Москва, 1977
Глава 1
Анатолий сидел в кабинете, пил чай – такой горячий, что на носу выступили капли пота, – и думал о том, как выполнить поручение жены. Аня давно просила сапоги, и вот сегодня, по слухам, в ГУМе «выбросили» итальянскую обувь. Если поторопиться, можно успеть хотя бы занять очередь. Следователь печально вздохнул, представляя себе эту очередь. Он всегда шутил, что она простиралась от Бреста до Владивостока. Разумеется, товара хватало не всем. Но терпеливым людям в любом случае светила удача, даже если они и не получали то, за чем упорно простаивали часы. Бывало, вместо итальянских сапог они уходили с немецкими или польскими кофточками под мышками, что тоже было само по себе неплохо. Петрушевский взглянул на часы. Что, если вырваться из отдела и попробовать протиснуться в очередь? Он встал и отставил чашку. Пожалуй, так и нужно поступить, пока никто не беспокоит.
– Пока никто не беспокоит, – вслух высказал он свои мысли и, конечно, всё испортил. Дверь в кабинет отворилась, и вошел сияющий Сарчук, по лоснящемуся от счастья лицу которого было видно, что дело сдвинулось с мёртвой точки.
– У нас снова подозреваемый, – радостно сообщил он. – Я ещё раз проштудировал записи Нины в её книжке, потом попросил телефонистов вычислить, с кем покойная разговаривала в последнее время чаще всего. На наше счастье, такой нашёлся… – он сделал многозначительную паузу. Анатолий с горечью подумал: плакали итальянские сапожки.
– Давай говори, кто он, не тяни резину, – буркнул следователь.
– Владимир Николаевич Горячев из Запорожья, – произнёс Виктор и сам потрепал себя за чуб. – Только на этой неделе он звонил Ельцовой восемь раз. Последний – за день до смерти. Как тебе такая кандидатура?
– Нужно всё о нём выяснить, – Анатолий вздохнул и глотнул уже остывший чай. – Придётся лететь в Запорожье. Посылай своих за билетами, а я сообщу начальству.
Когда Сарчук вышел из кабинета, Петрушевский снова опустился на стул и, придвинув телефон, принялся набирать домашний номер. Он надеялся, что жена не станет на него обижаться. В конце концов, она знала, за кого выходила замуж, и много лет не давала ему никакого повода думать, что их брак был ошибкой. Вот и сейчас, сразу ответив на звонок, Аня грустно произнесла:
– Ты уезжаешь…
– Откуда ты знаешь? – Анатолий всегда поражался её интуиции. Вот бы кому работать в милиции!
– Ты редко звонишь мне днём, – поясняла она. – Куда на этот раз?
– В Запорожье, – признался он. – У нас появился подозреваемый.
– Вот как? – удивилась Аня. – В Запорожье? Я даже не успею собрать тебе поесть.
– Мы с ребятами перекусим на вокзале, – успокоил он жену. – Не переживай. Я позвоню, как только смогу.
– Толя, счастливого тебе пути, – мягко произнесла она. – И не думай, ради Бога, о сапогах. Я чувствую, что это тебя тревожит. Спокойно занимайся своей работой.
– Я люблю тебя, – искренне сказал следователь. – Ты у меня самая лучшая.
– И я тебя очень люблю, – эхом отозвалась супруга. – До встречи.
Он опустил трубку на рычаг, с грустью подумав, сколько приходится терпеть жене милиционера. Во-первых, каждый день волноваться, что муж может не вернуться. Во-вторых, о культурных развлечениях можно забыть, разве что в выходные удастся куда-нибудь выбраться, – скажем, на природу. И лишь в том случае, если они будут, эти выходные. Однако ему с женой повезло: Аня никогда ни на что не жаловалась, как настоящая боевая подруга. За двадцать пять лет совместной жизни – ни одного скандала. Его подчинённые иногда сетовали на непонимание вторых половин, а он слушал их с недоумением. Служба в милиции имеет свои особенности, и если женщина не готова безропотно сносить всё, что выпадет на её долю, – лучше расстаться. У милиционера должен быть крепкий тыл, и это даже не обсуждается. А если… В его мысли снова вклинился Сарчук. На этот раз вид у него был растерянный.
– Толя, ты знаешь, что за перец этот Горячев? – поинтересовался он, скривившись.
– Думаю, ты мне скажешь, – усмехнулся Петрушевский. – Ты же у нас оперативник.
– И скажу, – Виктор придвинул к себе стул и плюхнулся на него. – Ни много ни мало – директор запорожского Дворца спорта. Как тебе такой поворот? Удобно ли врываться в кабинет к такому человеку и устраивать там обыск?
– Удобно, – отозвался Анатолий, не меняя голоса. – Но прежде чем мы ворвёмся, как ты деликатно изволил выразиться, – давай расспросим Софью Ельцову. Вдруг она что-нибудь да знает об этом фрукте, – он дружески улыбнулся. – Витя, смотайся к ней, а? Её показания могут очень даже пригодиться.
– Ну что с вами поделаешь? – Сарчук встал и пригладил чуб. – Слушаюсь, товарищ начальник. Очень надеюсь, ей будет что рассказать.
Глава 2
На счастье оперативника, Соня Ельцова оказалась дома без сожителя, который мог помешать откровенному разговору, и с удовольствием нарисовала портрет интересующего их человека. Сама она терпеть его не могла и считала настоящим альфонсом.
– Вообще у старухи – то есть у Нонны Борисовны, – поправилась Соня, – на старости лет крыша двинулась. Извините, что так грубо, однако лучше не скажешь. Она преподавала вокал в институте и тащила домой и студентов, и поклонников. Ровесники, пусть даже сорок раз заслуженные, её не интересовали, только молодёжь. Стыд какой, правда? Ниночка говорила ей, что это, ну, не совсем культурно, а старуха только смеялась в ответ:
– У известной всем особы хахаль на двадцать лет моложе неё. Моя ученица Ленка завела себе молодого любовника.
– Борисова? – удивлялась Нина. – Ничего об этом не слышала. Разве такая дама…
– Вот именно, такая дама, – передразнивала Полякова. – Думаешь, Гурин, этот баянистишка, случайно на всю страну гремит? Да таких, как он, воз и маленькая тележка. Просто втрескалась в него Ленка и тянет за собой.
Нина разводила руками:
– Стыд-то!
– Ты это ваше деревенское пуританство брось! – гремела Полякова. – И с гостями моими ласковее будь. Мне кажется, ты плохо встречаешь Владимира Николаевича.
– Горячева? – краснела Нина. Да, она старалась как можно реже попадаться ему на глаза, потому что этот поклонник матери задел и её бедное сердечко.
– Нравится он мне, – призналась она как-то сестре. – Но мать не позволит с ним встречаться. Понимаешь, она собственница. Что её, то её, – и никому больше не достанется.
Соня этого не понимала. Возле Нонны, по её мнению, и так крутилось много поклонников, могла бы и дочь устроить. Нинке глубоко за сорок, а мужика нормального нет и не было. Однако ещё до смерти Поляковой сестра, пунцовая от счастья, призналась ей однажды:
– Представляешь, Володя сказал, что всегда любил только меня. Он из-за меня ходил к матери, – она хлопнула в ладоши и обняла Соню. – Даже не верится.
– А мне не верится, что он не врет, – буркнула сестра. – Сразу влюбился – сразу и признавайся в чувствах, а не крути, – она вздохнула: – Мой совет тебе, сестрица. Учти, даю бесплатно и денег на выпивку моему козлу не прошу. Гони ты этого Владимира в шею. И чем скорее, тем лучше.
– И что же, она послушала вас? – спросил Виктор. Чем больше он узнавал о Нине, тем больше ему становилось жаль несчастную. Да, с одной стороны, ей повезло. Богатая стареющая дама удочерила девушку, однако Нина не перешла в разряд дочери, по сути, так и оставаясь прислугой. Нонна Борисовна далеко не бедствовала, но не удосужилась нанять приходящую домработницу. Всю работу продолжала выполнять Нина. Она готовила обеды, накрывала столы для гостей, стирала, скребла, мыла и при этом боялась заикнуться о том, что тоже женщина и имеет право на личную жизнь.
– Как же, послушала! – усмехнулась Соня. – Она ограничила общение со мной, потому что я заводила разговор о Владимире, а сестра не хотела его обсуждать. Так что больше я ничего не знаю, извините.
Сарчук и так уже понял, что без поездки в Запорожье им не обойтись. Нужно было бежать за билетами.
– Можно от вас позвонить? – спросил он, заранее зная ответ, и поднял трубку старого разбитого аппарата. Наверное, Шаповалов, возвращаясь пьяным с работы и устраивая разборки, частенько ударял им о стену.
– Звоните, – пожала плечами Соня. – И денег не возьму.
Глава 3Запорожье, 1977
Владимир Горячев сидел в своём просторном кабинете во Дворце спорта и в который раз вертел в руках кубки, стоявшие на его столе. Он всегда делал так в минуты крайнего волнения. Вся продуманная до мелочей операция летела к чёрту, телефон на том конце провода молчал, а ведь он почти все уладил. Господи, ну почему никто не отвечает? Крутанув ещё раз диск – так, на всякий случай, – Владимир бросил трубку на рычаг и погрузился в невесёлые думы. Вся история этого необычного знакомства встала перед глазами.
В дом Нонны Борисовны его пригласил московский приятель-пианист. Горячев сначала отказывался – к музыке он не имел никакого отношения, а, судя по рассказам, у Поляковой бывали только музыканты. Однако друг уговорил его.
– Сиди и притворяйся, что в восторге от хозяйки, даже если старушка не вызовет у тебя ничего, кроме смеха. Знаешь, на старости лет она полюбила хвальбу больше всего на свете. Кстати, ты когда-нибудь слышал её живьем?
Горячев покачал головой. Теперь он жалел, что не пошёл на концерт Нонны Борисовны, когда однажды ей вздумалось посетить Запорожье. Что теперь он скажет, если она спросит, видел ли гость её на сцене в родном городе?
– Это ничего страшного, если ты не слышал Нонночку, – ободрил его приятель. – Могу тебе расписать, что нас ждёт в барских хоромах. Сначала старушка сыграет на пианино и споёт, потом мы сядем за стол, который соорудит приёмная дочь.
– У неё есть дочь? – рассеянно спросил Владимир, думая о другом. Друг кивнул:
– Да, Ниночка. Весьма любопытная особа. Типичный выходец из глубинки, хотя Нонна давно удочерила её и дала образование. Нина трудится инженером в каком-то институте, однако деревня из неё до конца не вышла. Впрочем, сам увидишь. На ней самое нарядное платье сидит как на козе седло. Наверное, поэтому бедняжка никак не может выйти замуж. В доме матушки бывает в основном богема, которой такие девушки неинтересны.