— Это довольно широко распространено в Америке.
— Я рассматриваю сто или даже больше таких дел за неделю у себя в суде.
Кнолль покачал головой:
— Просто позор.
— Люди как будто не могут жить вместе.
— Ваш бывший муж адвокат?
— Один из лучших. — Какая-то «вольво» просвистела мимо по левому ряду. — Удивительно. Эта машина, наверное, едет сто миль в час.
— Почти сто двадцать, — сказал Кнолль. — Мы сами едем почти сто.
— Это так не похоже на Атланту.
— Он хороший отец? — продолжал допытываться Кнолль.
— Мой бывший муж? О да. Очень хороший.
— Отец из него получился лучше, чем муж?
Странные вопросы. Но она не возражала против того, чтобы ответить; анонимность незнакомца сглаживала вторжение в ее личную жизнь.
— Я бы не сказала. Пол хороший человек. Любая женщина хотела бы быть с ним.
— Почему же не вы?
— Я не сказала, что не хотела. Я просто сказала, что мы не можем жить вместе.
Кнолль, кажется, почувствовал ее колебания.
— Я не хотел совать нос в чужие дела. Просто меня интересуют другие люди. У меня самого нет постоянного дома и корней, и мне нравится выспрашивать других. Просто любопытство. Ничего более.
— Ничего страшного. Я не обижаюсь. — Несколько мгновений она сидела молча, затем сказала: — Мне надо бы позвонить и сообщить Полу, где я остановилась. Он присматривает за детьми.
— Вы можете связаться с ним сегодня вечером.
— Он вообще недоволен тем, что я поехала. Он и мой отец говорили, что мне надо держаться подальше от всего этого.
— Вы обсуждали поиски Янтарной комнаты с вашим отцом перед его смертью?
— Вовсе нет. Он оставил мне письмо вместе с завещанием.
— Тогда зачем вы здесь?
— Просто я должна это сделать.
— Я понимаю. Янтарная комната — достойная награда для многих. Люди ищут ее с войны.
— Мне так и говорили. Что делает ее такой особенной?
— Трудно сказать. Искусство по-разному воздействует на людей. Но что интересно, Янтарная комната одинаково поражает всех. Я читал отчеты девятнадцатого и начала двадцатого века. Все соглашаются, что она великолепна. Представьте себе: целая комната, покрытая янтарем.
— Звучит удивительно.
— Янтарь очень ценится. Вы много знаете о нем? — спросил Кнолль.
— Почти ничего.
— Это просто ископаемая древесная смола, в возрасте от сорока до пятидесяти миллионов лет. Сок растений, отвердевший за тысячелетия и превратившийся в драгоценный камень. Греки называли его электрон — солнечное вещество — за его цвет и еще потому, что, если его потереть, он производит электрическую энергию. Шопен перебирал янтарные четки, прежде чем сесть за пианино. Он теплый на ощупь и забирает испарину.
— Я этого не знала.
— Римляне верили, что если вы Лев по знаку зодиака, то ношение янтаря принесет вам удачу. А если вы Телец — то неприятности.
— Может, мне стоит приобрести немного янтаря. Я Лев.
Он улыбнулся:
— Если вы верите в такие вещи. Средневековые доктора предписывали янтарные ингаляции для лечения воспаления горла. Его пары во время кипения очень душисты и предположительно обладают лечебным эффектом. Русские называют его морским фимиамом. Они также… Извините, я, наверное, докучаю вам.
— Вовсе нет. Это интересно.
— Пары могут ускорить созревание плодов. Есть арабская легенда об одном шахе, который приказал своему садовнику принести ему свежих груш. Проблема была в том, что был не сезон и фрукты не могли созреть еще в течение месяца. Шах пригрозил обезглавить садовника, если он не достанет спелых груш. Поэтому садовник сорвал несколько незрелых груш и провел ночь, молясь Аллаху и куря янтарный фимиам. На следующий день в ответ на его молитвы груши были розовыми, сладкими и вполне пригодными для еды. — Кнолль пожал плечами. — Правда это или нет, никто не знает. Но янтарные испарения действительно содержат этилен, который стимулирует раннее созревание. Он также может смягчать кожу. Египтяне использовали эти испарения в процессе мумификации.
— Я знаю только ювелирные украшения из янтаря, и еще я видела картинки с насекомыми и листьями внутри.
— Фрэнсис Бэкон назвал их королевскими могилами. Ученые рассматривают янтарь как капсулу времени. Художники думают о нем как о краске. У него более двухсот пятидесяти оттенков. Голубой и зеленый — самые редкие. Красный, желтый, коричневый, черный и золотой — наиболее часто встречающиеся. В Средние века возникали целые гильдии, которые контролировали распространение янтаря. Янтарная комната была изготовлена в восемнадцатом веке, высшее творение человеческих рук.
— Вы так хорошо знакомы с этим предметом.
— Это моя работа.
Машина замедлила ход.
— Наш поворот, — сказал Кнолль, когда они съехали с шоссе по короткому склону, и затормозил внизу. — Отсюда поедем на запад. Мы уже недалеко от Кельхайма. — Он крутанул руль направо и быстро переключил передачи, набирая скорость.
— На кого вы работаете?
— Не могу сказать. Мой наниматель — частное лицо.
— Но очевидно, богатый.
— Почему вы так решили?
— Посылает вас в разные уголки земного шара в поисках предметов искусства. Это хобби не для бедного мужчины.
— Разве я сказал, что мой наниматель — мужчина?
Рейчел усмехнулась:
— Нет, не сказали.
— Хорошая попытка, ваша честь.
Зеленые поля с редко стоящими высокими елями простирались вдоль шоссе. Она открыла окно и стала вдыхать прозрачный воздух.
— Мы поднимаемся, не так ли?
— Альпы начинаются здесь и простираются на юг до Италии. Прежде чем мы доберемся до Кельхайма, станет прохладнее.
Раньше она удивлялась, почему он надел рубашку с длинными рукавами и джинсы. Сама она была одета в шорты цвета хаки и блузку на пуговицах с короткими рукавами. Вдруг Рейчел осознала, что впервые после развода едет куда-либо не с Полом, а с другим мужчиной. Раньше она всегда ездила с детьми, с отцом или подругой.
— Я действительно имел в виду то, что сказал вчера. Мне жаль вашего отца, — проговорил Кнолль.
— Он был очень стар.
— Это ужасное обстоятельство в отношениях с родителями. Однажды мы их теряем.
Его слова прозвучали искренне. Слова, которых она ожидала, безусловно сказанные из вежливости. Но она оценила его внимание.
И находила его все более интригующим.
ГЛАВА XXVIII
Кельхайм, Германия
Суббота, 17 мая, 11.45
Рейчел внимательно разглядывала старика, который открыл дверь. Он был небольшого роста, с узким лицом и лохматыми седыми волосами. Седеющая же щетина покрывала его увядшие подбородок и шею. Его фигура была худощавая, кожа оттенка талька, а лицо сморщенное, как грецкий орех. Старику было по меньшей мере восемьдесят, и ее первая мысль была об отце и о том, как этот человек напоминает его.
— Вы Семен Макаров? Я Рейчел Катлер. Дочь Петра Борисова.
Старик всмотрелся пристальнее:
— Я узнаю его черты в вашем лице. Да и глаза у вас как у него.
Она улыбнулась:
— Он бы гордился этим. Мы можем войти?
— Конечно, — сказал Макаров.
Рейчел и Кнолль вошли в крошечный домик. Одноэтажное здание было построено из старого дерева и покрыто штукатуркой. Дом Макарова был последний из небольшого ряда домиков, отделенных от основной части Кельхайма узкой улочкой.
— Как вы нашли мой дом? — спросил Макаров.
Он говорил по-английски значительно лучше, чем ее отец.
— Мы спросили в городе, где вы живете, — сказала она.
Гостиная была теплая и уютная благодаря огню, потрескивающему в каменном камине. Две лампы горели у дивана, покрытого стеганым одеялом, куда они сели. Макаров устроился в деревянном кресле-качалке напротив них. Запах корицы и кофе витал в воздухе. Макаров предложил им выпить, но они отказались. Она представила Кнолля, потом рассказала Макарову о смерти отца. Старик был застигнут врасплох этими новостями. Он молча сидел некоторое время, слезы наполняли его измученные глаза.
— Он был хорошим человеком. Самым лучшим, — сказал наконец Макаров.
— Я приехала, господин Макаров…
— Семен. Зовите меня Семен.
— Хорошо. Семен. Я приехала из-за писем о Янтарной комнате, которые вы с отцом посылали друг другу. Я прочла их. Папа говорил что-то о тайне, которую вы двое храните, и о том, что вы стары для того, чтобы самим поехать и проверить. Я приехала, чтобы узнать, что я смогу сделать.
— Почему, дитя мое?
— Это было важно для отца.
— Он когда-либо говорил с тобой об этом?
— Он мало рассказывал о войне и о том, чем он занимался потом.
— Возможно, у него была причина молчать.
— Я уверена, что была. Но отца теперь нет.
Макаров сидел молча и как будто созерцал огонь. Тени мелькали на его очень старом лице. Она взглянула на Кнолля, который пристально наблюдал за хозяином. Она была вынуждена сказать о письмах и увидела досаду на его лице. Неудивительно, поскольку она намеренно утаила информацию. Рейчел подумала, что потом он наверняка станет ее расспрашивать.
— Наверное, пришло время, — мягко сказал Макаров. — Я все думал, когда же оно настанет. Возможно, сейчас.
Позади нее Кнолль глубоко вздохнул. Мурашки побежали по ее спине. Возможно ли, что этот старик знает, где находится Янтарная комната?
— Эрих Кох, он был таким чудовищем, — прошептал Макаров.
Она не поняла:
— Кох?
— Гауляйтер, — подсказал Кнолль. — Один из провинциальных губернаторов Гитлера. Кох правил Пруссией и Украиной. Его работой было выжимать каждую тонну зерна, каждую унцию стали и каждого раба, каких он только мог выжать из оккупированных территорий.
Старик вздохнул.
— Я думаю, мы должны быть ему признательны за жестокость. Ему удалось переделать сорок миллионов украинцев, приветствовавших захватчиков как освободителей от Сталина, в пылающих гневом партизан, которые ненавидели немцев. Да, это уже достижение.
Кнолль ничего не сказал.
Макаров продолжал: