Когда уже начинает казаться, что нам придется трястись в каком-нибудь грязном вонючем вагоне для перевозки скота, оставшемся от переправы евреев на Холокост, прямо к нам, словно в замедленной съемке, подъезжает роскошный черный лимузин. Тот же самый, который забрал меня с кладбища на моих похоронах. Тот же самый водитель в форме, фуражке и зеркальных темных очках выходит из салона и направляется к нашей компании. В руке, обтянутой черной перчаткой, он держит зловещую стопку белых листов, скрепленных по краю тремя ременными винтами. Сразу ясно, что это сценарий, от которого даже издалека буквально разит голодом, наивно завышенными ожиданиями и нелепым любительским оптимизмом, – то есть все оказалось гораздо хуже, чем я предполагала.
Водитель протягивает мне эту толстую стопку листов, надеясь, что я их возьму, и произносит:
– Привет!
Его зеркальные очки мечутся между страницами и моим лицом, как бы побуждая меня посмотреть на сценарий, заметить его и принять.
– Я нашел свой сценарий, привез вам почитать, – говорит он. – По дороге на землю.
В этот напряженный момент уголок его рта дергается, губы складываются в усмешку, то ли застенчивую, то ли ехидную, и мне видны его зубы – острые, коричневатые, как у какого-нибудь грызуна. Щеки водителя вспыхивают багровым румянцем. Он пригибает голову, опускает плечи. Мыском блестящего черного сапога – тяжелого и старомодного, больше похожего на копыто, – водитель вычерчивает пентаграмму в пыли и пепле. Он затаил дыхание, от него прямо исходит волна беззащитного, трепетного ожидания, но я знаю не понаслышке, что стоит мне прикоснуться к его кинематографическому воздушному замку, как он сразу же вообразит, будто я подключу нужных людей, обеспечу финансирование съемочного процесса и заключу выгодный для него договор по отчислениям с проката. Это всегда неловкий момент. Даже в аду.
И все же мне хочется приехать на Хеллоуин с шиком, а не в каком-нибудь вшивом, вонючем, тифозном нацистском вагоне, поэтому я неохотно бросаю взгляд на титульный лист сценария, протянутого мне водителем. Там по центру страницы, жирным шрифтом, заглавными буквами, – первый пугающий признак самовлюбленного дилетантства, – напечатано название:
«ИСТОРИЯ МЭДИСОН СПЕНСЕР
Автор идеи и текста: Сатана.
Охраняется авторским правом».
Во-первых, я перечитываю название еще раз. И еще раз. Во-вторых, смотрю на именной значок, приколотый к лацкану форменной куртки водителя. Это гравировка на серебре, и там действительно написано: «САТАНА».
Свободной рукой он снимает фуражку, обнажая два костяных рога, пробивающихся сквозь копну самых обыкновенных каштановых волос. Водитель убирает зеркальные темные очки, и я вижу его глаза. Желтые. С горизонтальными зрачками, как у козы.
Мое сердце… мое сердце на миг замирает. Это ты! Наконец-то мы встретились! Не задумываясь, я бросаюсь вперед и обнимаю водителя.
– Ты хочешь, чтобы я это прочла? – Я зарываюсь лицом в его твидовую форменную куртку – в твою твидовую куртку. Ткань пахнет бензином и серой. Я разжимаю объятия и спрашиваю, кивком указав на сценарий: – Ты написал обо мне?
Снова эта зловещая ухмылка, словно он видит меня насквозь. Как будто знает, о чем я думаю.
– Чтобы ты это прочитала? Моя малышка Мэдди, ты это все прожила. – Сатана качает рогатой головой. – Хотя точнее будет сказать, что никакой «тебя» нет.
Он открывает сценарий на произвольной странице и сует его мне под нос.
– Смотри! Здесь каждое мгновение твоего прошлого! Каждая секунда твоего будущего!
Сатана утверждает, будто никакой Мэдисон Спенсер не существует. Я всего лишь вымышленный персонаж, которого он придумал целую вечность назад. Я – его Ребекка де Уинтер. Его Джейн Эйр. Каждую мою мысль мне вложил в голову именно он. Каждое мое слово, по его уверению, было написано им для меня.
Издевательски помахивая сценарием у меня перед носом, сверкая желтыми глазами, Сатана заявляет:
– У тебя нет свободы воли! Никакой свободы, ни в чем. Все, что ты делаешь, я придумал для тебя с начала времен!
По его утверждению, мною манипулируют с самого дня моего рождения, управляют так же изящно, как Элинор Глин располагает свою героиню на ковре из тигровой шкуры для пылкой ночи с арабским шейхом. Ход моей жизни направляется, как по нажатию Ctrl+Alt+Мэдисон на клавиатуре ноутбука. Мое существование предрешено и прописано в сценарии, который Сатана мне протягивает для подробного ознакомления.
Я отступаю назад, не желая брать в руки этот чертов сценарий. Не хочу в это верить. Но если Сатана говорит правду, то даже нынешний мой отказ уже записан на этих страницах.
Подняв колючие брови, он самодовольно вещает:
– Если ты обладаешь храбростью и умом, то лишь потому, что я так пожелал. Эти качества – мой подарок тебе! Я сам приказал, чтобы Ваал тебе сдался. Твои так называемые друзья работают на меня!
Гитлер, Калигула, Иди Амин… По его утверждению, все они мне поддались. Вот почему мое восхождение к власти произошло так легко и стремительно. Вот почему Арчер подговорил меня вступить в битву.
Я отказываюсь в это верить.
– Почему я должна тебе верить? – говорю я, заикаясь. – Ты Отец Лжи!
Запрокинув голову к небу, сверкая темными зубами, Сатана кричит:
– Я Отец Лжи!
Да без разницы, киваю я. Если он действительно отвечает за каждое мое слово, значит, ОН САМ и испортил мою последнюю реплику в диалоге.
– Это я подарил твоей матери славу кинозвезды! Это я подарил состояние твоему отцу! – кричит он. – Если тебе нужны доказательства, слушай… – Сатана открывает другую страницу сценария и читает вслух: – «Мэдисон вдруг ощутила смятение и страх».
Так и есть. Я действительно ощутила смятение и страх.
– «Мэдисон встревоженно огляделась по сторонам, ища поддержки у своих друзей».
В тот момент я действительно огляделась по сторонам, высматривая Бабетту, Паттерсона и Арчера. Но они уже забрались в лимузин.
Да, я знаю, что такое «паника», «учащенный пульс» и «приступ тревожности», но не уверена, что вообще существую, чтобы испытывать нечто подобное. Вместо толстой, умной не по годам тринадцатилетней девчонки… я могу оказаться плодом воображения Сатаны. Просто буковками на бумаге. Трудно понять, что сейчас изменилось: сама реальность… или только мое восприятие… Но все как будто пошатнулось. Все хорошее необратимо испорчено.
А ведь Леонард пытался предупредить меня, пусть и в своей занудной манере. Вполне возможно, реальность именно такова, какой он ее описал: Демон = Даймон = Муза или Вдохновение = Мой Создатель.
Листая страницы своего сценария, усмехаясь себе под нос, Сатана говорит:
– Ты моя лучшая героиня. – Он сияет улыбкой. – Я так горжусь тобой, Мэдисон. У тебя врожденный талант заманивать души на вечную погибель! – Сатана хмурится. – Меня-то все ненавидят. Мне никто не доверяет. – Он смотрит на меня почти с любовью, в его козьих глазах блестят слезы. – Вот почему я и создал тебя…
XXXVII
Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон, и я тебе не Джейн Эйр. Я не Кэтрин Эрншо. А ты сам? Ты-то уж точно никакой не писатель. Ты мне не хозяин; ты просто морочишь мне голову. Если бы кто-то писал про меня, это была бы Джуди Блум или Барбара Картленд. У меня есть уверенность в себе, решимость и свобода воли. Ну, мне так кажется…
Я не стала брать на Хеллоуин свои штурмовые отряды и монгольские орды. Я больше не знаю, можно ли им доверять – вдруг они мне достались не совсем в честной борьбе? К тому же они все равно не поместились бы в лимузин, и что бы ни говорила моя мама, свита все-таки может быть слишком большой. Как выяснилось в самый последний момент, я не возьму с собой усики Гитлера, потому что Тигрик их съел; и я решила не брать и котенка, чтобы не рисковать, что его стошнит комочком нацистской шерсти на чьем-нибудь крыльце. На праздник в итоге отправились только мы: Арчер, Эмили, Леонард, Бабетта, Паттерсон и я. Мертвый «Клуб “Завтрак”».
Впрочем, я все равно надела пояс короля Этельреда II, взяла кинжал Влада III и клинок, которым Жиль де Рэ убил стольких детей. Эмили, нарядившаяся сказочной принцессой, надела бриллиантовый перстень Елизаветы Батори. Леонард выменивает у всех карамельную кукурузку. Сначала мы отправились в город, где жил Арчер. На улицах полно живых детей в хеллоуинских костюмах. Хотя, наверное, среди них есть и мертвые дети, которые, как и мы сами, вернулись на землю на несколько ностальгических часов. Однажды мне показалось, будто я заметила Джонбенет Рэмси в расшитых блестками танцевальных туфельках. Она помахала нам рукой издалека.
Когда видишь столько детей в маскарадных костюмах, вышедших добывать праздничное угощение, становится как-то тревожно. Потому что заранее знаешь, что некоторые из этих живых мелких гоблинов погибнут в автомобильных авариях в нетрезвом виде. Кто-то из этих маленьких чирлидерш и ангелов заболеет расстройством пищевого поведения и умрет от истощения. Гейши и бабочки выйдут замуж за алкоголиков, а те забьют их до смерти. Вампиры и пираты сунут головы в петлю или будут зарезаны заточкой в ходе тюремного бунта, или встретятся с ядовитой медузой у Большого Барьерного рифа во время отпуска мечты. Счастливчикам из числа супергероев, оборотней и ковбоев старость подарит диабет, болезни сердца и слабоумие.
На крыльце одного кирпичного дома дверь открывает мужчина, и мы хором кричим ему прямо в лицо:
– Сласти или напасти!
Раздавая нам шоколадки, он восторгается Эмилиным костюмом принцессы… Бабеттиным нарядом Марии-Антуанетты, усыпанным драгоценными камнями… Паттерсоном в образе древнегреческого пехотинца. Остановив взгляд на мне, мужчина рассматривает ленту презервативов с Хелло Китти, обмотанную вокруг моей шеи. Вложив шоколадный батончик в мою испачканную кровью руку, мужчина произносит:
– Подожди, сам догадаюсь… Ты, должно быть, та девочка, дочь кинозвезды, которую задушил брат-психопат, верно?