– Это, наверное, какое-то недоразумение, – он протянул паспорт в потрёпанной грязной обложке. – Я Александр Валентинович Карташов, работник филармонии. Уверен, вы привели меня сюда по ошибке.
– Если это ошибка, всё скоро выяснится, и мы вас отпустим – Анатолий разглядывал приятное русское лицо Карташова. Светлые добрые глаза, правильные черты лица, блондинистые густые волосы. Довольно симпатичный малый. Даже слегка выступающие вперёд передние зубы его не портили. Подобные молодцы обычно выплясывают в танцевальных группах, в День Советской Армии уж точно. Одетые в национальные костюмы, они демонстрируют народные танцы. Петрушеский за всю свою службу ни разу не задерживал таких ребят. Как говорится, гений и злодейство несовместимы. Может быть, и здесь они что-то пропустили, недосмотрели?
– Вы были знакомы с Нонной Борисовной? – следователь не договорил, а Александр уже расплылся в улыбке.
– Ну разумеется, и очень горжусь этим. Знаете, попасть в число друзей звезды не так-то просто. А меня она уважала и любила по-матерински. Это чего-нибудь да стоит.
– А как вы относились к её дочери? – поинтересовался Петрушевский.
– К Нине? – Карташов поднял светлые брови. – Естественно, тоже хорошо. Она была мне как сестра.
– А почему вы говорите о ней в прошедшем времени? – спросил Анатолий. – Откуда вы узнали о смерти Ельцовой? Об этом не писали в газетах.
Ему удалось привести Александра в замешательство. На щеках заиграли желваки, глаза беспокойно забегали, и он усилием воли взял себя в руки.
– Наш музыкальный мир такой же тесный, как и ваш, милицейский, – сказал он с некоторой дрожью в голосе. – Я уж и не помню, кто рассказал мне о смерти Ниночки. Бедная девочка, она так и не стала счастливой в этой жизни.
– Которой вы её лишили, – следователь пошёл вабанк. – Нам известно больше, чем вы думаете, Карташов. Вам лучше сотрудничать со следствием, – как вы знаете, чистосердечное признание смягчает наказание.
Музыкант развёл руками:
– Но мне, ей-богу, нечего сказать, – он попытался улыбнуться. – Кроме того, что я рад с вами сотрудничать. Я убил Ниночку? Да более идиотского обвинения мне слышать не приходилось. Я был предан её матери до конца, а после смерти Нонны Борисовны постоянно звонил Нине и, когда мог, проведывал её. Ельцова радовалась моим посещениям, как ребёнок, ведь у бедняжки практически никого не осталось, – он поморщился, и его лицо приняло злое выражение, так не сочетавшееся с мягкими чертами. – Только не упоминайте сестру Ельцовой. Соня помешалась на своём сожителе, всегда обиравшем её и издевавшемся над ней. Она так и не стала Нине другом.
Петрушевский отметил про себя, что если Карташов играл, то играл отлично. Станиславский наверняка бы ему поверил.
– Вы знали о драгоценностях Поляковой? – задал следователь сакральный вопрос. Александр не повёл и бровью.
– Разумеется. Трудно найти человека, который был вхож к ней и не знал о бриллиантах. Нонна Борисовна любила ими щегольнуть. Спросите об этом любого.
– Спросим, обязательно спросим, – пробормотал Петрушевский, с ужасом сознавая, что Карташову нечего предъявить. Оставалась одна надежда – на Большакова, который уже оклемался после операции и согласился на очную ставку. Но узнает ли он Карташова? Что ни говори, а встретились они при обстоятельствах, полностью благоприятствовавших Александру. Анатолий посмотрел на часы. Василия уже везли в управление. Карташов перехватил его взгляд.
– Вы кого-то ждёте? Неужели есть свидетели того, чего я не делал? Учтите, у меня много знакомых, и я буду жаловаться.
– Это ваше право, – кивнул следователь. – Сейчас сюда приведут человека, Василия Большакова, которому вы продали за бесценок драгоценности Поляковой, кроме потерянной серёжки и перстня. Надеюсь, он вас узнает.
Голубые безмятежные глаза задержанного расширились.
– Что за бред вы несёте? – его красивые руки дрожали. – Я ведать не ведаю ни о каком Большакове, никогда в глаза его не видел. И заканчивайте ваши милицейские штучки, иначе в управление придут люди, встреча с которыми вам не понравится, – он развалился на стуле. – Скажите, вы цените свою работу? Не хотите её лишиться? Тогда немедленно отпускайте меня, – он вздрогнул от раздавшегося стука. Сарчук, красный от жары, с растрёпанным чубом, вводил в кабинет похудевшего и постаревшего Большакова. Лицо скупщика краденого обрело землистый цвет. Вчерашний франт еле передвигал ноги.
– Садитесь, – предложил ему Петрушевский. Василий указал на графин:
– Можно?
– Разумеется, – Анатолий плеснул в чашку немного воды, и скупщик краденого с жадностью выпил. – Видите ли, мы пригласили вас на опознание. Скажите, вам знаком этот человек?
Взгляд Большакова схлестнулся со взглядом Карташова. Первый не выдержал и отвел глаза:
– Нет, я никогда его не видел.
– Мы полагаем, что именно он продавал вам драгоценности Поляковой, облачённый в длинное чёрное пальто и шляпу, – подсказал Петрушевский. Василий дрогнул:
– Может быть. Но я уже говорил, что не смог бы узнать того человека. Дело было ночью, я не рассмотрел его лица…
– Однако вы слышали его голос и заметили пачку «Спортлото», – буркнул Сарчук. Карташов хлопнул кулаком по столу.
– Ах вот в чём дело! – расхохотался он. – Значит, всему виною моё увлечение, о котором всем известно. И, конечно, если преступник держал в руках пачку билетов «Спортлото», то это, несомненно, был я. Наверное, я один в Москве – да что там в Москве – во всем СССР – играю в «Спортлото». Верно? – он снова уставился на Большакова. – Что, товарищ, вам знаком мой голос? Я сомневаюсь, что вы его узнали, ибо меня там не было. Даже не хочу знать, когда состоялась наша встреча с этим – он кивнул на Большакова, красного и растерянного, – потому что, повторяю ещё раз, меня там не было. А что касается моего голоса… Нонна Борисовна считала меня талантливым исполнителем русских романсов и часто договаривалась на радио, чтобы мне разрешили выступить. Я уверен, мой голос запомнило полстраны. И если этот тип опознает его, это ничего не значит.
Петрушевский видел, что заявление подозреваемого окончательно добило скупщика. Не вызывало сомнений, что Карташова он не узнает. И дело было даже не в странной встрече, происходившей ночью, а в том, что перед Василием сидел не обычный барыга, с какими он привык иметь дело, а интеллигентный мужчина, получивший доступ к элите, знавший таких людей, имена и фамилии которых произносили с придыханием, считали чуть ли не небожителями.
– Итак, Василий Григорьевич, узнаёте ли вы в гражданине Карташове человека, который продавал вам драгоценности в парке? – спросил следователь. Большаков нервно теребил ноготь большого пальца.
– Было темно… Я уже говорил, что за одеждой…
– Хорошо, – перебил его Петрушевский, – узнаёте ли вы гражданина Карташова по голосу?
Скупщик немного подумал и покачал головой:
– Пожалуй, нет.
– Пожалуй или нет? – строго поинтересовался Анатолий.
– Нет, – выдохнул Василий и даже порозовел. С его плеч, казалось, свалился неимоверный груз. Следователь нажал кнопку.
– Уведите задержанного Большакова, – сказал он конвойному и взглянул на Александра. Тот сиял, как свежевычищенный самовар.
– Ну почему вы мне не верили, товарищ начальник? – усмехнулся он и привстал. – Мне можно идти?
Следователь потёр нос. Несмотря на то что против Карташова у него ничего не было, он чуял нутром: перед ним сидел настоящий преступник. Но единственное, что он мог сделать по закону – задержать его на сорок восемь часов до выяснения обстоятельств.
– Нет, вы побудете у нас, – веско сказал он, и Александр побледнел.
– На каком основании? На основании лишь вашего подозрения?
– Я имею право задержать вас, и я вас задерживаю, – Анатолий проявлял непреклонность. Карташов пожал плечами:
– Если вы такой упрямый, разрешите мне хотя бы сделать один звонок. Насколько мне известно, на него я имею полное право.
– Да, пожалуйста, – Петрушевский придвинул к нему телефон. Мужчина нервно набрал какой-то номер и начал говорить с благоговением:
– Игорь Владимирович? Здравствуйте. Узнали? Да, это Александр. Игорь Владимирович, вы никогда не поверите, когда узнаете, где я нахожусь. Меня задержали по подозрению в убийстве Ниночки Ельцовой. Мне кажется, это не лезет ни в какие ворота. Вам известно, как я относился к этой семье. Прошу вас во всём разобраться. Да, заранее спасибо, – он аккуратно положил трубку на рычаг и повернулся к Петрушевскому: – Вы даже не представляете, с кем я говорил. А теперь отведите меня в камеру, или как там у вас называется… СИЗО? Я творческий человек, и иногда мне необходимо побыть одному.
Анатолий не возражал. Карташов вызывал в нём неприязнь. Он крикнул конвойного и, проводив задержанного, подошёл к окну и глотнул свежего воздуха. Его немного потрясывало. Что же делать дальше, как изобличить преступника? За этими мыслями его застал полковник, без стука вошедший в кабинет следователя.
– Ты задержал некоего Карташова, – без предисловия сообщил начальник, не любивший прелюдий. – Задержал, так ведь?
Анатолий покорно кивнул.
– А теперь выпускай его, твою мать! – полное, с красными прожилками лицо полковника побагровело. – Сколько раз я тебе говорил: прежде чем посадить, узнай, какая птица залетела в твою клетку. Ты знаешь, откуда мне только что позвонили? – толстый указательный палец с жёлтым ногтем взмыл вверх. – Карташов, между прочим, член партии со стажем. Ты знал об этом, когда его арестовывал?
– Я его всего-навсего задержал, – покорно ответил Анатолий. – Товарищ полковник, вы всегда утверждали, что доверяете моей интуиции. Щелоков требует от нас скорейшего раскрытия дела. Так вот, поверьте, Карташов – тот, кого мы искали.
– Да? – маленькие глаза начальника сузились и стали похожи на две точки. – И какие у тебя доказательства? Ты провел обыск в его квартире и нашёл ценности? Или чемодан денег? Учти, если ты уже рылся в его вещах, я вынесу тебе выговор. Санкции на обыск я не давал.