факту скажу: покойники такого не простят!
– Он верно говорит, – кивали мужики, хотя Кольшину идею о том, что «никакие деньги им за это не нужны», не поддержали.
Мария Геннадьевна попыталась им что-то возразить, но нужных слов у нее не нашлось.
Зато они нашлись у Таси. Маша впервые слышала, чтобы Гронская так долго говорила. Это была целая речь об археологии, о научном поиске и о том, что мир узнает про Красный Рыболов, Торновскую крепость и даже про них, простых землекопов… Тася говорила очень доходчиво, и Маше показалось, что средневековое мракобесие развеяно.
– Похоже, вы их переубедили, – сказала она потом Гронской.
– Думаю, вы ошибаетесь… – холодно ответила та. – На мой взгляд, этот Николай – настоящий провокатор. Мы еще с ним хлебнем… А вы, Машенька, слишком легковерны. Не стоит забывать, что жители деревень неохотно расстаются со своими суевериями. И вот вам пример – уже на следующий день после того инцидента я нашла в своей палатке дохлую сороку.
– Дохлую? Фу, какая гадость! А почему сороку? – скривилась Маша.
– В народной символике сорока отличается плохой репутацией, издавна ее считают птицей, предупреждающей об опасности. Сорока – злая вещунья.
– Так это у безграмотных бабок! А мы…
– Я не об этом сейчас, Машенька. Просто не стоит питать ложных иллюзий! – далее последовал многозначительный взгляд Гронской.
Маша состроила деланую улыбку, которая ей не очень-то шла, но вслух ничего не сказала.
«Это мы еще посмотрим, у кого они ложные».
12. Споры об археологии и не только…
Да, Гронская Машу, конечно, раздражала, хотя и не так, как в прошлом году. Теперь все было по-другому, иначе – у Марьи Геннадьевны появился свой план, и этот план работал.
Сам того не подозревая, Дэн со своей ролью справлялся блестяще. Уже в день отправки экспедиции в Торново, когда Маша только познакомила его с Лобовым, тот просто в лице изменился:
– Машенька, это что же, ваш ухажер? Нет? Хм. Ах, просто знакомый… И давно вы с ним знакомы?
Ох, какой у него тогда был глупый вид!
Во время ужина, устроенного в честь начала сезона, Маша села, разумеется, рядом с Дэном. Поймав на себе взгляд шефа, она придвинулась к Кузнецову ближе и стала нашептывать ему на ухо какие-то ничего не значащие пустяки. Лобов же мгновенно напрягся и, произнося торжественную речь, так буравил их глазами, что едва не сбился с мысли. А стоило Маше на минутку покинуть компанию, как Дмитрий Сергеевич тотчас последовал за ней и засыпал ее дурацкими вопросами: правда ли, что Денис врач, и как они познакомились, если он живет в Петербурге, и почему она раньше никогда о нем не рассказывала.
«Как, оказывается, просто заставить мужчину немного понервничать! Ирка права, бесконечно права!»
Настоящим же триумфом Марьи Геннадьевны стало окончание вечеринки, когда они с Дэном вышли из-за стола и неспешно удалились в одну палатку. Тогда Лобов буквально обратился в соляной столб.
– Марья Геннадьевна! Машенька, куда же вы? – услышала она за спиной его голос, хмыкнула и небрежно положила руку на плечо Дэна.
Правда, в палатке, скрывшись за брезентовым пологом, Маша руку тотчас убрала и решительно пресекла все его ответные попытки.
– Так, стоп, Денис, – отстранившись, сказала она. – Давай с тобой договоримся…
– Не понял?
– Значит, мы заключим с тобой договор…
– Какой договор? Это что, вежливая формулировка команды «отвали»? – улыбнулся ничего не понимающий Дэн. – На людях ты вроде меня цепляешь, а наедине…
– А наедине мы с тобой просто друзья, – объяснила Маша.
Дэн сосредоточенно почесал затылок.
– Больная нуждается в анестезии?
– Нет, не нуждается! Просто каждый спит на своей раскладушке, и никаких там подкатов! – объяснила Маша. – Ясно?
Дэн снова почесал затылок и кивнул.
– Чего же тут неясного, мы с тобой друзья, а я у тебя просто ширма, – произнес он.
И договор не нарушал. Точнее, пока не нарушал.
«Просто друзья», оставшись наедине, просто болтали.
Поразительно, но с самого первого дня совместного проживания с Дэном в одной палатке Маша не чувствовала никакой неловкости, будто они действительно знали друг друга сто лет и были хорошими друзьями. Дэн оказался на редкость комфортным, ненавязчивым соседом. Мог молчать, мог говорить. И говорить с ним можно было о чем угодно на любую тему: о кино, о книгах, о выставках, об учебе, медицине, об истории и, конечно, об археологии, которой, как оказалось, Дэн очень увлекался.
Еще в «Лопатах», когда они только познакомились, он лихо отрапортовал Маше, что знает все семь заповедей археолога[18]:
– Орудие археолога – лопата, лучший друг археолога – пожар, мечта археолога – могила, клад археолога – помойка… – загибая пальцы, по-ученически перечислял Денис.
Но этим его познания в археологии вовсе не ограничивались. Да, кроме шуток! Дэн перечитал целую прорву разнообразной литературы. Досадно только, что читал он все подряд, без разбору и системы, зачастую путая лженаучные труды с научными, оттого в голове у него (по мнению специалиста с базовым образованием) царил полный хаос. Впрочем, увлеченность Дэна Маше нравилась, и ей льстило отвечать на его нескончаемые вопросы.
От чего зависит толщина культурного слоя? Зачем нужен полевой дневник? Как нумеруются находки? И скоро ли начнется настоящая археологическая работа?
Дэн искренне удивлялся, почему раскопки ведутся такими черепашьими темпами:
– Ведь не я один, ребята тоже так думают. По-моему, тут всей работы недели на три. За это время можно целый утес срыть!
Но Маша объясняла ему, что они занимаются не кладоискательством, а научным поиском.
– Утес срыть не проблема. Наша работа предполагает максимально точную фиксацию находок вне отрыва от культурного слоя. Иначе все бессмысленно. Никаких выводов не сделаешь…
– Однако шеф наш, при всем моем к нему респекте, – странный товарищ. Вроде тормознутый какой-то. Ходит вокруг да около, угрюмый, мрачный, молчит. Он что, специально время тянет? – недоумевал Денис.
Ни о каком «специально», разумеется, речи не шло. Но кое в чем Марья Геннадьевна была готова с Денисом согласиться.
В первые дни при разбивке новых раскопов Лобов действительно как будто специально тянул время и ходил в одиночестве мрачнее тучи. Некоторым, хорошо знавшим его, были заметны и его нервозность, и растерянность, и даже какая-то щемящая тревога во взгляде… Но ни Тася, ни Сева, ни даже Бьорн, казалось, не обращают на это ровно никакого внимания. Никто из них не приставал к Лобову с расспросами, будто ничего не замечая. Да и сама Марья Геннадьевна после прошлого полевого сезона отлично понимала, что за этим кроется, – сейчас Лобова лучше не трогать. Потому что без мучительных сомнений, без тревоги научного поиска не бывает. Нет ни одного археолога, который при разбивке раскопов не выполнял бы всех положенных правил! И все же от ошибок никто не застрахован. Археология – это всегда риск. Сквозь землю-то не видно! Оттого и говорят, что есть археологи «счастливые», у них врожденное «чувство земли», им всегда везет, а есть «несчастливые»…
– Врожденное чувство земли! Какие точные слова! – в задумчивости произнес Дэн и продолжил засыпать Машу вопросами.
Впрочем, иногда они бывали очень каверзными, ставили Машу в тупик или даже возмущали. Особенно когда Денис заводил разговор о новомодных теориях, перекраивающих традиционные исторические знания.
– Прости, Дэн, но ты всякого хлама начитался! – повышала она голос. – Пойми, это никакие не источники, а чушь собачья, лженаука, переписывающая мировую хронологическую модель. В этих книжках вся история с ног на голову переворачивается, и получается, что египетские пирамиды построил Карл Великий, а Иван Калита и хан Батый – одно и то же лицо.
– Ну и что. Это ведь только гипотеза, – с обычным своим благодушием возражал Дэн и гладил ее по голове (таково было проявление дружеской нежности, но только ли дружеской?). – Пятерочница ты моя, аспирантка. С таким замшелым консерватизмом далеко в науке не уедешь. Новые гипотезы должны иметь право на существование. Иначе не будет развития.
– А я тебе говорю, что не имеют! – с жаром возражала Маша.
Наблюдая, как его оппонент начинает кипятиться и нервничать, Дэн только тихонько посмеивался.
В спорах Марья Геннадьевна никогда не умела сохранять хладнокровие, щеки у нее пунцовели, голос срывался, а логика буксовала.
– Ты – не специалист, Денис, а берешься рассуждать о том, в чем не разбираешься. Я же не учу тебя, как людей лечить! – возмущалась она, понимая, что приведенные ею доводы никуда не годятся.
Тогда театрально поднимая руки вверх, Денис поспешно соглашался, в глубине души оставаясь при своем мнении.
Как-то раз этот их спор вышел за пределы палатки.
Дело было под вечер после ужина, из-за стола почти все уже разошлись, остались лишь Маша с Дэном и Гарик.
Тот, разругавшись с обоими Вадимами, как собачий хвост всюду следовал за Денисом, одолевая его своими нудными разговорами – в друзья напрашивался. В известной степени он даже стал представлять некую угрозу Машиному плану.
Тогда разговор снова коснулся скользкой темы. Начал Гарик, у которого по любому вопросу была своя точка зрения, отличная от общепринятой. На этот раз он выдвинул новую «гениальную» гипотезу происхождения имени «Рюрик». Маша фыркала, но молчала, а Денис будто специально подбрасывал поленья в огонь, поддакивая Вадику, а потом заговорил о новой хронологии. Тут и Гарик заразился от него идеей «равенства всех возможных гипотез».
– С ума сойти можно! Студент-историк, и такую плетет околесицу! – не выдержав, вскипела Маша. – Ведь, по сути, ты сейчас подвергаешь сомнению дендрохронологическую датировочную[19] шкалу. Это же основа основ, Гарик!
Марья Геннадьевна даже подскочила от такой наглости и уже намеревалась в качестве последнего аргумента использовать стоявшую на столе банку с цветами. По счастью, в этот момент к полевой кухне подошли Ниловна и Сева Архипцев. К нему Маша и обратилась за поддержкой.