Мы все видели телерекламу, где кошка или собака зарывается носом в миску с сухим кормом, потому что он якобы очень вкусный, но на самом-то деле несчастное животное долго морили голодом перед съемкой. По тому же принципу Горан должен был гордо расхаживать в своих новых шмотках от Ральфа Лорена, или Кельвина Кляйна, или кого там сейчас рекламируют мои родители. Горан был должен с аппетитом вкушать дорогущие деликатесы из мяса животных бесклеточного содержания и соевого творога, запивая их спонсорским спортивным напитком, причем бутылку надо было держать так, чтобы все видели этикетку. Да, это тяжелый труд для сироты, искалеченного войной, но я помню четырехлетних детишек из Непала, Гаити и Бангладеш, которых усыновляли-удочеряли мои родители. Эти детишки очень даже неплохо справлялись, демонстрируя миру и щедрость моих родителей, и одежду из детского «Гэпа», и приготовленный на пару́ инжир с начинкой из потрохов безболезненно умерщвленных животных под соусом айоли с тмином, и не забывая периодически упоминать о новом мамином фильме, выходящем в прокат.
Однажды у меня была сестренка минут на пять – мои родители спасли ее из какого-то борделя в Калькутте, – но как только рядом включалась камера, эта малышка обнимала свои новые кроссовки «Найк» и кукол Барби и заливалась такими реалистичными, фотогеничными слезами радости, что по сравнению с ней даже Джулия Робертс смотрелась халтурщицей.
Горан же отпивает витаминизированный энергетический напиток со вкусом кукурузного сиропа и морщится, как от боли. Он не желает играть в эти игры. Горан лишь хмуро глядит на меня исподлобья, как, впрочем, и на всех остальных. Под его ненавидящим мрачным взглядом я чувствую себя, как Джейн Эйр, на которую смотрит мистер Рочестер. Я – Ребекка де Уинтер под надменным изучающим взглядом ее нового мужа Максима. Всю жизнь меня баловала и обхаживала прислуга, сотрудники родительских фондов и многочисленные подхалимы из СМИ, так что злобное презрение Горана кажется мне совершенно неотразимым.
Другая причина, по которой мы не пойдем на церемонию вручения «Оскара», заключается в том, что я толстая. Жирная, как откормленная свиноматка. Моя мама никогда не признается в этом на публике, разве что в интервью для «Вэнити фэйр».
Пока нас с мамой везут в отель, Горан остается на взлетной полосе, где мой папа лезет из кожи вон, чтобы объяснить ему, в чем прикол, типа это забавно и даже сюрреалистично, когда интерьер самолета космической эры стоимостью в несколько миллионов долларов оформляют под плетеную юрту пещерных людей из каменного века. Папа наверняка будет долго и нудно бубнить о мультивалентности, предполагающей, что наша суррогатная глинобитная хижина покажется остроумной и ироничной хорошо образованным интеллектуалам, некогда юным поклонникам маминых фильмов, – в чем-то трогательной и экологически прогрессивной.
Да, может быть, я мечтательная малолетка, но знаю, что такое «мультивалентность». Вроде как знаю. В общих чертах.
Нажав на ноутбуке Ctrl+Alt+J, я шпионю за тем, что происходит в салоне нашего самолета. Папа пытается рассказать Горану о Маршалле Маклюэне, а Горан просто глядит в камеру видеонаблюдения, хмурится с экрана компьютера прямо на меня.
Однажды, клянусь, совершенно случайно, я не какая-то мисс Блудлива Макшлюхен, я нажала Ctrl+Alt+T и подсмотрела, как голый Горан моется в душе. Я не подглядывала специально, но мне все равно было видно, что у него уже есть волосы… там, внизу. Чтобы вы поняли, почему меня так влечет к Горану с его соблазнительными губами и холодными глазами, вам надо знать, что моя первая детская фотография появилась на обложке журнала «Пипл». Я никогда не сумела бы выступить убедительным зеркалом родительского успеха, потому что всякая роскошь была для меня как нечто само собой разумеющееся. С самого моего рождения мир относился ко мне с трепетным благоговением. В лучшем случае я была для родителей памятным сувениром из минувшей молодости, вроде тех же наркотиков или музыки гранж. Другое дело – приемные дети, они вроде как подтверждают, что мои мама с папой немало трудились и добились существенных результатов. Вытащишь грязный изголодавшийся скелетик из какой-нибудь эфиопской дыры, посадишь в салон реактивного самолета, угостишь отборным сыром хаварти из молока от коров на свободном выпасе, запеченным в безглютеновых цельнозерновых тарталетках, и уж этот ребенок наверняка удосужится сказать тебе «спасибо». Этот ребенок, чья ожидаемая продолжительность жизни стремилась к нулю – над ним уже кружили стервятники, истекая слюной, – наверняка будет в полном восторге от дурацкого детского праздника в Ист-Хэмптоне с приглашенной Барбарой Стрейзанд.
Хотя что я знаю? Я уже мертвая. Мертвая избалованная соплячка. Как говорится, если ты такой умный, так чего же такой мертвый? Но, если вам все-таки интересно узнать мое мнение, мне кажется, что люди, как правило, заводят детей, когда угасает их собственный энтузиазм к жизни. Ребенок вновь пробуждает былой восторг, который мы когда-то испытывали в отношении… всего на свете. А еще через поколение наш энтузиазм подогревается внуками. Продолжение рода – нечто вроде ревакцинации вкуса к жизни. У моих же родителей сначала появилась пресыщенная и капризная я, потом – целая вереница сопливых приемышей, и наконец – скучающий, угрюмый Горан. Наглядная иллюстрация закона убывающей отдачи.
Как сказал бы мой папа: «Каждый зритель получает то представление, которого он ожидал». Что означает: если бы я больше ценила родителей и была благодарным ребенком, то, возможно, они представлялись бы лучшими родителями. В более широком смысле: если бы я проявляла чуть больше признательности за драгоценное чудо подаренной мне жизни, то и сама жизнь показалась бы намного лучше.
Наверное, именно поэтому бедняки благодарят мироздание за свою гадкую солянку с тунцом ДО ТОГО, как садятся за стол.
Если мертвые преследуют живых, то самих мертвых преследуют их собственные ошибки. Может, если бы я не была такой язвой, мои родители не пытались бы удовлетворить свои эмоциональные потребности, собирая коллекцию из обездоленных, неимущих детишек.
Когда водитель подъезжает к отелю, и швейцар подходит к машине, чтобы открыть нам дверь, я нажимаю Ctrl+Alt+B, проверяя шкаф в Барселоне, и вижу свою пропавшую розовую блузку. Я сразу же шлю сообщение горничной-сомалийке, прошу отправить мне блузку экспресс-почтой, чтобы я успела получить ее к романтическому рандеву с Гораном. Я даже хочу написать ей «спасибо», но не знаю, как это будет на ее языке.
Да, я знаю слово «рандеву». Знаю много умных слов, особенно для мертвой тринадцатилетней толстухи. Хотя, наверное, не так много, как кажется мне самой.
Мама вскрывает очередной позолоченный конверт и произносит:
– Итак, победителем становится…
XIV
Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Знаю, ты думаешь, что я просто богатенькая избалованная девчонка, которой не пришлось работать ни дня в ее жизни. В свое оправдание могу с гордостью сообщить, что недавно устроилась на постоянную работу. Настоящую работу при полной занятости. Теперь буду трудиться как проклятая – прошу прощения за плохой каламбур. Дальше пойдут всякие бессвязные отрывки, так что будем считать мой рассказ импрессионистской нарезкой. Один день из жизни в загробном мире.
Как я понимаю, в аду можно выбрать одну карьеру из двух. Вариант первый: устроиться на один из тех сайтов, которые, как все полагают, делаются в России или Бирме, где голые мужчины и женщины смотрят в камеру совершенно пустыми, остекленевшими глазами, облизывают себе пальцы и вставляют в свои выбритые ву-ву и жо-жо навазелиненные пластиковые модели самолетов или кормовые бананы. Или же улыбаются фальшиво и пьют собственную мочу из хрустальных фужеров. Все дело в том, что ад производит примерно 85 процентов всего порноконтента в нынешнем Интернете. Демоны попросту вешают на стену старую грязную простынь в качестве фона, бросают на пол поролоновый матрас, и ты должна извиваться на нем, засовывать в себя что ни попадя и общаться в веб-чате в реальном времени, отвечая на сообщения живых извращенцев со всего мира.
Честное слово, я не настолько отчаянно нуждаюсь во внимании. Я не из тех исстрадавшихся детишек предподросткового возраста, которые чуть ли не ходят в футболках с крупной надписью на груди: «СПРОСИ, КАК МЕНЯ ИЗНАСИЛОВАЛИ» или «СПРОСИ МЕНЯ О МОЕМ АЛКОГОЛИЗМЕ».
У ада есть маленький грязный секрет: демоны постоянно следят за тобой. Если ты дышишь их воздухом, если просто болтаешься без дела, сильные мира сего все фиксируют, а потом непременно потребуют расплатиться. Да, это несправедливо, но демоны взимают плату за проживание. Счетчик крутится постоянно, и у тебя копятся годы дополнительных адских мучений, – так сказала Бабетта, которая, как выясняется, раньше работала с документацией поступающих грешников, пока ей не пришлось уйти в отпуск по причине временной нетрудоспособности из-за стресса и вернуться в свою клетку, чтобы немного передохнуть от бумажных дел. Бабетта говорит, что большинство грешников осуждены всего лишь на несколько вечностей, но у них набегает дополнительный срок просто потому, что они занимают место в аду. Все равно что превысить лимит по кредитной карте или случайно влететь на своем самолете во французское воздушное пространство: пересекаешь границу, и время пошло. Счетчики крутятся, и однажды вам выставят огромный счет.
Драгоценности и наличные деньги здесь не стоят вообще ничего. Валюта – это конфеты, и зефирные подушечки всегда принимаются в качестве взятки, а также оплаты любого долга. Яркие карамельки ценятся как рубины и изумруды. Есть в аду и своя мелочь: «снежки» из попкорна… лакрица… фигурная помадка из съедобного воска… Они валяются под ногами и вообще никому не нужны.
Может быть, мне не следовало вам этого говорить – здешний рынок труда и без того переполнен, – но, если вам все-таки хочется зарабатывать на шоколадки с ментолом, надо выбрать себе занятие и начать вкалывать.