— А у вас самой нет никаких соображений насчет того, кто бы это мог сделать?
— Абсолютно никаких. Среди моих знакомых ни одной подходящей кандидатуры.
Капитан тяжело вздохнул и опять помолчал. Потом спросил:
— Но вы хоть уверены, что у него эти доллары были?
Видимо, Лелик, как всегда, произвел сильное впечатление! Я поспешила заверить капитана, что доллары у него действительно были.
Капитан еще немного поманежил меня, расспрашивая о кое-каких подробностях. На вопросы я отвечала охотно и с искренним желанием помочь человеку, так как чувствовалось, что у него концы с концами не сходятся.
Мартина изловили по телефону вечером, визит в управление он нанес на следующий день и в отличие от меня не только не проявил доброй воли, но встретил в штыки все попытки милиции пролить свет на темное дело. Мартин категорически заявил: во всем, что касается Лелика, у него, Мартина, нет и не может быть никакой уверенности. Да, он слышал, что у Лелика есть доллары, слышал от Иоанны и от самого Лелика, но собственными глазами долларов не видел. У него, Мартина, создалось впечатление, что об имеющейся валюте Лелик трубил направо и налево, всем подряд, кому ни попадя, лишь бы находились желающие слушать. И еще у него, Мартина, создалось впечатление, что никто этому не верил.
Непонятно почему, но после беседы с Мартином капитан перестал сомневаться в том, что доллары действительно были и что их действительно украли. Зато стал сомневаться, действительно ли это дело столь простое и легкое, каким представлялось ему вначале, а его подозрения в отношении меня и Мартина значительно ослабли.
Явился поручик с места боевых действий, сел на краешек стула, вытащил из кармана большой потрепанный блокнот и стал докладывать:
— Похоже, что в указанные два дня были лишь две возможности совершить кражу из квартиры гражданина Рокоша. В понедельник между одиннадцатью пятнадцатью и двенадцатью тридцатью, а во вторник между одиннадцатью тридцатью и четырнадцатью пятьюдесятью. А в остальное время в квартире были то гражданин Рокош, то его мать. На ночь дверь запирается на замки и цепочку, днем на два замка: один типа «Лучник», второй — старый, врезной, нетиповой. Следов взлома или действия отмычкой не обнаружил. Думаю, замки отпирали ключами.
Капитан слушал в угрюмом молчании. Дело расползалось на глазах, я и Мартин не оправдали его надежд и к тому же имели алиби.
— Ключи, — проворчал он. — Откуда у них ключи?
— Холера их знает. Может, по слепкам сделали. Ради такой суммы стоило похлопотать.
— А что показал дворник?
— Дворник никого не видел. То есть, конечно, видел, но лишь жильцов. Чужих не видел ни в тот день, ни накануне. И вообще ничего подозрительного не заметил. Да и не сидит он там безвылазно, так как сам по специальности электрик, вот и ходит по вызовам, подрабатывает. Жена его работает уборщицей в каком-то учреждении. Думаю, посети дом экскурсия из провинции, они бы и ее не заметили.
— Черт знает что! — пробормотал капитан и опять задумался. Поручик с безнадежным видом листал блокнот.
— Представь, что ты вор! Войди, так сказать, в его образ! — неожиданно потребовал начальник. — Допустим, стало известно: у такого-то лежат в хате зелененькие, три с половиной косых. Ты решил их увести. С чего начнешь?
Поручик не удивился. Он давно работал с капитаном и привык к его методу вести расследование. Метод капитана заключался в том, чтобы вжиться в образ очередного преступника, так сказать, проникнуть в его психику. Без проникновения в психику преступника капитан вообще не представлял себе работы и не верил в успех расследования. Вот почему таким трудным для него оказалось алкогольное дело. Не мог же он требовать от подчиненного, чтобы тот напивался изо дня в день, вживаясь в психику алкоголика!
Поручик послушно задумался.
— А я его знаю? — спросил он, поудобней усаживаясь на стуле и похлопывая себя по колену блокнотом.
— Предположим, знаешь. Может, не лично, через знакомых. Или тебе показали его на улице.
— И я решил увести... — задумчиво протянул поручик. — И я решил увести... Ключи! Ясное дело, ключи!
— Что ключи?
— Сначала уведу ключи и сделаю с них слепки. Потом по ним закажу ключи. Потом прослежу, чтобы в квартире никого не было. Два человека — плевое дело. Открою дверь...
— Стоп! — прервал капитан. — Как уведешь ключи?
— У сынка проще, чем у мамочки. Мамочка дама серьезная, а сынок... Где он носит ключи?
— В кармане куртки.
— В кармане куртки... Куртку иногда снимает... Работает... Работает ассистентом в Архитектурном институте. На работе он куртку снимает? Так? Иду в институт, изучаю обстановку... Так? Пользуюсь моментом, когда он снимает и оставляет куртку, так?
— А если не снимает?
— Уговорю снять.
— Выходит, ты его знаешь лично?
Поручик уставился в окно, сдвинул брови и перестал постукивать блокнотом по колену. Потом решительно заявил:
— Если он куртки не снимает — никуда не денешься, знаю его лично.
— Ну так отправляйся в институт и узнай, снимает ли он на работе куртку.
Через два дня капитан и поручик располагали достоверными данными о том, что Лелик не только снимает куртку, но и бросает ее где попало, оставляет без всякого присмотра в помещениях, которые надолго покидает, вспоминает о ней, лишь уходя домой, да и то не всегда. Из куртки без особого труда можно было не только вытащить ключи, но даже снять подкладку.
— Я бы поступил по-другому, — сказал капитан, ознакомившись с достоверными данными. — Зачем делать слепки? Слесари не любят изготавливать ключи по слепкам, это труднее, да и вызывает подозрения. Я бы взял ключи и поехал с ними к слесарю, тот бы сделал по ним новые, а если занят, сам профессионально снял бы слепки, такое бывает, чтобы не торопясь работать. И нет вопросов — откуда ключи, чьи ключи. Мои — и дело с концом, хочу сделать запасные. А те отвез бы и сунул на место, в карман куртки.
— Если я правильно понял, теперь мне надо обежать мастерские по изготовлению ключей в радиусе двух километров вокруг института? — обреченно поинтересовался поручик.
— Бери шире. По нашему городу ходят трамваи и автобусы.
На второй день поисков ключи опознал один из слесарей на Багне. Ему запомнился ключ от нетипового, еше довоенного врезного замка.
— Вроде бы я такой делал, — с сомнением говорил владелец мастерской, рассматривая редкий ключ. — Вроде бы делал. Но это было довольно давно, месяца два назад.
— А кто принес этот ключ?
— Нешто я помню? Вот убейте меня на этом месте, не помню. Вроде бы мужчина. Но может статься, что и баба. Нет, вроде мужчина.
— А как он выглядел?
— Да откуда мне знать? Я не помню, был то мужик или баба, а вы спрашиваете, как он выглядел! Не знаю. Обыкновенно, поди, выглядел, не то бы я запомнил. Вот ключи запомнил, а его нет.
И это было все, чего удалось добиться капитану в своих расследованиях. В квартире Лелика не оказалось никаких подходящих отпечатков пальцев, никаких других полезных следов. Подозрения пали было на Мартина, который тоже бывал в Архитектурном институте, но, во-первых, в указанные дни Мартин безвылазно сидел в чертежной и его видели там тысячи свидетелей, в том числе и сам Лелик, а во-вторых, те же тысячи свидетелей единодушно утверждали, что уже длительное время Мартин старательно избегал каких-либо контактов с Леликом. Ну, допустим, ключи он мог украсть, но для проведения операции ему обязательно потребовался бы сообщник. На всякий случай Мартина привели к слесарю с Багны. Тот послушно и добросовестно осмотрел Мартина и решительно заявил, что в жизни этого человека не видел.
Затем милиция тщательно проверила мое алиби. Оказалось, что в универмаге меня запомнила кассирша. Ей, видите ли, понравилось, как я была одета: яркой раскраски костюм в крупную клетку и черная шляпа с широкими полями. Очень хорошо меня запомнил также с трудом разысканный водопроводчик, который приходил ко мне за солью. Он еще описал меня своим коллегам. А поскольку до сих пор и Мартин, и я вели безупречный образ жизни, не вступая в коллизии с законом, нас оставили в покое. Доллары Лелика исчезли бесследно, нанеся амбициям капитана Ружевича глубокую, незаживающую рану.
* * *
История с Леликовыми долларами задела меня лишь краешком. Я свела к минимуму беседы с представителями властей, ибо по-прежнему была очень занята.
С очередным физиком-ядерщиком встреча была назначена у «Гранд-отеля». Отыскивая местечко на улице Хожа, я припарковалась рядом с вишневым «таунусом», в котором сидел водитель, и, ожидая физика, просидела в машине несколько минут, пока мне не пришло в голову проверить в записной книжке, не перепутала ли я время встречи. И хорошо, что проверила. Оказалось — действительно перепутала, до встречи оставалось еще около часу. Разозлившись на себя, я стала думать, куда девать время, и решила съездить в книжный магазин на Мархлевского.
«Таунус» уже тронулся, я пропустила его и двинулась за ним. Рядом с шофером в «таунусе» оказался пассажир, я и не заметила, когда он сел. Пассажир то и дело оглядывался назад, я тоже посмотрела в зеркало заднего вида — что это его интересует, не на меня же он смотрит? Ничего интересного за нами не было.
«Таунус» ехал в направлении Мархлевского, мне надо было туда же, я продолжала двигаться за ним и не могла обойти, так как ехал он очень быстро. «Таунус» свернул направо, мне тоже нужно было туда. Не люблю, когда вот так пугаются под ногами! Думала, на Крулевской я уж от него избавлюсь, свернув налево. И надо же! Он именно туда свернул! А потом направо, будто ехал к тому же книжному магазину. Мне ничего не оставалось, как держаться в хвосте. Прямо скажем — удовольствие среднее, тем более что пассажир продолжал нервно оглядываться на меня.
Подъезжая к книжному магазину, я сбросила скорость. «Таунус» посигналил правой мигалкой, я тоже замигала, увидев, что у магазина негде встать. Надо было сразу ехать на стоянку за магазин. Прибавив скорость, чтобы свернуть за угол, объехать квартал и с Гжибовской выехать на стоянку, я увидела, что «таунус» тоже сворачивает за уго