Рядом со мной на крыльце стоит Горан в водолазке и берете, курит пустую трубку. В его знойных глазах за массивными очками в роговой оправе мелькает обида.
Возможно, это мгновение тоже прописано в сценарии Сатаны. Или же все происходит в действительности.
– Нет, сэр, – отвечаю я. – Я Симона де Бовуар.
Указав на Горана, я добавляю: – А это, конечно же, знаменитый мсье Жан-Поль Сартр.
Даже сейчас я растеряна. Я сама проявила сочувствие и остроумие – или просто произнесла умную реплику, придуманную Сатаной? Мы идем дальше по улице. Внезапно Арчер разворачивается и уходит в противоположную сторону. Я бросаюсь за ним, чтобы догнать и вернуть к остальным. Хватаю его за рукав черной кожаной куртки и тяну, но Арчер даже не сбавляет шаг. Он направляется к какой-то своей цели, прочь от нашей компании. От нашего «Клуба “Завтрак”». Без лишних слов я иду следом за ним под светом уличных фонарей, которые попадаются все реже и реже, а потом их уже нет совсем. Вскоре заканчивается асфальтовый тротуар, затем и дома, и мы с Арчером бредем по гравийной обочине пустой, темной дороги.
Он глядит на меня и спрашивает:
– Мэдди! Ты как, в порядке?
Арчер действительно беспокоится обо мне или просто играет роль? Эта прогулка прописана в сценарии Сатаны? Я не знаю, поэтому не отвечаю.
Из сумрака впереди проступают чугунные ворота, и Арчер сворачивает прямо к ним. Сразу за кованой оградой расположено кладбище. Мы идем по скошенной траве, слушаем стрекот сверчков. Даже в кромешной темноте Арчер ступает уверенно, безошибочно выбирая дорогу. Я поспеваю за ним лишь потому, что держусь за рукав его кожаной куртки, да и то спотыкаюсь на каждом шагу о могильные плиты. Я разбрасываю ногами букеты свежесрезанных цветов, мои туфли на шпильках уже промокли насквозь.
Арчер резко останавливается, и я натыкаюсь на его ноги. Он молча смотрит на каменное надгробие, где высечен спящий ягненок и две даты с разницей всего в один год.
– Моя сестра, – поясняет Арчер. – Она, наверное, попала на небеса, потому что в аду я ее не встречал.
Рядом с этой могилой есть и вторая. На надгробии выбито имя: Арчибальд Мерлин Арчер.
– Это я, – говорит Арчер, стукнув по камню мыском ботинка.
Мы стоим молча. Кладбище залито тусклым светом луны, повсюду вокруг простираются бесчисленные надгробия. Трава серебрится под лунным светом. Не зная, что сказать, я вглядываюсь в лицо Арчера. Лунный свет отливает синевой на его ирокезе, поблескивает серебром на булавке в щеке. Наконец я говорю:
– Тебя звали Арчи Арчер?
– Сейчас кто-то получит в глаз, – отвечает он.
В тот же день, когда похоронили его сестру, рассказывает Арчер, он вернулся на кладбище, уже ночью. Собиралась гроза, в небе клубились черные тучи. Арчер быстренько сбегал в магазин и украл баллончик с гербицидом – специальной аэрозолью для уничтожения сорняков и травы. Он опрыскал этим средством свои байкерские ботинки, так что кожа промокла насквозь, подошел к свежей могиле сестренки и, хлюпая ядом при каждом шаге, исполнил примитивный танец – танец дождя в последний час перед грозой. Арчер выделывал пируэты и прыгал. Его кожаная куртка хлопала на ветру, он матерился, задрав голову к небу. Топая ядовитыми ногами, Арчер выл и ревел, и скакал как безумный под нарастающим натиском ветра. Под грохот приближающейся грозы он кричал во весь голос, плясал и кривлялся. Завывал и рычал. Когда первые капли дождя упали ему на лицо, Арчер почувствовал, как воздух потрескивает от статического электричества. Его синие волосы встали дыбом, булавка в щеке заискрилась и загудела.
По словам Арчера, с неба обрушился ломаной линией разряд белого света, и его тело мгновенно поджарилось на огромной булавке.
– Прямо здесь – объясняет он и встает рядом с могилой сестры на то место, которое стало его собственной могилой. Арчер ухмыляется и говорит: – Тряхнуло изрядно.
На этой полоске скошенной травы, простирающейся на дюжину могил в каждую сторону, на этой кладбищенской аллее до сих пор сохранился призрак танца Арчера. Среди новой травы, ярко-зеленой и мягкой, как первые всходы, выросшие на поле боя, ясно виднеется каждый ядовитый след, оставленный Арчером до того, как его поразила молния. Везде, везде, где он топтал своими отравленными ботинками, говорит Арчер, трава погибла, и только теперь начала расти заново, постепенно стирая его ночную хореографию.
Через несколько дней после той ночи, когда Арчер превратился в гигантский кощунственный и богохульный шашлык, насаженный на шампур своей раскаленной булавки, уже в день собственных похорон его последние слова проступили ядовитыми желтыми буквами, четко читавшимися на фоне ухоженной зелени. Люди, которые несли его гроб, прошли прямо по этим словам, выписанным его яростным танцем, по этим мертвенно-желтым буквам, слишком крупным, чтобы их смог прочитать кто-нибудь, кроме Бога на небесах: На хуй жизнь.
– Двое детей за неделю… – вздыхает Арчер. – Бедная мама.
Мы снова молчим, и я вдруг явственно слышу в шелесте ночного ветерка свое имя, едва различимое, как далекий запах свечей, горящих в тыквенных фонарях. Где-то за горизонтом меня зовет тихий хор из трех голосов. В темной дали три разных голоса нараспев повторяют:
– Мэдисон Спенсер… Мэдди Спенсер… Мэдисон Десерт Флёр Роза Паркс Койот Трикстер Спенсер…
Эта песня сирен завораживает, пленяет, манит меня в неизвестность, и я, как в гипнозе, иду на зов. Пробираюсь между надгробиями, как зачарованная. И жутко злая.
Арчер кричит мне вслед:
– Ты куда?
У меня встреча, отвечаю я. Не знаю где.
– На Хеллоуин? – уточняет Арчер. – К полуночи нам всем надо вернуться в ад.
Не волнуйся, кричу я ему. Зачарованная и растерянная, я иду в темноту. На зов таинственных голосов, на звук своего имени. Я кричу Арчеру:
– За меня не волнуйся! Увидимся в аду…
XXXVIII
Ты здесь, Сатана? Это я, Мэдисон Десерт Флёр Роза Паркс Койот Трикстер Спенсер.
Ты бросил мне вызов. Ты меня разозлил. Теперь, чтобы доказать, что я существую, мне придется убить тебя. Как дети переживают отцов, так и герой должен похоронить автора. Если ты действительно автор моей истории и меня, значит, когда я тебя убью, меня тоже не станет. Ну и ладно. Невелика потеря. Жизнь в роли чьей-то марионетки не стоит того, чтобы жить. Но если я уничтожу тебя и твой дебильный сценарий, а сама продолжу существовать… это будет здорово, потому что я стану хозяйкой своей судьбы.
Скоро я вернусь в ад, так что готовься умереть от моей руки. Или будь готов убить меня.
Сбылись мои худшие опасения. В швейцарской школе-интернате, где однажды я застряла на улице, голая в снежную ночь, я сделалась призраком, созданным нелепыми слухами среди глупых девчонок из богатых семей.
Почему моя жизнь представляется историей для всех, кроме меня самой?
Набившись в тесную комнатушку, где когда-то жила я, ученицы из разных классов – эти хихикающие, нервные девчонки – отмечают Хеллоуин около моей бывшей кровати. На ней, приблизительно в тех же позах, в которых они держали меня, душили, дразнили и возвращали к жизни, сидят три мисс Сучки Вандерсук. Именно эта троица маленьких мисс Шлюхинд фон Шлюхенберг бубнит нараспев:
– Мы призываем вечную душу покойной Мэдисон Спенсер.
В один голос они произносят:
– Приди к нам, Мэдисон Десерт Флёр Роза Паркс Койот Трикстер Спенсер… – Все трое хихикают над моим дурацким именем. И продолжают бубнить: – Мы требуем, чтобы призрак Мэдди Спенсер явился и исполнял наши приказы…
Мелкие шлюшки или Сатана. Почему всем так хочется мною командовать?
В центре кровати стоит украденная из столовой тарелка с несколькими горящими свечами. Но в остальном моя бывшая комната погружена в темноту. Занавески распахнуты, за окном виднеются смутные силуэты деревьев на фоне ветреной ночи. Дверь в коридор плотно закрыта.
Одна из мисс Сучек Максучкин свешивается с края кровати, сует руку под матрас и достает книгу. Старую книгу, зачитанную до дыр.
– Этим личным предметом, – говорит Шалава О'Шалави, – мы заклинаем тебя прийти и быть нам послушной во всем, Мэдди Спенсер.
Что за книга? Мои любимые «Доводы рассудка». Собрание персонажей, давно переживших своего автора.
При виде моего личного имущества, любимой книги, другие хихикающие девчонки вмиг умолкают. Их широко распахнутые глаза мерцают в отблесках свечей.
Именно в этот момент, словно нажав Ctrl+Alt+C на мамином ноутбуке, я начинаю задергивать шторы, и при первом же намеке на движение девочки в комнате истошно вопят. Самые младшие бросаются к двери, спотыкаясь и падая друг на друга. Легко, будто нажав Ctrl+Alt+A, я врубаю кондиционер на полную мощность, вымораживая комнату до тех пор, пока дыхание оставшихся девчонок не расплывается туманными облачками в тусклом мерцании свечей. Как будто нажав Ctrl+Alt+L, я включаю и выключаю, включаю и выключаю свет в комнате. Свет мигает как молния. Заполняет пространство призрачным эквивалентом фотовспышек фотокорреспондентов журнала «Пипл», снимавших меня за всю мою недолгую жизнь. Мигающий свет ослепляет собравшихся в комнате девочек, как целая армия продажных папарацци.
Остальные девчонки пробивают себе дорогу к открытой двери и вываливаются в коридор, вопя и стеная, как проклятые души, запертые в грязных клетках в аду. Они перелезают друг через друга, сдирая кожу с колен и локтей. В комнате остаются только три злобные мисс Изврат фон Изврати.
Да, вот она я, легендарная голая девочка, оставившая призрачные отпечатки своих мертвых рук на дверных ручках этого самого общежития. Мисс Мэдисон Десерт Флёр Роза Паркс Койот Трикстер Спенсер. Глупенькая, избалованная дочурка кинозвезды, я вернулась к вам только на одну ночь. Я смотрю на этих троих, с их худыми балетными ножками, которые пачкают мою постель, и костлявыми анорексичными задницами, что вонзаются в мой бывший матрас, и так же легко, как нажатием Ctrl+Alt+D, захлопываю дверь в коридор и закрываю ее на замок. Теперь они заперты в моей комнате, как те сомалийские горничные, которых мама держит в заложницах, пока плитка в ванной не заблестит чистотой.