Перед рассветом все советские части были размещены. Уже при уходе с оборонительных позиций погиб второй из офицеров его батальона подпоручик С. Вайда. Его танк позицию первого взвода покидал последним. Немецкий снайпер попал офицеру прямо в голову.
Приказал Буршик тела погибших офицеров положить на свой командирский танк. Он последним покидал удержанную столь дорогой ценой позицию. С танковой башни смотрел Буршик на своих мертвых и таких молодых товарищей по оружию. Было ему печально. Проклинал войну, которая вот-вот должна была закончиться. Как иногда жестоко поступает с кем-то судьба. Размышлял о товарищах, вспоминал о тяжелых минутах, которые они вместе пережили. Воевали парни все время мужественно и с азартом. У Лизалека вот-вот должен быть родиться сын.
С. Вайда в последних боях уничтожил 3 тяжелых танка, 2 самоходные установки, 3 противотанковые пушки, 5 пулеметов, 2 бронетранспортера, 3 машины с боеприпасами, раздавил гусеницами немецкий обоз с 6 повозками, 6 противотанковыми пушками и 4 пулеметами, вместе с автоматчиками пленил 12 солдат и офицеров противника. Буршик представил Вайду посмертно к званию Героя Советского Союза, а Лизалека — к ордену Отечественной войны 1-й степени.
Кроме офицеров, в батальоне Буршика погибло еще 14 солдат, и еще 24 было ранено.
Танковая бригада сосредотачивалась в районе города Погрзебина, недалеко от Ратибора. Здесь батальон пополнил материальную часть, боеприпасы, топливо для моторов, продукты питания, короче всем необходимым. К утру были отремонтированы поврежденные танки.
После нескольких дней столь необходимой передышки батальон Буршика был снова введен в бой. Впереди лежали Моравские ворота и сильно укрепленные позиции немцев. Во взаимодействии с советскими подразделениями танкисты бригады 15 апреля прорвали вражескую оборону в районе Макова и Малых Петровиц и вступили на родную землю. Вскоре они достигли предмостных укреплений на берегу реки Одер, а затем наступали в направлении Ратибор — Мохов.
Из боев перед Моравскими воротами вышел 2-й танковый батальон победителем. Танкисты Буршика уничтожили 14 немецких бронетранспортеров, 15 танков и много пушек, минометов и пулеметов. Из строя они вывели около четырнадцати сотен немецких солдат.
В боях на подступах к Остраве Буршик своим танковым батальоном большей частью управлял из открытого люка, и однажды при сильном минометном обстреле его люком столкнуло вниз…
Только после прихода в чувство в полевом лазарете он узнал; что почти три дня лежал без сознания. Рана на голове еще прилично болела, но вопреки протестам доктора он возвратился к своим танкистам.
По приказу командования 24 апреля Буршик передал оставшиеся танки 3-му танковому батальону, а сам снова приступил к обучению новых танковых экипажей.
Когда пришло известие о восстании в Праге, Буршик с восемью боеспособными танками батальона двинулся на помощь. Его танкисты вошли в Прагу 9 мая 1945 г. между 14 и 15 часами дня. К сожалению, не первыми. Но и этот факт после войны долгое время замалчивался как советскими, так и чешскими историками.
13 мая в волнении снова стоял Буршик у памятника Святого Вацлава и вспоминал о минутах прощания шесть лет назад. Данную на этом месте клятву он с честью выполнил и пришел освободителем в столицу своей страны.
Вскоре, по приказу командира бригады, Буршик с экипажами танков на «студебекерах» срочно мчится на автостраду у Вроцлава, где принимает новые танки. В утренние часы 17 мая он с пятидесятью танками подошел к Праге. Части 1-го чехословацкого армейского корпуса выстраивались к торжественному параду. Думал Буршик, что в этом торжестве примут участие и его танкисты. Но оказалось, что советское командование на парад «одолжило» уже свои танки. На них даже нанесли соответствующие обозначения и чехословацкий государственный флаг.
В эти дни Чехословакия славила своих воинов, с победой возвратившихся на родину. Одна из газетных статей рассказывала и о Герое Советского Союза Йозефе Буршике. Именно из нее родители узнали, что их сын жив.
Буршик снова отправился за танками, а когда возвратился в определенную ему пражскую квартиру, то у дверей обнаружил мужа своей сестры. Наскоро бросив подарки и пару вещей, он приказал водителю служебной машины: «На запад!». Разговорам в дороге не было конца. Небольшая заминка вышла у Голубкова, где начиналась американская зона оккупации. Но, увидев на его груди Золотую Звезду Героя, советский патруль только откозырял и пропустил машину дальше.
Вот и крыши Старого Пострякова. Машина остановилась у скромного дома за № 110. Бегом в калитку. Буршик вспоминал миг встречи: «Мамочка, и за ней отец. Как эти приятные лица постарели за годы оккупации! Напрасно было искать морщинку, которую там вырыл мой побег. Было их столько… Из-за слез в глазах я не видел. Обнимал и целовал я поочередно матушку и отца.
— Шесть годов мы, Йожичка, ожидали и дождалися, — шептала мамочка дрожащими от волнения губами. — Каждый день мы все за тебя молились и знали, что вернешься. Мы тобой гордимся, ты настоящий из Ходов и доставил нам большую радость!
И снова слезы счастья и гордости. И сегодня, после десятилетий, воспоминания об этих пережитых минутах волнуют меня, и не стыжусь я слез».
Известие о приезде Буршика разнеслось со скоростью молнии и вызвало в селе суматоху. Почти все мужчины и женщины бросили работу, и с полей поспешили к дому его родителей. Объявились и музыканты, и настоящий деревенский оркестр взялся «наяривать пО-настоящему» и через минуту перед домом все выглядело, как будто и не было долгого пути. Веселью и восторгу не было конца. Каждый протягивал руку, каждый ее хотел пожать и приветствовать. Видел Буршик в глазах односельчан гордость за него.
В разговорах он узнал, что за время войны земляки слышали о нем из передач заграничного радио. Неожиданно образовалась импровизированная демонстрация, офицера попросили в голову колонны и все вместе направились к памятнику павших в годы 1-й мировой войны. Появились и цветы, и Буршик по просьбе сельчан обратился к ним с речью.
«Дорогие родичи, — начал он, — спасибо вам всем, постряковцам и людям из окрестностей. И при прошедших самых тяжелых битвах я о вас вспоминал и беспокоился о вас, за вашу жизнь. Особенно при гитлеровцах, когда мы все узнали о массовых казнях чешских патриотов. Тогда нам было за границей очень грустно. Видел я большое количество районов мира, узнал я много интересных земель и людей, но верьте: повсюду хорошо, дома лучше всего!»
И дальше он уже не мог говорить… К счастью, начал оркестр играть Чехословацкий гимн.
Встретился Буршик со своими товарищами Пепи-ком Капицою и Штефаном Холем, которые вместе с ним бежали в Польшу. Их дороги позже в СССР разошлись, так как оба они транспортами попали в чехословацкую воинскую часть на Среднем Востоке. Штефан потом выехал в Великобританию, где был зачислен в состав чехословацких ВВС, прошел очень трудную летную подготовку в Канаде и на Родину возвратился летчиком. Позже Буршик был у него на свадьбе за свидетеля.
Веселье только начиналась. Музыканты приходили и играли весь день, даже окна звенели. «И тогда, — вспоминал Буршик, — представьте деревню длиной два километра, двести восемь построек и около двух тысяч жителей. Повсюду царили искреннее веселье и восторг. Девчата все снова надели пышные красочные, пестрые ходские костюмы. Танцевали по селу все, веселье достигло кульминации в большом зале в ресторане «У станции». Был я ужасно утомленным, но окончания все не давали. Все мы, млад и стар, танцевали до светлого утра. И второго дня после небольшого перерыва все долго скрываемое веселье вспыхнуло заново. Это было как сон».
Но возможности праздновать долго Буршик не имел, ведь его ждала служба. На следующий день он попрощался и поехал обратно в Прагу.
В скором времени Буршик сдал служебную квартиру в Праге и уехал к новому месту службы в Моравскую Остраву, где стояла 1-й танковая бригада.
Довольно часто встречаясь в то время с фронтовыми товарищами, он выяснил, что все они, бывшие офицеры из группы «пахарей», оставшиеся в армии, имеют одинаковые проблемы. Главная из них состояла в том, что у них практически не было никаких перспектив в служебном росте. В мае — июне 1945 г. в Чехословакии были восстановлены все довоенные формирования, а соединения 1-го Чехословацкого армейского корпуса были вкраплены в них «сверх штата». Их сокращали в первую очередь. Должности командиров соединений и частей, а также штабные должности заняли офицеры с довоенным стажем. Одному из «пахарей», занимавшему на фронте должность начальника оперативного отделения бригады, предложили идти командиром роты, что было явным понижением.
Наконец семь «пахарей», в том числе и Буршик, договорились и одновременно написали рапорта об увольнении с военной службы. Всех их вызвали «на ковер» к министру народной обороны Л. Свободе, который настоял на том, чтобы они продолжили службу как профессиональные военные. Отпустили только одного, у которого были сложные семейные обстоятельства.
Буршик получил довольно перспективное назначение на должность заместителя командира 1-й танковой бригады и с головой окунулся в повседневные обязанности. Расквартирование, снабжение, пополнение^ планы по технике, планы по боевой подготовке, дисциплина. Реорганизация бригады и передислокация ее на новое место — до Высокой Мути.
Мирная жизнь все более стала поглощать бывшего воина. Исчезало напряжение, вызываемое усталостью и опасением за свою жизнь, куда-то в глубь памяти уходила печаль о погибших товарищах. В память о войне нателе отметки от нескольких ранений, ожоги, полученные в горевшем танке.
Йозеф Буршик вспоминал: «Боже мой, как мы радовались Победе, как каждой своей клеткой ощущали в те дни завоеванную нами свободу! Вот на свободе-то мне и пришлось обжечься. Знаете,