не хотел идти туда еще на одну ночь, заставлять ее терпеть его.
Она не хотела его там. Это было ясно. Сколько раз им нужно было сделать это?
Год. Триста шестьдесят пять раз, и каждый раз был все сложнее.
Он вспомнил их разговор о мечах, и его потрясло осознание, как она ему нравилась. Сначала он считал ее простой воительницей, которая пришла на остров ради мести. Многие женщины были там по этой причине, с чего ей отличаться?
Но она поняла его проклятие. Поняла обходной путь, который не придумал он, и она даже ничего не сделала. И то, как она говорила с ним…
Доннаха вздохнул и отошел от двери. Она говорила с ним как с мужчиной, а не медведем. Как с тем, на кого стоило тратить время и усилия, чтобы понять. Чтобы узнать, кем он был. Почему он был добрым и заботился о ее мнении.
И почему помог ей правильно почистить меч.
У него не было ответов. Он даже не должен был говорить с Туата де Дананн. Дворфы жили отдельно. Если бы он не был проклят, он бы был уже женат на милой женщине с бородой. У них уже были бы дети, их нора в земле, и он работал бы в шахтах днем.
Жизнь была бы простой, и там не было бы высокой красивой блондинки.
Она так и не рассказала, кем была. Доннаха ее не винил. Он уже догадывался, что ее история могла разозлить его. Ее точно не пропустил Благой двор, значит, ее слова усилят его желание убить фейри.
Кто ее ранил? Он не мог представить такого, ведь ее волосы отражали солнце, напоминая золото.
И дело было не в ее внешности, хотя ее облик потрясал его. Она была яростной, превосходила в этом дворфов. Эльва знала, чего хотела, и брала это. Но было что-то еще в ней скрыто, и он пытался понять. Она была вопросом, на который он хотел ответ. Смелый странный вопрос, почему она была такой грубой снаружи, но доброй внутри.
Проклятие тянуло его к королевству, куда он не хотел. Он не хотел к троллям. Он не хотел навредить Эльве еще сильнее, чем она уже пострадала. Он знал, что на эту загадку потратит не меньше нескольких месяцев, но лучше от этого не было.
Он выдохнул и толкнул дверь.
Она уже привыкла к его визитам. Замок подстроился под их нужды, создал кресла в углу изо льда. Эльва сделала из нескольких шкур с кровати подушки, чтобы сидеть на них.
Как и на прошлой неделе, Эльва сидела в одном из кресел. В горке снега между двумя креслами стояла открытая бутылка вина.
Доннаха сел на лед рядом с ней.
— Веселая ночь для выпивки.
Она не посмотрела на него. Она глядела на стену, где замок сделал камин. Вырезанный лед подражал языкам пламени, и это было мило, но и немного иронично.
Он принес бокалы пару ночей назад, и она тут же разбила их об стену. Им не нужны были бокалы, это было для цивилизованных. Они такими не были. Он похитил женщину, а она бросила все и стала воином. Им не нужны были формальности.
Доннаха не стал спорить, когда она была в настроении все ломать. Этой ночью она молчала.
Он не знал, что пугало сильнее.
Он схватил бутылку вина и сделал глоток.
— Не хочешь общаться этой ночью?
— Старые демоны не дают покоя, — ветер звучал эхом с ее словами, стонал, как дух, в коридорах.
— Ах. Я могу помочь?
— Умеешь прогонять воспоминания? Я бы их стерла, если бы могла.
Ох, ему не нравилось, как это звучало. Доннаха не любил думать о мрачном, но она бы не обрадовалась таким словам.
— Изгнание воспоминаний — глупое дело.
— Разве? — она посмотрела на него, гнев сделал ее голубые глаза темнее. — У тебя есть воспоминания, что мучают тебя?
Он приподнял бровь.
— А ты как думаешь?
Она вспомнила о его проклятии. Эльва перевела взгляд на стену.
— Видимо, это похожее.
Доннаха уперся локтями в колени, бутылка вина свисала с его пальцев.
— Те воспоминания, хоть и сложные, делают тебя собой. Это не слабость — страдать от них. Ты и должна. Те времена были тяжелыми, и ты пережила их и не должна стыдиться.
Чем он стал? Собеседником для сокровенных тайн женщин? Его братья смеялись бы, скажи он такое.
Он понял давно, что только воспоминания сохраняли целым. Нужно было знать, что случилось, помнить все трудные моменты в жизни, наслаждаться жизнью. И по какой-то странной причине он хотел, чтобы эта женщина поняла, как важно для нее осознать это.
Она не поворачивала лицо к нему. Мышца на челюсти дергалась, она стиснула зубы и зло смотрела на стену.
— Я не хочу их помнить.
— Порой помогает, если ими поделиться.
— Я не хочу и рассказывать о них.
— Почему?
Плечи Эльвы опустились.
— Я не хочу вообще думать о них. С чего ты взял, что я хочу обсуждать их?
Он не думал, что это была плохая идея. Судя по ее раздавленному виду, ей нужно было обсудить это.
Он не был лучшим вариантом для такого разговора. Она не знала, кем он был. Он не знал, кем была она. И было много факторов для нее не доверять ему.
Все-таки он заставил ее прийти сюда. Эльва ясно дала понять, что у нее было много дел вместо пребывания в замке с ним. Она хотела стать самой известной воительницей королевства. Конечно, она не объяснила ему причину.
Доннаха мог догадаться по тому, как она сейчас сидела.
Он видел признаки приближающегося срыва. Она сжимала кулаки. Она скрестила руки, почти обнимая себя, но все еще выглядела обиженно. И, конечно, она использовала волосы как щит. Она не хотела, чтобы он видел ее лицо или глаза, и он догадывался, почему.
Вздохнув, Доннаха протянул ей бутылку вина.
— Сделай глоток и говори.
Она взяла бутылку и долго пила. Вытерев губы, Эльва покачала головой и молчала.
— Ты ни с кем еще не говорила об этом? — спросил он.
— О, говорила, — почти прорычала она.
— И они тебе не поверили, — это был не вопрос. Ему не нужно было спрашивать, чтобы понять, почему она не доверяла никому в этом.
Она посмотрела на него, глаза были темными, а губы — сжатыми в тонкую линию.
— Откуда ты знаешь?
— Моя сестра, — он всплеснул руками. — У нас было сложное детство. Хоть мы в родстве с королевичами, дворфы другие. Мы были кузенами, так что были как все. Она забрела далеко от шахт в детстве, и ее поймали несколько из Благого двора, которые решили, что будет интересно узнать, женщины ли на самом деле дворфийки, или мы все мужчины. Это плохо кончилось для нее, и некоторые не хотели это слушать.
Потребовались все силы, чтобы рассказывать историю без реакции. Он хотел сжать кулаки и снова уничтожить мужчин, сделавших это. Ненависть горела в его груди на Благой двор так много лет, что он не знал, как погасить гнев.
— Что она сделала? — голос Эльвы был едва слышным. — Чтобы справиться с воспоминаниями?
Он пожал плечами.
— Думаю, она самая сильная на планете. Она вышла замуж, у нее четверо детей, и она смеется и танцует. Будто ничего не было. Порой я вижу тени в ее глазах, когда она вспоминает это. Когда она покидает дом и бродит подальше от семьи. Но… она выбрала не дать этому изменить ее. И я долго не мог понять эту силу.
— Почему?
— Я хотел убить их, — его руки дрожали. — Я хотел выследить их и отрубить им головы, когда узнал. Но