Все добытые деньги монархи отправляли в основном на финансирование военных кампаний. От бесконечных войн, изгнания морисков и вызванных экономическим кризисом массовой эмиграции в колонии и падения рождаемости страна обезлюдела: для поддержания жизнеспособности и без того дышащей на ладан экономики страны пришлось обращаться к иностранным работникам и специалистам, что тоже обходилось крайне дорого.
Система власти в Испании постепенно менялась: монархи Филипп III и Филипп IV (годы правления: 1621–1665) практически отстранились от управления страной. Кортесы уже не оказывали на управления никакого влияния, и у власти де-факто оказались чиновники и фавориты, чьей специализацией были интриги и казнокрадство.
Агрессивная политика Испании (как и иных стран, где правили Габсбурги) привела к Тридцатилетней войне (1618–1648), в ходе которой истощенная страна окончательно потеряла статус ведущей европейской державы, уступив его Франции. В 1640 году от Испании отделилась Португалия со всеми ее колониями. В 1648 году по итогам войны Испания признала независимость Голландии, которая стала стремительно набирать политический вес, осваивать колонии и торговые пути, лишая испанцев инициативы. Могущественная империя стремительно теряла территории.
До самого конца династии испанских Габсбургов в 1700 году упадок только усиливался. Обезлюдевшая страна с нищим населением и уничтоженной экономикой уже никак не напоминала могучую империю.
Сын Филиппа IV, Карл II, страдавший слабоумием и многочисленными дефектами тела, причиной которых стали близкородственные браки в династиях Габсбургов, никак не мог самостоятельно управлять страной, став очередной марионеткой придворной знати. Не оставив наследников, он умер в 1700 году, и династия прервалась. Сразу после его смерти встал вопрос о том, как быть с огромным «Испанским наследством» – территориями и колониями некогда могучей империи. Крупнейшие европейские державы начали яростную войну за право владения многочисленными испанскими территориями, и в ходе этого конфликта, продлившегося 14 лет, в Испании воцарилась династия Бурбонов, плотно связав страну с интересами Франции.
Пример Испании демонстрирует, что может случиться с обладающей огромным потенциалом страной, когда она получает в распоряжение легко централизуемый властью избыточный денежный ресурс. Независимые от экономики страны и ее основных агентов властители зачастую ставят перед государствами ложные цели – типа усиления военной мощи и достижения максимального влияния на мировую политику с позиции силы, но при этом игнорируют формирующиеся внутренние социальные и экономические проблемы – их так легко до поры до времени заливать деньгами или забивать дубинками. Но военная экспансия и защита «дружественных режимов» не приносит никакой пользы гражданам ни тогда, ни сейчас, а пассионарная доктрина «мирового влияния» быстро превращается в источник обогащения для задействованной в силовом и управленческом аппарате элиты и средство удовлетворения имперских амбиций правителей.
В то же время экономика приходит в упадок, поскольку получаемые от ресурса средства вызывают «голландскую болезнь» – свои товары становятся дороже импортных, целые отрасли умирают из-за потери конкурентоспособности. Этому только помогает истощение человеческих ресурсов – они уходят на «геополитику», а раздувающийся контрольно-управленческий аппарат контролирует добычу того самого ресурса (в случае Испании – в колониях).
Характерной особенностью ресурсных периодов является очевидный по Испании регресс системы управления – в данном случае от зачатков сбалансированной системы власти времен позднего феодализма к абсолютизму (в других случаях это может быть регресс от ранней демократии к авторитаризму, от развитой демократии к гибридной системе и пр.). Из-за такого регресса Испания сильно отстала от остальных европейских стран, в которых система управления быстро развивалась – достаточно вспомнить распространение Магдебургского права, рост роли Парламента в Англии после гражданской войны, демократические системы правления в Швейцарии и Голландии, образовавшихся в середине XVII века. Ресурс имеет свойство заканчиваться – и экономические проблемы приводят к упадку не только промышленности, торговли и сельского хозяйства, но и к ослаблению армии и государственных институтов, распаду и без того ослабленной системы управления страной и хаосу. Испании ее «ресурсное проклятие» стоило независимости и места в первом ряду Европейских держав – места, которое она не вернула себе и спустя 200 лет.
Глава 10. За английским забором
О жесткой специализации, ведущей к катастрофическому расслоению, и о том, как можно справиться с ее последствиями, не разрушив конкурентных преимуществ
Ресурс – это, как правило, «сперва хорошо, а потом плохо» или даже «сразу плохо». Но такой взгляд достаточно примитивен – часто интересным и поучительным вопросом является «для кого хорошо и для кого плохо?». Конечно, чаще всего этот ответ стандартен – «хорошо» для той части элит, которые «приватизируют» ресурс или потоки прибыли от него тем или иным образом; «плохо» – для всей экономики страны. Но бывают ситуации, когда «распределение» меняется – и весь вред ресурса обрушивается на какую-то общественную страту. Если она оказывается достаточно сильной (мы позже увидим это на примере Ирана), то страну ждут потрясения прямо на фоне ресурсного изобилия. Если нет – она становится жертвой ресурса, своим благополучием и часто жизнью оплачивая ресурсное развитие страны. Ярким историческим примером такой расплаты за процветание является Англия XVI–XVII веков, в которой начавшаяся промышленная революция и бурный рост производства шерсти привели к катастрофе мелких крестьянских хозяйств.
В XI веке Англия стала более или менее стандартной европейской аграрной страной, в которой, как и в большей части Западной Европы, господствовал феодальный строй, установленный Вильгельмом Завоевателем в 1086 году введением статута распределения земли в рамках классической феодальной формулы: земля принадлежит королю, она передается великим лордам в долгосрочное пользование, они, в свою очередь, передают ее арендаторам. Более 85 % населения Англии не попало в эти три категории населения – они были «прикреплены» к земле и обязаны на ней работать, не имея возможности сменить место жительства или занятий без разрешения пользователя земли [64]. Постепенно права на землю, формально оставаясь леном и арендой, стали приобретать всё больше черт собственности – уменьшалось количество причин для отзыва лена и расторжения аренды, возможности передачи земли новым пользователям ограничивались.
Чума в XIV веке явилась если не причиной, то триггерной точкой изменений: гибель низшего сословия была такой массовой, что трудовые ресурсы стали повсеместно дефицитными. Их мобильность оказалась так важна, что многие бароны стали готовы нанимать свободных крестьян за «рыночную цену» и получать подати в денежной форме вместо отработки на земле. Законодательство, на которое после подписания Великой хартии вольностей Magna Carta королем Джоном бароны оказывали большое влияние, быстро адаптировало новые практики, способствуя освобождению крестьян. К середине XV века лишь 1 % крестьян в Англии оставался в крепостной зависимости [65], а к началу XVI века крупные юристы, в частности Энтони Фитцхерберт, называли крепостную зависимость «крупнейшим неудобством в системе английского права».
Но за свободу всегда приходится чем-то платить. Земля оставалась в руках лордов, свободные крестьяне, за редким исключением, не имели никакой полноценной земельной собственности. Незначительной частью земель владели так называемые freeholders, фригольдеры, «свободные держатели», часто – крестьяне, распоряжавшиеся земельными участками по своему усмотрению. Однако большая часть крестьян находилась в положении субарендаторов земли, бывшей в лене у лордов. Предполагалось, что дворянин-землевладелец обязан заботиться об арендующих его землю крестьянах и следовать устоявшимся обычаям при установлении арендной платы, дабы не изнурять крестьян чрезмерными поборами. Субаренда была долгосрочной, передающейся по наследству, а факт ее был закреплен записью в «судебном свитке», копию которого держал у себя крестьянин как доказательство права на такую аренду. Крестьян с арендованной землей называли «держателями копии свитка» или просто «держателями копии» – copyholders (копигольдеры). Копигольдеры не могли использовать арендованную землю по своему усмотрению, были обязаны испрашивать разрешения феодала-арендодателя на любые связанные с ней операции и действия и при этом платили арендную плату. Практически все пригодные для земледелия пространства в Англии представляли из себя поля большого размера (несколько сотен акров и больше), разделенные на полосы, арендованные одной семьей копигольдеров. В каком-то месте вблизи полей стояли компактные деревни, в которых селились копигольдеры. Обработка земли была крайне трудозатратным занятием, участки земли в аренде – небольшими, но «открытые поля» (термин, которым назывались такие поделенные на полосы зоны земледелия) позволяли высокую степень кооперации и существенно оптимизировали работу земледельцев. Именно поэтому другие формы организации сельского хозяйства практически не существовали.
Основным занятием английских крестьян в XVI веке являлось земледелие, но уже активно развивалось и овцеводство – из овечьей шерсти в многочисленных городских мануфактурах уже тогда производилось сукно. В XVI–XVII веках роль производимого в Англии сукна начала заметно возрастать. Из-за массовой колонизации новых земель европейскими державами и развития морских путей сообщения резко возросло значение международной торговли и упала ее себестоимость. Качественное английское сукно, экспортируемое в другие страны, заняло прочные позиции на международном рынке. К концу XVI века перенасыщенная золотом и серебром из колоний Испания теряет своё производство шерсти в пользу импорта – прежде всего из Англии (хотя чаще всего – обходными путями, в связи с враждой двух стран). Спрос на английское сукно начал стремительно расти, сукно становилось выгодным источником прибыли как для производящих его мануфактур, так и для владельцев овец, поставлявших мануфактурам шерсть. XVI век ознаменовался небывалым ростом производства сукна в Англии, а овечья шерсть превратилась в ресурс, дающий огромную прибыль всем, кто был так или иначе связан с циклами ее обработки и продажи. Английские власти стремились поддерживать рост рынка шерсти самыми необычными мерами. В конце XVI века был даже издан закон о том, что все низшие классы общества обязаны носить «в церковь и другие места» шерстяные (именно – шерстяные) шапки. Видимо он был пролоббирован крупными производителями.