Я смотрю на Гитлера, распростертого около моих ног. Честно сказать, меня не прельщают его ботинки. Как и галстук или дурацкая повязка со свастикой. Ремень? Пистолет? Какая-нибудь нацистская цацка вроде жестяного орла или черепа? Нет, хороший вкус не позволяет выбрать в качестве сувенира слишком уж очевидную деталь костюма.
Да, может быть, я и бывшая хорошая-прехорошая девочка, которая без зазрения совести употребляет слова вроде «прельщать» или «зазрения совести» и не стесняется бить по лицу всяких фашистских тиранов, но я по-прежнему весьма придирчиво отношусь к выбору аксессуаров для своего скромного гардероба.
С дальнего края толпы доносится голос Арчера:
– Не мнись, как целка! Забери его чертовы усы!
Конечно! Усы! Единственный сувенир, заключающий в себе сущность этого маньяка. Его усы – крошечный скальп, который можно повесить на пояс, – символизируют все, без чего Гитлер перестанет быть Гитлером. Твердо упершись ему в шею каблуком мокасина, я наклоняюсь и хватаюсь за жесткую, как лобковые волосы, бахрому узеньких усиков над его верхней губой. Чувствую кожей его теплое, влажное дыхание. Пока я готовлюсь к решительному геркулесовому рывку, ресницы Гитлера вздрагивают, взгляд обжигает меня яростью. Упираясь ногой в его горло, я дергаю за усы изо всех сил – Гитлер истошно вопит.
Толпа подается на шаг назад.
Я снова падаю навзничь, размахиваю руками, однако крепко держу в кулаке свой трофей.
Адольф Гитлер зажимает лицо руками, у него из-под пальцев струится кровь; он что-то кричит, но голос кажется искаженным, задушенным, кровь заливает его рукав, свастика на повязке тонет в ярко-красном потоке.
У меня на ладони свернулись крошечные теплые усики, оторванные вместе с бледной и тонкой полоской кожи.
XXIX
Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон. Моя тяга к власти усиливается, как и способность ее добывать.
Перстень с бриллиантом, объяснил мне Арчер, когда-то принадлежал Елизавете Батори, венгерской графине, которая умерла в 1614 году и с тех пор пребывает в аду, в своей мрачной клетке. Признанная красавица, графиня Батори однажды ударила молоденькую служанку, и у той пошла кровь. В тех местах, куда капельки крови случайно попали на кожу графини, ее вельможный эпидермис вроде как омолодился. На основе этих анекдотических данных Елизавета Батори изобрела новый ритуал ухода за кожей и незамедлительно наняла в услужение и обескровила около шестисот юных девиц, чтобы принимать регулярные ванны из их теплой крови. Нынче графиня выглядит просто ужасно: сидит вся в слюнях, в коматозном разочаровании и отрицании очевидного, не в силах избавиться от своего прежнего «я» кровожадной мисс Сучки фон Сучкинс.
С помощью перстня вампирши Елизаветы я смогла вырубить Адольфа Гитлера с одного удара. И теперь, вооружившись его собственными фашистскими усиками, отправила этого нацистского супермена в бессрочную ссылку. Конечно, когда человека уже отправили в ад, изгнать его еще дальше практически невозможно. Но я решила отправить его туда, куда сама даже близко бы не подошла. Сначала я выбрала море Насекомых, но, поразмыслив, пересмотрела свой выбор в пользу болота Абортированных Младенцев. Это отдельный ад внутри ада, необъятная топь кошмаров, где нерожденные младенцы вечно тушатся на медленном огне под огромным, неотвратимым киноэкраном, на котором показывают в бесконечном повторе вездесущего «Английского пациента». Именно там теперь и обитает герр Гитлер, лишенный усов и собственной идентичности.
Потеряв своего демагога, безмозглые приспешники Гитлера увязались за мной и Арчером и прошли дружным строем по нашим следам через пустыню Перхоти. Разумеется, я им велела выкинуть мерзкие повязки со свастикой и подкрепила приказ, продемонстрировав гадкие усики.
Мы добрались только до озера Чуть Теплой Желчи – мы с Арчером и наша новообретенная компания подхалимов, – и нам встретилась статная, величавая женщина в окружении свиты лебезящих, согбенных в поклонах придворных. Женщина восседала на троне, представлявшем собой огромную кучу шоколадно-миндальных батончиков, добытых нечестным путем, а придворные выстроились концентрическими кругами у подола ее парчового платья. На голове этой женщины, явной безумицы и истеричной маньячки, красовалась то ли корона, то ли диадема из жемчуга, нахлобученная поверх сложной высокой прически. Она натянуто улыбалась придворным, пресмыкавшимся около ее ног, а потом увидела нас с Арчером, и улыбка исчезла.
Арчер наклонился к моему уху и прошептал, обдав меня запахом едкого пота от концертной футболки с «Рамонес»:
– Екатерина Медичи…
Если вы спросите совета у моего папы, он скажет так: «Секрет успеха эстрадного комика заключается в том, чтобы продолжать говорить, пока кто-нибудь в зале не рассмеется». Что означает: не сдавайся. Дави до конца. Рассмеши хотя бы одного человека и используй его смех как рычаг, чтобы развеселить остальных. Если несколько человек в зале решат, что твои шутки и правду смешные, с ними начнут соглашаться и все остальные.
Убрав усики Гитлера поглубже в карман юбки-шорт, я прислушиваюсь к советам Арчера.
– Она какая-то королева какой-то страны, – шепчет он.
Королева Франции эпохи Возрождения, поясняю я. Супруга Генриха II, умерла в 1589 году. Полагаю, ее осудили на вечные муки в аду за подстрекательство к резне гугенотов, когда в ночь накануне дня святого Варфоломея толпа парижских католиков перебила тридцать тысяч человек. Мы приближаемся к ее трону, и королева буквально впивается в меня взглядом – наверное, чувствует мою вновь обретенную власть и растущую жажду еще большей власти. Подобно тому, как Гитлер попался в ловушку образа напыщенного горлопана, а графиня Батори помешалась на вечной юности и красоте, Екатерина Медичи была зациклена на своем высокородном происхождении.
Арчер остановился, а я двинулась дальше, сокращая дистанцию между мной и своей новой противницей. Арчер, державшийся на безопасном расстоянии, крикнул мне в спину:
– Давай, Мэдисон! Надери ей конфетную королевскую задницу…
Если честно, моя боевая атака получилась довольно ребяческой. Я ринулась сломя голову на объект нападения, выкрикивая совершенно детсадовские обзывательства вроде: «Готовься к смерти, грязная задница, вонючая, жирная, тупая, сопливая воображала, королева тухлых итальяшек…» – а потом просто столкнула Екатерину Медичи с ее конфетного трона и принялась бить ногами, царапать ногтями, выдирать ей волосы, щекотать и щипать. Однако это детское школьное варварство все-таки оказалось вполне эффективным, и мне удалось заставить горделивую Медичи сожрать целую горсть земли, очень удачно кинув ее величество мордой вниз. Моего скромного веса, умело приложенного к острию локтя, давившего на спину между лопаток ее королевского екатеринчества, было достаточно, чтобы заставить ее сказать вслух: «Si! Si! Да! Я протухшая мисс Тухлятина и Уродина Макурод, и от меня несет застарелой кошачьей мочой». Разумеется, ни сама Екатерина, ни ее паразиты-придворные не поняли ни единого слова из того, что она говорила, но ее принудительное признание так рассмешило Арчера, что он буквально взревел от хохота.
Да, теперь мне нужна только власть. Не привязанность. Не та бессмысленная и бессильная как бы власть, о которой я упоминала раньше. Мне нужна настоящая. Зарубите себе на носу: быть мертвым – это не значит сидеть-горевать, предаваясь самобичеванию и горькому раскаянию. Смерть, как и жизнь, мы творим себе сами.
Укрепив свою силу усиками Гитлера и бриллиантом Батори, я быстро расправилась с этой жестокой религиозной фанатичкой. Как только она отправляется в мерзкое болото к Адольфу, я возобновляю свой путь с Арчером. Корона из жемчуга теперь красуется на моей голове, а потрепанная свита ренессансных дам и господ присоединяется к растущему легиону моих последователей. Наша с Арчером армия прирастает нацистскими зомби… придворными Медичи… а чуть позднее – подпевалами Калигулы.
Можно списать мою новую удаль на эффект плацебо, но, имея в распоряжении усики горластого деспота, я сама начала говорить красноречиво. Каждое мое заявление звучит мощно и авторитетно, словно из репродукторов на массовом митинге, где собрались оголтелые бараны с факелами в руках, готовые маршировать строевым шагом и жечь книги по первому слову вождя. Чтобы с головы не слетела жемчужная корона праведной королевы-садистки, мне приходится постоянно следить за осанкой и держать спину прямо, из-за чего я кажусь благороднее и выше ростом. Я меняю практичные мокасины на шикарные туфли на шпильках, которые мне раздобыла Бабетта, что добавляет еще несколько дюймов роста.
Мы даже не добрались до следующего горизонта, а я одолела еще одного неприятеля: Влада III, также известного как Влад Цепеш, то есть Колосажатель, князя из рода Дракулов, умершего в 1476 году, запытавшего до смерти около сотни тысяч человек и ставшего прототипом легенд о вампире Дракуле. У него я забрала кинжал с драгоценными камнями, пыльную клику продажных рыцарей и сундук, полный шоколадных батончиков с зефирной нугой.
Позднее этот кинжал пригодится мне, чтобы заполучить тестикулы развращенного римского императора Калигулы. И его обширный тайник шоколадок с начинкой из арахисового масла.
Мы идем дальше в сопровождении половины всех послушных, безропотных идиотов мировой истории, и я спрашиваю у Арчера:
– Так ты попал в ад за то, что украл хлеб? Прямо как… Жан Вальжан.
Арчер тупо глядит на меня.
– Каторжник под номером двадцать четыре шестьсот один… – Я машу рукой, изображая оживленную французскую жестикуляцию. – Из «Отверженных».
– Не только за то, что украл хлеб, – отвечает Арчер.
Наш путь лежит через чащу Ампутированных Конечностей – жуткие заросли из отрубленных рук и ног, нагромождения переплетенных кистей и ступней, сквозь которые просачивается дымный, отдающий копотью ветер. Тропинка засыпана пальцами, отделенными от тел: все, что утеряно на полях сражений или выброшено из больниц, отрезанные части тел, не получившие должного погребения – все валяется под ногами. Плюс вездесущие и бесполезные «снежки» из попкорна. Здесь я добываю себе пояс короля Этельреда II, английского монарха, ответственного за гибель двадцати пяти тысяч данов во время резни в день святого Брайса. На этот пояс я вешаю отрезанные тестикулы, кинжал с драгоценными камнями и крошечный скальп из усиков. Трофеи моей текущей кампании по культивированию в себе стервы. Вскоре к ним присоединяется церемониальная