– Рыться в его вещах бесполезно, – отозвался подчинённый и присел, смахнув с носа каплю пота. – Как нам известно, минимум две вещи потеряны, а остальные найдены у Большакова. Деньги спущены на билеты «Спортлото». Однако санкция на обыск мне бы не помешала.
Полковник побагровел ещё больше от такой наглости своего подчинённого.
– Что же ты собираешься у него найти?
– Надеюсь, он не выбросил ту одежду, в которой убивал Ельцову, – начал Петрушевский, – тогда на ней могли сохраниться следы крови.
– Я повторяю, заруби себе на носу, – начальник шумно сморкнулся в большой платок. – Никакой санкции. Выпускай его немедленно. Если через пять минут он не будет на свободе, пеняй на себя.
Он зло хлопнул дверью, и Анатолий обречённо вздохнул. Ему всегда было невдомёк: почему членство в партии мешает порой посадить настоящего преступника? Выходит, раз человек вступил в партию и дал клятву, он сразу стал кристально честным. Да, разумеется, так должно быть, потому что карьеристам и рвачам там не место. Но кто проверит душу кандидата в КПСС? Кто проникнет в самые потаённые её уголки? Петрушевский вздохнул, начал выписывать пропуск и уже хотел звать конвойного, как зазвонил телефон. Он машинально поднял трубку, погружённый в свои безрадостные мысли.
– Слушаю.
– Привет, Толя, – послышался знакомый голос. – Не узнаешь меня?
– Нет, – буркнул Анатолий, настроение которого не располагало к игре в угадайки.
– Это печально, потому что в Высшей школе милиции мы были не разлей вода, – усмехнулся говоривший. – Но судьба-злодейка развела нас по разным уголкам страны. Ты мечтал уехать в тёплые края, а оказался в Москве, я же грезил о столице, а осел в Крыму.
– Дима? – радостно воскликнул следователь. – Сорокин? Сколько лет, сколько зим! Как ты?
– Греюсь на крымском солнышке, хотя и не возле моря, – отозвался приятель. – Так и сижу в Бахчисарае, пока майор, обещают повышение… Хотя какое здесь, к чёрту, повышение…
– Не переживай, – успокоил его Петрушевский. – Я тоже майор, пусть даже и столичный. Как семья? Как Валентина?
Сорокин вдруг посерьёзнел:
– Давай об этом потом, Толя. Не потому, что у нас с Валей плохо, – наоборот, она крепкий тыл, и всё отлично. Но я звоню тебе по другому поводу. Вы давали ориентировку на некоего Карташова Александра Валентиновича тысяча девятьсот сорок второго года рождения. Было такое?
– Давать-то давали, – согласился следователь. – И пока он сидит в предвариловке. Но через пять минут я намерен его выпустить.
– Выпустить? – казалось, Сорокин даже задохнулся от возмущения. – С какого рожна?
– У этого прохвоста оказались большие связи, – пояснил Анатолий. – Нам уже звонили. Короче, полковник приказал выпускать. Тем более улик у нас нет, понимаешь? Ничего нет, кроме подозрений.
– Толя, выпускать его нельзя ни в коем случае, – дышал в трубку Дима. – У нас его опознали как убийцу пожилой женщины, у которой он снимал комнату. Есть свидетели, это во-первых, а во-вторых, в колодце на участке жертвы нашли её окровавленную одежду и орудие преступления – утюг с отпечатками пальцев. Отпечатки не только потерпевшей. Кроме того, мы отыскали покупателя безделушек, – ну, тех, что этот негодяй украл у бедной старушки. Толя, немедленно иди к начальству и докладывай обо всём. Если нужно, я вылетаю в Москву. Хочешь – прилетай к нам, встретим тебя по-королевски и нагрузим целым ворохом улик. Ты меня понял, Толя? Иди к полковнику, я буду ждать твоего звонка. Ну, бывай.
В трубке раздались короткие гудки, и Петрушевский в который раз подумал, что справедливость торжествует довольно часто. Он встал и бодрой походкой направился в кабинет полковника. Тот пил чай вприкуску с сахаром. Увидев подчинённого, начальник растянул в улыбке тонкие губы.
– Пришёл обрадовать, что Карташов уже на свободе?
– Никак нет, Пётр Ефимович, – покачал головой Анатолий. – Этим я вас не обрадую, зато обрадую другим. Только что звонили из Крыма. В Карташове опознали убийцу его квартирной хозяйки.
Сахар выпал из внезапно задрожавших рук полковника.
– Этого не может быть! – тихо проговорил он. – Это какая-то страшная ошибка. Что я доложу руководству? Сразу дойдёт до самого верха, а там… Страшно представить. Эта баба оторвёт нам голову. Подумать только, наша бригада, которую Щелоков считает лучшей, не только не может найти преступника, но и подставляет честного, порядочного человека, друга Поляковой. Да меня с дерьмом смешают, в лучшем случае уволят – ты это понимаешь?
– То есть вы предлагаете отпустить преступника, уже опознанного как убийца своей квартирной хозяйки в Бахчисарае? – невинно спросил Петрушевский. – Думаете, за это нас погладят по головке?
Пётр Ефимович, коротенький, толстенький, бегал из угла в угол и жалобно стонал. Потом, сделав глоток крепкого чая, внезапно успокоился и более мирно посмотрел на подчинённого.
– Там, в Бахчисарае, они ручаются за свои слова? Следователь улыбнулся. Шеф начинал сдаваться. Это было хорошим знаком.
– Жаль, что вы не знакомы с Димой Сорокиным, – проговорил он. – Будь я на месте министра, срочно перевёл бы его в Москву. Это сыщик до мозга костей. Прежде чем обвинить человека, он соберёт на него большое досье. Ему можно верить, как мне.
Начальник, удивительно похожий на сосиску, опустился на стул:
– Ладно, действуй. Постарайтесь прижать Карташова к стенке. Хорошо, если бы он уже сегодня раскололся и начал говорить. Тогда к нам не было бы никаких претензий.
– Слушаюсь, товарищ начальник, – Петрушевский приложил руку к воображаемому козырьку и вышел. Он не направился в свой кабинет, а заглянул к Сарчуку и ввёл его в курс дела.
– Шеф приказал расколоть подозреваемого, – добавил следователь. – Думаю, вдвоём мы сумеем это сделать.
– Да уж постараемся, – усмехнулся Виктор. – Ты, Толя, у нас мастер душещипательных бесед.
Петрушевский стукнул приятеля по спине:
– Пойдём, дорогой. Против такого тандема он не устоит. Увидев конвойного, Анатолий приказал привести Карташова к себе. Виктор мирно расположился у окна. Когда вошёл Александр – свежий, румяный, играя ямочками на щеках, – Сарчук почувствовал злобу. Этот негодяй был уверен, что вывернется. Ну что ж, надежда умирает последней.
– Садитесь, – предложил ему Анатолий. Карташов помялся:
– Я бы не хотел здесь задерживаться. Вы наверняка вызвали меня, чтобы объявить, что я свободен, и принести свои извинения? Уверяю вас, формальности излишни. Я всё понимаю, это ваша работа. Давайте скорее пропуск, или что у вас там, я уже соскучился по домашним котлетам.
– Ну, про домашнюю еду вам надолго придётся забыть, – подал голос Виктор. – Надолго, если не навсегда.
Рот Александра открылся, образовав букву «о». Выпирающие вперёд зубы теперь придавали ему не детский, а хищный вид. Голубые глаза потемнели, ресницы затрепетали.
– Я не понял, – произнёс он, заикаясь. – Это что, шутка?
– Нам не до смеха, гражданин Карташов, – встрял Анатолий. – Вы обвиняетесь в убийстве и ограблении Галины Ивановны Гладышевой, своей квартирной хозяйки в городе Бахчисарае по улице Краснофлотской.
Это был удар ниже пояса. Александр побледнел как полотно и без сил опустился на стул.
– Это ошибка, – пролепетал он. – Я не был в Бахчисарае.
– Отпираться бессмысленно, – продолжал Петрушевский, и Сарчук, как всегда, удивился мягкости его голоса. – У нас имеются все доказательства. Я настоятельно рекомендую вам сотрудничать со следствием.
Карташов провёл рукой по отросшим блондинистым волосам. Кадык беспокойно двигался на тонкой шее. На лбу собрались морщины. И следователь, и оперативник понимали его состояние и были уверены: он признается в убийстве, но только в одном, бахчисарайском, чтобы избежать расстрела. Они сами сказали ему, что здесь отпираться бесполезно: есть необходимые доказательства. А вот по второму преступлению доказательств не было, и он начнёт бороться за свою жизнь до последнего. Однако сыщики ошиблись. Музыкант театрально вздохнул:
– Ладно, ваша взяла. Это я убил Гладышеву и Ельцову. Дайте мне листок бумаги и ручку и оставьте одного. Признание напишу. Надеюсь, ещё не поздно оформить всё как явку с повинной.
Коллеги переглянулись и кивнули, боясь, что он передумает. Казалось, сегодня удача сама шла к ним в руки. Они распорядились отправить Александра в камеру и принести ему то, что он просил.
Глава 3
Оказавшись в одиночестве, Карташов подошёл к зарешёченному окну и с тоской посмотрел на кусочек голубого неба, испорченный квадратами. Ровный, словно по линейке, луч солнца падал на грубо сколоченный стол, освещал нары, прикрытые рваным синим, кое-где залатанным одеялом, и Александр, усмехнувшись, подумал: это всё, чего он достиг в жизни. А как всё хорошо начиналось! Сначала музыкальное училище, потом Институт, вокальное отделение, где он познакомился с Нонной. Умный, красивый, обаятельный парень быстро очаровал старушку, в последние годы своей жизни как никогда мечтавшую о куче поклонников, и стал частым гостем в огромной квартире. Он грезил о славе, о сольных концертах, однако для этого нужны были связи и деньги, а у него не имелось ни того, ни другого. Слушая сильный, немного дребезжащий голос певицы и высказывая своё восхищение, он видел деньги, почёт, поклонение, и всё это ему могла дать маленькая сморщенная женщина, увешанная бриллиантами. И она давала, насколько могла. Его несколько раз прокрутили по радио, Полякова вот-вот должна была свести его с нужными людьми, которые организовали бы выступление протеже любимой публикой дивы на телевидении – и тогда здравствуй, красивая жизнь… Вся страна узнает Карташова, уж он-то постарается стать звездой номер один, – возможно, популярней, чем Зыкина и Кобзон. Однако его радужным мечтам не суждено было сбыться. Старуха умерла скоропостижно, не успев познакомить его с кем нужно, а Нина, невзлюбившая фаворита матери с самого первого прихода, отказала от дома. Карташов кинулся к людям, знавшим Нонну, рассчитывая сыграть на их дружбе. Его прослушали и недвусмысленно дали понять, что о сцене нечего и мечтать – голос слабый, такой у половины страны.