— Я всегда думала, что это место было мужским. Не таким… — Скатах коснулась льда башни. Ладонь стала мокрой. — Женственным.
Эльва о таком еще не думала, но ее наставница была права. Это место было женственным. Мужчина не выбрал бы жизнь во льду, вырезанном так изящно, словно произведение искусства, куда ни посмотри.
Это была еще подсказка? Намек на то, кто проклял Доннаху?
Она кивнула.
— Я об этом так не думала, но вы правы. Это место точно не строил мужчина.
Ее наставница неодобрительно посмотрела на нее.
— Ты должна все замечать и обдумывать, Эльва. Потому я тебя сюда и отправила.
Она должна была, да. Конечно, она помнила о цели. Просто… было сложно, когда столько всего происходило.
Ее ночи были наполнены им, мужчиной, который скрывался как-то под шкурой медведя. Загадка этого места была связана с ним, она была в этом уверена, как и в том, что история медведя и угроза народу Скатах.
Они не были ее народом. Как она могла ощущать связь с такими злыми людьми? Скатах собрала злых женщин мира в одном месте, чтобы отправить их в свои жизни, когда закончит с ними. Это не был клан. Это не была семья сестер. Это были просто злые женщины, надеющиеся спасти свои души изучением того, как наказать обидчиков.
Может, Доннаха был прав. Может, жестокость была не единственным способом исправить то, что она ощущала.
Скатах внимательно наблюдала за ней.
— Идем, дитя. Присядем, и ты мне все расскажешь.
Она прошла за наставницей к лавочке, села рядом. Она была опасной, но Эльва верила, что воительница несла добро. Скатах не создавала армию женщин. Она не вела этих женщин по неправильному пути.
Скатах была человеком. У нее не было веков жизни Эльвы, не было бессмертия на плечах. Смерть наступит для нее, как и для всех в ее роду.
Может, смерть делала людей слепыми к остальному миру. Они сосредотачивались на себе, делали свою жизнь счастливой, потому что знали, что их время ограничено.
Эльва выдохнула и все рассказала. Она ничего не скрывала. Все детали об этом месте, Доннаха, мужчина и медведь, — все было описано, пока горло не заболело от слов.
Она закончила и ощутила себя выжатой тряпкой. Уставшей. Очень уставшей.
Скатах провела рукой по волосам.
— Печальная история. Не такую я от тебя ждала.
— Да? — спросила Эльва. — Могу я узнать, что вы думали об этой горе?
— Я думала, что кто-то из моего прошлого пришел мучить меня, — Скатах робко улыбнулась ей. — Я рада, что это не так, но прости, что втянула тебя в это.
— Все хорошо.
— Теперь нужно понять, как помочь этому мужчине.
Эльва поразилась бы меньше, если бы она сказала, что они разгромят замок.
— Что? — Эльва прикусила губу. — О чем вы?
— Я не бессердечна, Эльва. Я не доверяю мужчинам, у меня плохое мнение о них, но мне не нравится видеть страдания. Это нечестно. Никто не должен страдать от проклятия.
Боги, она соглашалась. Она благодарила предков, что Скатах видела ситуацию как Эльва. Вдвоем они смогут разгадать проклятие.
— Что вы предлагаете? — спросила Эльва.
— Ты сказала, что не видела лицо мужчины, но часто видела медведя?
Эльва кивнула.
— Тут должна быть связь. Он говорит, ты не должна видеть его лица, но, может, это тебе и нужно сделать.
У проклятий фейри так не делали. Эльва хотела ей это сказать, но эта женщина была мудрее многих. Она махнула Скатах продолжать.
— У меня есть свеча в сумке. Я с ней по ночам описываю свой путь в королевстве, где могут жить люди и фейри. Но я отдам ее тебе. Зажги ее, когда он уснет, и посмотри на его лицо. Может, это снимет проклятие.
— Или ухудшит его.
— Сидя и ничего не делая точно будет хуже, — ответила Скатах. Она вытащила из сумки огарок свечи.
Эльва взяла его с трепетом. Это пойдет против всего, что он просил у нее? Хотя он ничего толком и не просил.
Доннаха вел себя вежливо в комнате. Он не спешил, чтобы она привыкла к нему, объяснял, что не мог изменить это, что не навязывался бы, если бы мог выбрать.
Но он не говорил, что она не могла смотреть на него. Он не говорил, что она не могла взять дело в свои руки и… что? Нарушить его личное пространство?
Это сделает ее лицемеркой?
Скатах накрыла ладонь Эльвы, сжала их пальцы на свече.
— Я не знаю, правильно ли это. Это тебе выбирать, ведь ты была тут, а я — нет. Но я думаю, что это правильно. Будь я тут, я бы хотела сделать все, чтобы снять его проклятие.
— А если станет хуже?
— Разве не лучше попробовать хоть что-то, чем совсем ничего?
И там был ответ на вопрос, что давно был в голове Эльвы. Она любила действовать. Она хотела помочь, а не оставаться без дел… Она не могла ничего не делать.
Скатах была права. Им нужно было что-то сделать, что-то попробовать, потому что ей не нравились такие его страдания. Медведь днем, мужчина, прячущийся в тенях, ночью? Так жить нельзя было. Она не хотела позволять ему так страдать и дальше.
Пора было взять дело в свои руки.
Эльва кивнула.
— Я сделаю, что должна. Сначала я спрошу у него, можно ли увидеть его лицо.
— Хорошо. Это хороший первый шаг. А если он промолчит?
— То я зажгу свечу ночью.
Это было правильно? Она не узнает, пока не рискнет, но это все еще ощущалось неверно.
Скатах встала.
— Тогда проводи меня из замка.
— Вы уходите? Уже? — Эльва тоже встала, не зная, что ощущала к отбытию ее наставницы. Она была рада видеть Скатах тут.
Может, она просто нуждалась в матери. Скатах всегда вызывала у нее ощущение, что кто-то обвил ее плечи теплым одеялом. Воительница управляла любой ситуацией. Таким был ее образ жизни.
Эльва вернется к жизни, где она что-то делала, но, к сожалению, выбирать все придется ей самой. Никто не подскажет ей нужное направление.
— Да, — Скатах рассмеялась. — Многим нужно мое обучение. Но тебе? — она обхватила лицо Эльвы ладонями. — Ты куда сильнее, чем все они. Я всегда это знала.
— Я не проявила себя сильной.
— Никто так не делает. Вы все приходите к моей двери сломленными, сердца свисают из ваших грудей. Я знаю, как ощущается предательство мужчины. Как это вырывает все, чем вы были и есть, — Скатах склонилась и прижалась лбом ко лбу Эльвы. — Ты стала не просто милой фейри, которая прибыла на остров Скайе.
Эльва надеялась, что воительница была права.
12
Что-то изменилось, и он не знал, что. Доннаха прошел во тьму ее спальни и ощутил, словно попал на поле боя. Она не сидела в кресле, как они делали перед тем, как она уставала и шла спать.
Эльва уже сидела на своей стороне кровати, глядела на что-то в своих руках. Было слишком темно, чтобы он мог понять, что это было.
— Все хорошо? — спросил он.
Она вздрогнула от его голоса и наклонила голову к нему.
— Я не думала, что ты придешь так скоро.
И он не думал. Он изменился этой ночью быстрее обычного. Он не хотел думать, что это значило. Королева троллей что-то затевала. Было пыткой пытаться понять ее план. И он не пытался.
Доннаха прошел к ней.
— Как визит?
Ему не нравилось, что Скатах была тут, но он не мог запретить ей навещать ученицу. Эльва говорила о женщине как о богине. Она сказал, что Скатах дала ей все, чтобы она стала больше, чем хрупкая фейри, которой была.
Хрупкая? Доннаха чуть не рассмеялся, когда она это сказала. Он сомневался, что она хоть когда-то была хрупкой.
Даже сейчас он мог представить, какой она была. Золотой цветок посреди поля. Символ того, чем могла стать женщина, ощутившая свою силу.
Он видел таких, как она, раньше, Благих женщин, чья красота запугивала. Мальчиком он хотел увидеть их еще хоть пару раз, поймать прядь ее золотых волос, чтобы запомнить, как они выглядели.
Конечно, фейри не подпускали его близко. Но он украл прядь ее волос, пока она спала.
Поступил ли он нечестно? Возможно. Но прядь лежала в стороне, словно фейри не знала, какой милой была. Кто-то должен был сохранить это.
Он обвил прядью большой палец и носил как кольцо. Она еще не заметила, да и вряд ли увидит в темноте. Так было лучше. Эльва легко поняла бы, что он привязался к ней.
Доннаха не мог объяснить чувства в груди, пока опускался перед ней. Она была не просто женщиной. Она была не просто фейри, пришедшая в его дом и угрожающая его образу жизни.
Она была сильной, умелой и такой неуверенной в себе, что у него сердце разбивалось. Она не видела себя так, как видел он. Она не видела, как ее внутренний свет озарял мир, где бы она ни шла.
— Эльва, — тихо сказал он, сглотнув. — Ты в порядке?
Он не хотел, чтобы все изменилось из-за Скатах. Он знал, что могло. Воительница управляла ученицами как королева.
Он просто надеялся, что она хотя бы продолжит говорить с ним.
Доннаха вздохнул и встал. Он не собирался уговаривать ее, стоя на коленях, как в молитве. Ничего не поможет.
Он обошел кровать, ощущая себя так, словно шел в могилу, отодвинул шкуры и словно погреб себя. Он знал, что это случится. Редкие женщины могли интересоваться долгое время тем, кто был медведем днем. Надежда в его груди была глупой. Как он мог ее не разочаровать?
Шкуры на другой стороне кровати сдвинулись, она присоединилась к нему в тепло. Он перевернулся на спину, но замер. Глядя на тени своих ладоней он гадал, мог ли поступить иначе.
Ему не стоило впускать Скатах? От этого она стала бы ненавидеть его. Она не была его пленницей.
Он натянул шкуры до голых плеч, может, слишком резко. Теперь она знала, что он был расстроен, и он не хотел усложнять все для нее. Скатах помогла ей стать такой, какой он восхищался. Это должно было что-то значить.
Он ревновал? Доннаха заставил ладонь замереть под шкурами, хотя хотел потереть лицо. Он не имел права ревновать ее к кому-то из прошлого. Она была старше него по годам фейри. Она сделала больше за это время, чем он мог представить. Фейри не были скромными, как люди.